Глава 3

Проснувшись от настойчивых позывов мочевого пузыря, я несколько секунд пыталась понять, почему над моей головой снег. Да не просто снег, а целый снежный потолок!

Стало жутко стыдно. Это сколько я выпила и в каком сугробе усну…

Воспоминания ворвались в голову хороводом картинок и не выражаемых в культурных словах эмоций. Я резко села и застонала от боли в пояснице.

Ивент-менеджеру, которым я была до нежеланного знакомства с Хароном, приходилось много времени проводить на ногах. Но так долго блуждать по снегу и тем более путешествовать верхом – никогда! Странно, что после скитаний по арктической равнине я не простудилась, не маюсь в горячечном бреду и не выплевываю легкие в приступах жуткого кашля. Только мышцы и суставы болят.

Вопрос: «что будем делать дальше?» снова тревожно зазвенел в голове. И ответ на него был тот же: поедем с всадниками. А какой у меня выбор? Кажется, зла они не желают, хоть и потешаются над моими попытками говорить на их языке.

Я оглядела небольшое помещение, в котором проснулась. Стены, пол, потолок, даже застеленная пепельно-серыми лохматыми шкурами «кровать» – все было из снега. В небольшое окошко под потолком проникал утренний хмурый свет. Было довольно тепло, и это не могло не радовать.

Распахнув плащ, я обнаружила себя полностью одетой, и одежда оказалась сухой. Хотя в дороге, когда начало темнеть, я зябко подтягивала ноги, пытаясь укрыть плащом влажные джинсы…

Кто-то из всадников снял с меня ботинки, и они стояли возле «кровати». Я дотянулась до правого, сунула руку в голенище и хмыкнула – сухой. Очень странно, вчера там явственно хлюпало. Как стоявшая на снежном полу обувь высохла?

Вдруг вспомнилось живительное тепло, хлынувшее в мою грудь из ладони Гардаха… если это, конечно, мне не померещилось. Чутье подсказывало, что нет, хотя мозг и не мог объяснить это с ходу. Какие-то карманные технологии обогрева у всадников с кожаными флягами, мечами и кинжалами? Ха-ха…

Вообще не смешно.

Я внимательно осмотрела обмороженные руки. Кожа покраснела и сильно шелушилась. Суставы противно ныли. Я осторожно прошлась кончиками пальцев по лицу – припухло и тоже шелушится. Вокруг губ появилась «бахрома».

Да уж, вид у меня сейчас совсем непрезентабельный. Обидно вот так начинать путешествие по новому миру.

Я никогда не отличалась запоминающейся внешностью. Среднего роста, с совершенно неспортивной фигурой и десятком фунтов лишнего веса, с каштановыми волосами и карими глазами я всегда была… середнячком. Самой обыкновенной девушкой, каких сотни на милю в любом густонаселенном городе. Да, симпатичная, миловидная. Кто-то считал меня красивой. В мои тридцать три мало кто давал мне больше двадцати восьми. Но все же я всегда была довольно обычной. Типичной.

В офис и на организованные нашей компанией мероприятия одевалась дорого и стильно, делала укладки и макияжи, маникюр, педикюр и другие процедуры, которые ожидают от ухоженной женщины на должности руководителя команды по организации фешенебельных мероприятий. Но в остальное время я закручивала волосы в «шишку» на затылке и не вылезала из джинсов и толстовок, смертельно уставая от неудобной рабочей «обертки». Повезло, что Харон выдернул меня не с какого-нибудь банкета в юбке и шелковой блузке, а по пути домой из супермаркета…

Натянув ботинки и подхватив полы чересчур длинного плаща, я осторожно выглянула в дверной проем в одной из стен и обнаружила похожую на мою комнату. На выстеленной шкурами «кровати» спиной ко мне спал кто-то из всадников. Я на секунду залюбовалась серебряной вышивкой на черной ткани плаща, в который он укутался – дракон в окружении замысловатых узоров – и попыталась тихонько пройти к следующему дверному проему. Но мужчина зашевелился. Спустя пару секунд я встретилась взглядом с Аиком.

Он сонно улыбнулся, посмотрел в небольшое окошко и недовольно поморщился. Взъерошил и без того растрепанные каштановые волосы и обратился ко мне, приложив раскрытую ладонь тыльной стороной ко лбу, а потом прижав к сердцу кулак:

– Да́на! Avalés in áksast khar. Ah am vasahtü im zült?

Я тяжело вздохнула и развела руками. Только одно слово помимо имени было мне понятно – ах. Он о чем-то спросил.

Я указала на проем и изобразила пальцами шаги.

– Мне нужно… выйти на улицу.

Что-то подсказывало, что в доме вполне может обнаружиться помещение, чтобы справить нужду, но делать это при незнакомых мужчинах без двери не хотелось от слова совсем!

Аик мигом поднялся на ноги, оправил плащ и кивнул. Видимо, собирается сопровождать меня. И как объяснить, что мне нужно в туалет и компания не требуется?

– Нин.

Я прижала кулак к губам и изобразила несколько глотков. Аик тут же потянулся к фляге, висевшей у него на поясе под плащом, но я помотала головой.

– Нин! Я не хочу… бёр, не хочу! Я хочу…

Я провела ладонями по лицу и тут же вспомнила, как выгляжу. Смущение обожгло щеки – мой собеседник очень красив, а я…

«Господь всемогущий, да о чем ты думаешь? Покажи, что тебе нужно, как сделала бы это в своем мире, общаясь с иностранцем».

«Сказала бы “уборная” на родном мировом языке!».

Я снова прижала кулак к губам, изобразила глоток и указала руками на живот. По лицу мужчины разлилось смятение. Он изогнул бровь и медленно покачал головой.

– Да как же… Как же… А!

Под недоумевающим взглядом Аика я скрестила ноги, прижала ладони к паху и пару раз неглубоко присела, проклиная ноющую поясницу. Всадник округлил глаза… и расхохотался, запрокинув голову. Я раздраженно уперла руки в бока.

– Аик! Прекрати смеяться! Мне нужно в туалет!

Он помотал головой и выставил перед собой раскрытую ладонь. Видимо, я СЛИШКОМ сильно его рассмешила – просит дать ему время успокоиться!

– Да чтоб тебя!

– Avalés in áksast khar, mõrí. Ah am vasahtü im zült?

Я повернулась к вошедшему в комнату Драха. Он отвел кулак от груди, глядя на нас с Аиком по очереди. Я мысленно застонала – теперь ему показывать придется! И он тоже хохотать начнет.

– Мне нужно на улицу!

Я указала на дверной проем и изобразила пальцами ходьбу. Драха медленно кивнул, посматривая на товарища с удивлением.

– Dal, kasráh.

– Нин! Я пойду одна!

Я продемонстрировала ему указательный палец, ткнула себя им в грудь и указала на проем, снова изобразила ходьбу.

– Одна!

Драха перестал улыбаться, когда мой голос зазвенел от раздражения, и перевел взгляд на Аика. Я внутренне сжалась, хотя на лице всадника не было ни намека на злость. Только смятение.

Аик что-то буркнул, не отнимая рук от лица. Драха воскликнул и понимающе улыбнулся.

– Ah hisaraáh a pis? Dal, kasráh!

Я смерила Аика мрачным взглядом. Он все понял! И это пис точно значит пи́сать!

– Если бы ты понимал меня, я столько всего высказала бы!

Аик снова рассмеялся, да так заразительно, что я выдохнула… и согнулась пополам в приступе хохота, представив, какую картину ему только что пришлось наблюдать. Мочевой пузырь отозвался недовольством и слабой болью. Я тут же прижала руку к животу, скрестив ноги уже по необходимости, и взглянувший на меня Аик едва не задохнулся от смеха.

– Mar mõrí!

Он рухнул на «кровать», махнув Драха рукой. Тот вопросительно посмотрел на меня.

– Ah kasráh?

Посмеиваясь, я вытерла глаза и кивнула.

– Касра́х, касра́х. И побыстрее, если можно.

Драха радостно заулыбался, услышав родную речь, и поспешил к выходу. А я помчалась за ним, запоминая: касра́х значит идем.

***

Всадники накормили меня вяленым мясом и сыром и угостили приторным вином, от которого по всему телу разлилось блаженное тепло, а сознание немного затуманилось. И пусть у мяса был странный сладковатый привкус, а сыр был чересчур твердым и жевался со значительными усилиями, я поймала себя на мысли, что ничего вкуснее еще не ела! Я так громко урчала за едой, что мужчины смотрели на меня, разинув рты. И смеялись…

После трапезы мы покинули укрытие. Мне показалось, что на улице потеплело, и я даже обрадовалась свежему воздуху. Хотя, может, дело в том, что я отдохнула и плотно поела?

Небо до самого горизонта заполонили тучи. Серо-синие гиганты ворочались, толкая друг друга, и грозили обрушить на нас очередной снегопад. Одинокий дом на фоне бесконечной арктической равнины смотрелся жутко – словно оплот маньяка, в который обязательно забредет кучка потерявшихся туристов.

Я окинула взглядом ровные стены без единого шва. Строение словно было вырезано из огромного монолитного куска снега или выстроено прямо в сугробе. Но уровень белого покрова был значительно ниже. Очень странно.

Я приближалась к скакунам, с опаской поглядывая на желтые клыки. Животные мирно сопели и прядали ушами, будто отгоняя надоедливых насекомых. Но стоило мне приблизиться, троица рогатых монстров синхронно подняла морды. Рубиновые глаза засияли, расплескивая по черным шкурам потеки багрового света.

Сердце уже привычно ринулось в пятки, а в голове застучало: это невозможно, это просто невозможно! Так не бывает! Глаза не могут светиться!

Драха подхватил меня под локоть, когда я испуганно замерла в десяти шагах от скакунов, и медленно подвел к одному из них. Так же медленно положил мою ладонь на черную шею, накрыл своею и провел до попоны, расшитой белыми и серебристыми узорами. Я невольно сглотнула, перебирая пальцами короткую жесткую шерсть.

Вопрос: «как они не мерзнут с такой тонкой шкурой?» снялся с обсуждения моментально – местные скакуны были гораздо горячее наших. Настоящие шестиногие обогреватели!

Шестиногие… Твою ж…

Животное выдохнуло облачко пара и мотнуло головой, словно приветствовало наездников и одобряло ласку. Заплетенная грива разметалась по мощной шее, сверкая крупными бусинами. Я подхватила одну косичку, погладила круглое украшение, любуясь изящной резьбой. Какие-то символы…

– Ah mõrí?

Я взглянула на Драха. Он кивнул на скакуна и похлопал по вытянутому седлу из черной потертой кожи.

– Ah adráh?

Касра́х – это идем. А адра́х значит забирайся? Или что?

Я глянула поверх плеча на Гардаха. Он уже сидел верхом на лошади и наблюдал за нами, с лукавой улыбкой поправляя щекочущую губы опушку. Аик закреплял объемную седельную сумку, пряча улыбку в тени капюшона.

Да что с ними не так?! Они либо улыбаются, либо смеются! Постоянно!

Я повернулась к Драха, ткнула себя пальцем в грудь, указала на него и на лошадь. Он пожал плечами и кивнул на Гардаха. Вполне понятно – решай сама, с кем хочешь, с тем и поедешь.

– Даа́, поехали.

Я примерилась к высокому стремени, не представляя, как засунуть туда ногу, но сделать ничего не успела – мужчина схватил меня за талию и в мгновение ока усадил в седло.

Вот это силища! Один из сугроба рывком вытаскивает, другой забросить может на шкаф!

Я вскрикнула от неожиданности и, потеряв равновесие, вцепилась в гриву лошади. Та повернула морду в попытке посмотреть на меня… и зарычала! Раскатисто, басовито, как хищник, готовый к атаке.

Аик и Гардах расхохотались, а Драха успокаивающе похлопал скакуна по шее и пробормотал ему в ухо:

– Dal, piharáh!

Потом посмотрел на меня и прижал ладонь к груди.

– Mar kahümán, mõrí! Sas hrafáht.

Я поняла по смущенной улыбке – извиняется, подумал, что напугал. Значит, мар кахума́н – это извини?

Господь всемогущий, как же не хватает блокнота с ручкой! Я не успеваю запоминать! А еще лучше было бы найти словарик! Или онлайн-переводчик…

– Нин, все… хорошо.

Я показала ему кулак с оттопыренным большим пальцев. Глаза Драха округлились. Он посмотрел на спутников, и те синхронно пожали плечами, поглядывая на меня с недоумением. Я быстро опустила руку, осознав – либо в этом мире такой жест не используют, либо… он означает что-то совсем другое.

Я прижала ладонь к груди.

– Драха, все хорошо… Мар… кахума́н!

Он тепло улыбнулся и поправил меня:

– Kahümán, mõrí. Ka-hü-mán.

– Даа́, кахюма́н.

Всадники радостно засмеялись, а я отвернулась, пряча пылающее лицо и делая зарубку в памяти – быть осторожнее с жестами. Так обидишь собеседника ненароком… Убежишь ли потом?

Драха забрался в седло. Я почувствовала себя крошечной, когда большая ладонь надавила на мой живот, заставляя прижаться лопатками к груди мужчины – какой же он… крупный!

Гардах поймал мой взгляд.

– Ah adráh?

И указал на лошадь.

Ага. Касра́х – идем, адра́х – едем. Во множественном числе. Отлично!

Вместо меня ответил Аик:

– Dal, adráh.

Даль. Это я уже слышала. Звучит как побуждение к действию вроде нашего «давай!».

Как же мне нужен переводчик…

***

Мы пересекали снежную равнину целую неделю и каждую ночь проводили в абсолютно одинаковых снежных домах.

Каждый вечер с наступлением сумерек Аик подгонял скакуна и уезжал вперед, видимо, чтобы проверить место ночлега. Как сообщал остальным всадникам, что там все в порядке, я не понимала. Мы подъезжали к очередному дому уже в кромешной темноте.

Аик был единственным, кто не брал меня в седло. Я не настаивала – Драха и Гардах везли меня по очереди. Просто отметила, что он сам ни разу не предложил, а попроситься к нему стеснялась. Да и не рвалась особо – его огромный меч немного пугал.

Однообразный пейзаж вгонял в депрессивное состояние. И пусть ветер смилостивился и перестал хлестать по обмороженным щекам, снегопады не замедляли путешествие, а всадники и кони служили неплохими обогревателями, мне было невыносимо тоскливо.

Когда в один из дней на горизонте показались темные силуэты, растянувшиеся на несколько миль, я радостно улыбнулась. Заметивший мою реакцию Гардах усмехнулся, но и в его взгляде читалось облегчение. Видимо, не мне одной надоел бесконечный снег.

А может, это означает, что путешествие подходит к концу? Я пока не знала, радоваться или бояться. Страх все еще был в глубоком обмороке.

Темная линия оказалась лесополосой. Я вспомнила меняющий очертания силуэт, который увидела, оказавшись в этом мире, и внезапно поняла – это была троица всадников на необычных скакунах. И мы двигались навстречу друг другу…

Они заранее знали, что я окажусь здесь? И если да, откуда? Приехали специально, чтобы спасти меня? И как разыскали в арктической пустыне? Неужели Харон всех в одно место скидывает, предварительно сообщив координаты местным?

Я вспомнила молнии, разрывавшие небо над моей головой. За прошедшую неделю гроз не было… Да и какая гроза зимой?! Может, это сигнал Харона? И по нему они меня и нашли…

Вопросов было много, а ответов – ни одного. И как выведать их у спутников я не знала.

Я вспомнила искреннее недоумение, когда они поняли, что я не знаю их язык. Может, до меня здесь оказывались иномиряне, которые понимали язык всадников? Наверняка я не первая, кого Харон через Лиман сюда скинул. Что он там говорил?

Голос в голове послушно прошелестел: тебя ждет великая судьба, этот мир очень давно ждет тебя, они намерены уничтожить его.

По спине побежали мурашки. Кто такие эти «они» и почему хотят уничтожить мир, Харон не сказал. Как и не объяснил, что за судьба меня ждет. Пока что ясно было одно – я должна этот мир спасти.

Ну и задания в его чертовом квесте для игроков начального уровня!

Хорошо, чтобы выполнить его, нужно обладать информацией. Для начала – хотя бы ответами на уже возникшие вопросы. А чтобы получить их, нужно полноценно общаться с всадниками.

Для этого я понемногу учила их язык, безустанно повторяя и старательно запоминая каждое слово, в значении которого была уверена. И пусть память внезапно обогатилась на воспоминания, новые знания удерживались в голове с большим трудом. И не из-за моей слабой способности усваивать иностранные языки! Знаниям словно что-то мешало. Словно для них не было места.

Я пыталась разговаривать с всадниками. В первые дни челюсть нещадно болела, но постепенно привыкла, и язык больше не казался отвратительно грубым. Произношением он походил на смесь немецкого и турецкого, а грамматикой – на итальянский и французский.

Всадники подсказывали и поправляли, когда я допускала ошибки, делали акценты на ударениях и произношении. Видимо, в их языке есть слова, которые немного различаются звучанием, но обозначают разные вещи.

Я узнала, что всадники называют себя мьари́вами, но не представляла, как это переводится. Зато отметила, что это слово созвучно с обращением ко мне, которое правильно произносилось как мьори́.

Я уже могла правильно попросить воду, еду и отдых, поблагодарить забавным словом мюрика́с и выяснила, что Авале́с ин а́ксаст кхар – это приветствие, связанное с небом. Приветствуя друг друга и меня, мужчины сначала прижимали раскрытую ладонь ко лбу, а потом кулак к сердцу. Когда я сделала так же, они смеялись. Громко и радостно.

Вопросом: ах ам васахтю́ им зю́льт? они интересовались, как у меня дела. Странно, но отвечать на него нужно было даа́, если все хорошо, и нин, если плохо. Я всегда говорила даа́