Пейзаж поверженного города Том так и не написал. Зато подвернулась работа в одном маленьком городке в Монтане. Том должен был декорировать гостиную нового зимнего дома в горах. Условия обычные: пока работа не будет закончена, проживание в зимнем домике и питание гарантированы. Рядом лыжный спуск. Кроме того, еще и замерзающее озеро есть. В зимнее время там можно рыбачить Просверлишь лунку во льду, опустишь удочку, и можно поймать огромных карпов. Том согласился. Пейзаж поверженного города можно написать и позже.

Однажды вечером Том пришел с бутылкой шампанского, чем несказанно удивил Рунки.

– Давай, Рунки, отпразднуем.

– Что отпразднуем?

– У тебя будет ребенок, вот это и отпразднуем.

Рунки долго не могла проговорить ни слова.

– Когда ты узнал?

– Это что, так важно?

Открыли шампанское, пробка вылетела с шумом. Том улыбнулся:

– Мой ребенок будет очень счастливым. И послушай, Рунки, мне кажется, нам нужно пожениться. Здесь и зарегистрируемся. Медовый месяц будет в Монтане, правильно? Или ты хочешь остаться незамужней?

Рунки ничего не ответила.

– После того, как мы поженимся, поедем к моим родителям, – продолжал Том. – Они живут в Сиэтле. У них маленькая ферма – тебе понравится. Но отправимся туда летом, когда погода улучшится. Или как? Что ты плачешь, Рунки?

Перед отъездом в Монтану, Рунки увиделась с матерью. Рахела открыла дверь и замерла.

– Ну что, мама, можно я войду?

Рахела ничего не ответила, а только открыла дверь и отошла в сторону.

– А где папа?

– В Миннеаполис поехал.

– Когда вернется?

– В понедельник.

– Жаль, тогда не увидимся с ним. Мы уезжаем в Монтану, мама. Рахела молчала. Рунки расстегнула пальто.

– Значит, матерью станешь? – спокойно проговорила Рахела.

– Да, стану. И не нужно так сердито смотреть, мама. Мы уже получили свидетельство о браке. Знаю, что на свадьбу ты не придешь, но все равно пришлю тебе приглашение.

Рунки вытерла волосы полотенцем и непринужденно сказала:

– Кофейку попьем? Что-то холодно на улице.

Рахела поставила кофейник. Немного помолчав, она спросила с кухни:

– Учебу ты, значит, бросила?

– Снова начну. Кроме того…

– Кроме того – что?

– Какой толк от знаний, полученных только из книг? В мире столько талантливых людей, у которых не было университетского образования.

– Образования не было, зато у них был талант. А у тебя его нет.

Рунки засмеялась, взяла чашку с кофе и пошла на второй этаж, в свою комнату. Рахела поддерживала там идеальный порядок. Зайдешь в комнату, и кажется, что девушка, которая живет в ней, в колледже и вот-вот вернется.

Рунки заметила, что все ее вещи были выглажены. Мать принесла снизу и поставила в комнате две куклы Барби. На стене висела детская фотография Рунки: она надувает пузырь из жевательной резинки.

Рахела услышала, что наверху играет музыка – известная песня:

We had joy we had fun
We had seasons in the sun
But the hills we will climb
Where the seasons out of time

Молча Рахела поднялась наверх. Рунки сидела на полу, скрестив ноги. Усталая, грустная поза. Плачет она, что ли?

– Рунки, ты сегодня здесь будешь обедать?

Рунки, вытирая слезы, сдавленным голосом проговорила:

– Нет, мама, в полдень мы уезжаем. Приедет Том и меня отсюда заберет.

– Ты если хочешь какие-нибудь вещи свои взять – бери.

– Мама, я ничего не хочу брать. Ты можешь для моего ребенка придумать два имени, – спросила Рунки сквозь слезы. – Одно для мальчика, другое – для девочки?

Рахела, немного помолчав, отвечала:

– Мои имена вам не понравятся, Рунки. Вы сами выбирайте имя.

– Почему ты злишься, мама? Ты разве не понимаешь, что я очень далеко уезжаю?

– Ты уже давно далеко уехала. Незачем снова это понимать.

Рунки очень долго молчала.

– Мама, ты можешь, как раньше, в старые добрые времена, поцеловать меня? Пожалуйста!

XII

Нишанатх-бабу рано утром вышел из дома.

Начались осенние распродажи, и он хотел все их обойти. Старики выставляли ненужные вещи в гаражах. Цены символические, и Нишанатх с самого утра прогуливался по распродажам, это было его настоящей страстью. Среди вещей, которые он купил за последние четырнадцать лет, было даже одно пианино. Двухэтажный дом Нишанатха-бабу на М-стрит забит вещами, купленными на распродажах, – места для новых не было, но он все продолжал покупать.

Сегодня ему приглянулась одна ваза из немецкого серебра. Очень красивая работа. Стоила один доллар.

– Скинуть немного не сможете? Один доллар, кажется, дороговато.

Старик, который это выставил, удивленно произнес:

– Неужели один доллар недостаточно мало, доктор Нишанатх?

Нишанатх-бабу узнал в старике преподавателя статистики Стэнли, хотя сделать это было непросто, потому что лицо было полностью закрыто шапкой.

– Доброе утро, Стэнли.

– Доброе утро. Не хотите ли кофе? По случаю распродажи можно выпить кофе. Всего пятьдесят центов. Вторая чашка бесплатно.

Нишанатх-бабу заплатил пятьдесят центов и взял кофе.

– Как торговля?

– Неплохо. Наторговал на девять с половиной долларов. Присаживайтесь.

Нишанатх-бабу удивленно посмотрел на Стэнли. Этот человек зарабатывает около четырех тысяч долларов в месяц. Чтобы перекусить в полдень, старик тратит тридцать-сорок долларов, но как он счастлив от того, что заработал девять с половиной долларов на домашнем мусоре.

– Понимаете, я готовлюсь отправиться в дом престарелых. Продаю все вещи – освобождаю руки.

– А не рано ли готовитесь?

– Нет, пришло время уходить на пенсию. Уже года два как пора.

Кроме вазы из немецкого серебра Нишанатх-бабу купил большое зеркало, которое стоило три доллара. Стэнли несколько раз повторил:

– С зеркалом вы не прогадали. Моя жена в Италии купила за целых шестьсот лир.

Нишанатх вернулся домой около одиннадцати. Он очень удивился, увидев, что на веранде в кресле сидела Рунки. Она с улыбкой сказала:

– Ходили на распродажу, дядя?

– Да.

– Ваша старая болезнь.

– Заходи внутрь, Рунки.

– Что сегодня купили?

– Одну вазу из немецкого серебра и зеркало. Может, возьмешь?

– Нет.

– Возьми зеркало. В Италии за него шестьсот лир заплатили.

– Хорошо. Дядя, я пришла к вам попрощаться.

Нишанатх-бабу, ничего не ответив, налил в чайник воды.

– Мы отправляемся в Монтану, – произнесла Рунки.

– Монтана – очень красивое место.

– Возможно, мы с вами больше не увидимся.

– Это нехорошо, когда девушка говорит так пессимистично. Она должна говорить, что, может, снова увидимся. Суть одна, но тон оптимистичный. Что-нибудь будешь к чаю?

– Нет, дядя. У меня для вас есть одна очень хорошая новость. Мы женимся.

– Знаю, Шафик сказал. По бенгальскому обычаю?

– Нет, вовсе нет.

Когда Нишанатх приготовил и принес чай, Рунки плакала.

– Почему плачешь? – спросил он спокойным голосом.

– Дядя, я что, неправильно поступаю?

– Что правильно, а что неправильно – судить не нам. Не беспокойся об этом, пей чай.

Рунки сделала глоток.

– Я преподавал в одном колледже в Кидирапуре математику. В какой нужде я жил! А сейчас посмотри в мою чековую книжку – ты удивишься. Если бы я остался в Кидирапуре, это было бы ошибкой, но приехать в Америку тоже было ошибкой. В таком случае что же правильно? – продолжил Нишанатх-бабу.

Рунки сидела молча.

– Радость жизни – единственная правда. Если она есть, все в порядке. Я заверну зеркало в бумагу?

– Заверните.

Нишанатх ушел в соседнюю комнату, чтобы завернуть зеркало в подарочную бумагу. Рунки слегка улыбнулась. Она знала, что Нишанатх-бабу завернет в бумагу не только зеркало. Вместе с ним в конверте будет чек на кругленькую сумму. Это была старая привычка Нишанатха. Он всегда дарил Рунки на день рождения книгу, и там всегда лежал конверт. Он, конечно, мог дать чек открыто, но никогда этого не делал. Сколько же все-таки на свете странных людей.

XIII

Все попытки переубедить Жозефину оказались напрасны. Она твердо стояла на своем:

– На работу я тебя не возьму, психов не держу, у меня на них аллергия.

– Но мне же есть нечего, Жозефин, кто кроме тебя даст мне работу?! Я же голодать буду…

– Пока ничего подходящего не подвернется, ты всегда здесь получишь колу и гамбургер бесплатно, но на работу я тебя не возьму.

Иностранцу найти работу в Фарго стало очень сложно. Звонишь по объявлению, первый вопрос: «Грин-карта есть?» Услышав, что нет, просто вешают трубку. Если люди повежливей, иногда участливо предложат:

– Вы оставьте адрес. Сейчас мест нет, но как только появятся, мы с вами свяжемся.

– Но если мест нет, зачем объявление-то давали?

– Да были места, но уже все заняты.

Пришлось запустить руку даже в деньги на ресторан – всего удалось собрать 711 долларов. Сама идея ресторана уже не казалась такой привлекательной. Дело в том, что Рахман со своим «Индия Хаус» выбыл из бизнеса. Он говорил, что этот городишко слишком мал и у заведения с такой кухней не будет клиентов. Даже в китайских ресторанах народ бывает только два дня в неделю: по пятницам и субботам, а в остальное время – пусто. Кроме того, надо быть сумасшедшим, чтобы в такой мороз идти куда-то обедать.

А тут еще и эта эмиграционная служба, раза четыре уже письма приходили, а на днях откуда ни возьмись полиция заявилась. Пришлось переехать, теперь он жил через дорогу от таверны «У Никса». Его каморка была такая маленькая, что ничего кроме кровати там просто не помещалось. Питался он у Жозефины. Каждый раз после еды старуха брала счет, шла к нему и мрачно спрашивала:

– Работу нашел?

– Нет.

– За счет заведения.

– Запиши на меня, я, как на работу устроюсь, отдам все разом.

– Ростовщичеством я, слава богу, не занимаюсь, – все так же мрачно отвечала хозяйка и удалялась.

Работа наконец-то нашлась.

Удалось устроиться на том самом факультете фармацевтики ухаживать за животными: десяток обезьян, несколько собак и полторы-две сотни морских свинок. Всех надо было вовремя кормить, а клетки содержать в чистоте, следить, чтобы паразитов не заводилось. Зарплата на такой работе просто смешная: 90 долларов в неделю. А что делать? Пришлось согласиться. И Шафик рьяно принялся за дело.

Работа оказалась не такой плохой, как представлялось поначалу. В клетке с обезьянами оказался один совсем еще малыш. Увидев Шафика, он немедленно оскалил зубы и начал кривляться.

– И где ты только таким пакостям научился? – удивленно проговорил Шафик.

Услышав это, обезьяна, испытав, казалось, душевный подъем, смачно плюнула в сторону Шафика.

– Что ты делаешь, подлец? Сейчас ты у меня получишь?

Брань Шафика только воодушевила зверька, и в порыве беспредельного счастья он стал скакать и кувыркаться по всей клетке.

Было семь часов вечера, и Анис только вернулся из университета. Не успел он умыться, как откуда ни возьмись появился Шафик и заявил, что Анис должен пойти с ним.

– Ты сначала объясни, в чем дело, – сказал Анис.

– Если скажу, вы не пойдете, – не унимался Шафик.

– Да пойду, дома все равно делать нечего. Говори давай, в чем дело.

– Покажу вам Джона Бахадура, исчадие ада… Эта дрянь мало того, что свинья номер один в мире, так еще, нет, вы не поверите, это надо видеть.

– А кто это, Джон Бахадур?

– Ой, я же вам еще не сказал. Это обезьяний детеныш, но ведет себя, как истинное исчадие ада, сами увидите.

Но увидеть не получилось, Джон Бахадур спал. Шафик очень огорчился, но Анис только рассмеялся и сказал, что придет на следующий день.

– Приходите с утра, во время кормления вы здесь такое увидите! На завтрак у него один банан, одно яблоко и одно яйцо, так вот, этот паршивец съедает банан и яйцо, а яблоко предлагает мне. Вот увидите.

– Ну вот, а ты говоришь «исчадие ада», все бы люди себя так вели.

– Нет-нет, это – только цветочки, о настоящих его выходках я еще даже не упоминал.

– Ты сейчас занят? Не мог бы меня кое-куда подвезти? – вдруг очень серьезно сказал Анис.

– А куда?

Анис немного поколебался и сказал:

– Я познакомился с одной девушкой, мы давно не виделись, и я хотел бы ее найти.

Шафик очень удивился. Анис, помолчав, продолжал:

– Я возвращаюсь домой, Шафик, в Бангладеш, Америка не для меня. Эта девушка… я хочу взять ее с собой.

– А где она живет?

– В Фарго, в южной части.

– Поехали. В цветочный магазин заезжать будем?

– Цветы? Зачем?

– Как можно делать предложение американской девушке и не подарить ей цветов? – рассмеялся Шафик. – Охапка роз подойдет идеально. В центре есть цветочный магазин. Круглосуточный.

– Да, конечно, поедем за цветами, – произнес Анис после долгого молчания.

Мелиссы дома не оказалось.

– У нее умерла мама, – сказала хозяйка, – она поехала узнать, достанутся ей деньги или нет.

– А когда она уехала?

– Неделю назад.

– И что, она что-нибудь получила? – спросил Анис.

– А я откуда знаю. Она мне сто долларов должна за комнату, мне и самой интересно, увижу я свои деньги или нет.

– Я могу оставить эти розы у нее в комнате?

– Конечно, почему нет. Оставляйте. А вы что, ее друг?

– Да.

– Это хорошо, а я уж думала, что у нее совсем друзей нет. Они обе снимают у меня жилье, и у обеих нет приятелей. Одна – Мелисса, другая – Эмили Джохан.

– Эмили Джохан?

– Да, Эмили Джохан. Слышали? Известный поэт, у нее награда гильдии писателей.

– Я могу с ней поговорить?

– Нет, бесполезно, она много выпила.

На обратном пути Анис не произнес ни слова.

XIV

Рано утром, надев куртку и взяв лопату, Амин вышел на улицу. Подъездная дорожка была занесена снегом. Если ее не расчистить, машина не сможет выехать. Жуткий холод – даже глаза жжет. Пронизывающий ветер. И хотя нос и рот закрыты, кажется, что ветер и холод все равно как-то проникают внутрь. Амин несколько раз откинул снег лопатой и устал. Старость не радость. Не мог он уже, как раньше, работать. Пришло время уйти, вот-вот пробьет его час. В этот раз предстоит длинная дорога. Место назначения неизвестно. Амин тихо вздохнул. Была б здесь Рунки, не пришлось бы так напрягаться. В мгновение ока она бы раскидала снег и вывела машину, а потом начала бы бегать вокруг, лепить снежки и кричать: «Сейчас брошу в тебя, папа! Увидишь, какая я меткая!» Дочка-то совсем сорванец.

Нет, неверное, Рунки сейчас уже не сорванец. Амин, чтоб отдохнуть, прислонился к гаражу и тут увидел, что Рахела стоит на веранде второго этажа, закутавшись лишь в белую шаль. Ну кто стоит на таком холоде в одной шали? Вот сляжет с пневмонией, что тогда? Рахела сверху позвала: «Иди чай пить».

За чашкой чая Амин почувствовал себя неважно – стало трудно дышать. Но он ничего не сказал.

– Сегодня особенный день, – сказала Рахела. – Помнишь?

– Нет.

– Сегодня день рождения Рунки.

Амин очень удивился. И как это он забыл об этом. …Уф, как же тогда было трудно. Все занесено снегом. По улицам не проехать. А тут у Рахелы начались схватки! Он решил «скорую» не вызывать, сам повез жену. На Пятнадцатой улице подобрали Нишанатха-бабу – ну и перепугался он тогда: даже пот у него на лбу выступил, несмотря на холод. Вдруг Рахела проговорила: «Мне кажется, все может случиться прямо в машине». «Матушка, – ответил ей Нишанатх, – молись богине Кали и не шуми». Тут Рахела запротестовала: «Кто мне Кали? Не знаю таких…» В этот момент машина заскользила и съехала в кювет. Ух, натерпелись же они страху!..

– Налей мне еще чашку, – попросил Амин.

– Тебе что, плохо? Ты весь вспотел.

– Нет, все хорошо.

– Я хочу заказать торт, чтоб отпраздновать день рождения Рунки, – сказала Рахела.

Амин удивленно посмотрел на нее. Рахела опустила глаза:

– Я, ты и Нишанатх-бабу.

– Хорошо.

– Я была несправедлива к Рунки, – тихо проговорила Рахела.

Амин не ответил. Рахела продолжала:

– Мы ее воспитывали по своему образу и подобию. Не разрешали ей в походы ходить, с мальчиками встречаться.

– Оставь это все.

– Живя в Америке, пытались воспитать бенгалку – ну скажи, что это такое?

Амин молчал.

– Вчера ночью я видела Рунки во сне. Будто я с ней приехала навестить тетю. А тетя и говорит: «Рахела, твоя девочка разговаривает на чистом бенгальском, а ты говорила, что она не знает языка»… Ты помнишь тетю?

– Нет.

– На нашу свадьбу она подарила тебе перстень с жемчужиной, перстень оказался тебе велик, тетя это увидела и разрыдалась.

– Вспомнил. Такая крупная полная дама, не так ли?

– Да. Как же она любила меня! Слышала, сейчас ей нелегко приходится. Живет вместе с сыновьями. А те за ней не ухаживают, совсем не следят, о ее здоровье не заботятся. Я хочу послать ей денег.

– Хорошо.

– Крупную сумму. Тетя, конечно же, очень обрадуется.

– Да, обрадуется.

– Я думаю послать ей пятьсот долларов.

– Я сделаю банковский перевод, – сказал Амин.

У Рахелы потекли слезы.

– Почему плачешь?

– Что? Я не плачу, – ответила Рахела и тут же тихо добавила. – Я тебе кое о чем не рассказала. Месяц назад приезжала Рунки.

Амин внимательно посмотрел на жену. Рахела продолжала:

– У Рунки будет ребенок.

– Это она тебе сказала?

– Да.

– Том еще с ней?

– Да.

– Зачем Рунки приезжала?

– Хотела для своего ребенка два имени: одно мужское, другое женское.

Амин долго молчал, потом проговорил:

– Если будет девочка, пусть ее будут звать Беаса.

– Беаса?

– Да, так называется речка в Пенджабе…

– Тебе плохо? Ты очень вспотел.

– Да, мне плохо, – устало проговорил Амин.

– Не надо выводить машину. Пойди ляг. И позвони Нишанатху, пусть он вечером приезжает поужинать.

Амин пошел в свою комнату. Ему было совсем плохо. В таком возрасте уже нельзя снег разгребать. Слишком тяжелая работа. Организм слабый и уже не такой выносливый, как раньше. Если Амину пройти обследование, наверняка выяснится, что у него сахарный диабет.

Прежде чем позвонить Нишанатху, Амин зачем-то закрыл дверь. Нишанатх был дома.

– Нишанатх-бабу, это Амин.

– Да, я узнал. Вам что, плохо? Вы так устало говорите.

– Нет, все хорошо. Я вам позвонил по очень важному делу.

– Слушаю вас.

– Вы ведь знаете, что я дом и все состояние завещал дочери. Вы свидетелем были.

– Да, знаю.

– Нишанатх-бабу, мы с женой ссорились по разным поводам.

– Амин, в таком возрасте не стоит об этом вспоминать.

Амин помолчал немного и сказал:

– Нишанатх-бабу, я очень несправедливо поступил с Рахелой. Если я сегодня умру, она будет обречена на нищенское существование.

– Амин, вам очень плохо?