Глава 5
Акха Джахар быстро взял себя в руки, приобнял меня и со спокойным видом – словно ничего необычного не произошло! – подвел к всадникам. Между ним, Гардахом и Кхар Джахаром завязался долгий разговор.
Остальные мужчины отошли к шатрам и о чем-то тихо переговаривались, то и дело заливаясь смехом. Блондин выписывал в воздухе восьмерки двумя короткими мечами, а голубоглазый новичок начищал странное оружие – длинное древко с прикрепленными к обоим концам широкими клинками, смотрящими в разные стороны.
Память услужливо подсказала: это глефа30. Откуда вытащила название – черт его знает! Видимо, оттуда же, откуда и название меча Аика.
Я зябко куталась в плащ и пыталась унять слезы, которые продолжали течь по щекам. Почему плакала – не знаю. Возможно, перенервничала. А может от обиды на судьбу. Или на Харона, который не потрудился вложить в мою голову местный язык, прежде чем отправил в другой мир.
Ну какое же гадство! Только я привыкаю к ограниченным ресурсам и возможностям, прикладываю усилия, чтобы исправить ситуацию, и у меня начинает получаться, как мир усложняет задачу, и я снова обнаруживаю себя совершенно никчемной!
И зачем мне его спасать, этот жестокий, ехидный мир?! Да сгори он в адском пламени!
Я мотнула головой, отбрасывая волосы с лица. Акха Джахар тут же подхватил длинные пряди и осторожно заправил мне за ухо. Я невольно вздрогнула от его прохладного прикосновения, но он не обратил внимания. Или сделал вид.
Судя по тому, как Гардах поглядывал на меня во время своей долгой и непонятной речи и рисовал пальцем в воздухе схемы, то и дело указывая за спину, он рассказал, как его отряд нашел меня. Потом слово взял Кхар Джахар. О чем он говорил, я не понимала. Судя по постоянно мелькавшему в разговоре мьори – про меня.
Мьори. Мьарив. Мьаривтас. Мы точно как-то связаны. И если связь между всадниками я могла объяснить, понаблюдав за их взаимоотношениями, то мою к ним принадлежность – нет. Но я обязательно все выясню.
КОГДА РЕВЕТЬ ПЕРЕСТАНУ!
Я зло вытерла щеку, опасно взмахнув кинжалом. Акха Джахар тихо засмеялся, перехватил меня за запястье и сам осторожно стер слезы с другой щеки. Подался вперед, словно хотел поцеловать в лоб, но остановился и прошептал:
– Mar mõrí…
Я едва не застонала от отчаяния. В его голосе столько трепета! А я понятия не имею, почему он так говорит, почему смотрит с болезненной нежностью! И зачем кинжал вручил, встав на одно колено!
Мьаривтас взял меня за руку и повернулся к собеседникам, поглаживая тыльную сторону моей кисти большим пальцем. От его прикосновений по коже растекалась прохлада, и я задумалась над этой особенностью.
Желтоглазый Гардах согревал, красноглазый Маритас обжигал, а голубоглазые Кхар Джахар и Аик охлаждали прикосновением. Это точно связано с их магией. Видимо, Акха Джахар тоже… снежный маг? Зимний?
Как же мало у меня сведений…
Я украдкой посмотрела на Драха. Он весело смеялся над словами блондина, но, почувствовав мой взгляд, повернул голову. На миг в его глазах снова мелькнул ужас. Всадник виновато улыбнулся, но выдавить ответную улыбку я не сумела и отвернулась.
Акха Джахар ахнул и посмотрел на меня со смесью испуга и восхищения, когда Гардах что-то сказал ему.
– Mar mõrí!
Я шмыгнула носом и хрипло выдавила:
– Мальт… льаса́хт.31
Свободная рука мьаривтаса поднялась и замерла, словно он хотел дотронуться до моего подбородка, но передумал.
– Avür bagaúr. Mar avür jü bagaúr!
Я взглянула на Кхар Джахара. Мой учитель коснулся кончиками пальцев груди у сердца и сжал кулак, глядя на меня с гордостью.
Багау́р значит сильная? Нет, скорее, храбрая. Или смелая.
Мьаривтас указал на мою правую руку и что-то сказал, растерянно взмахнув ладонью. Потом продемонстрировал свою татуировку. Замысловатый узор из переплетенных языков пламени и морозных рисунков, какие появляются на окнах зимой, обвивал его мизинец, растекался по тыльной стороне кисти и убегал под манжету черной рубашки.
Кхар Джахар задумчиво хмыкнул.
– Ah malt salís mõrí?32
В груди заворочалось дурное предчувствие. В виски вдавились невидимые ледяные пальцы. Акха Джахар словно почувствовал мое усилившееся волнение, обнял одной рукой за плечи и заглянул в глаза с непоколебимой уверенностью.
– Nin. Sãr rüfáht úa.
Он коснулся пальцами своей груди возле сердца.
– E úa.
Коснулся точки чуть ниже солнечного сплетения.
Кхар Джахар медленно покачал головой.
– Zün, avür malt kü…
Акха Джахар вскинул подбородок и резко оборвал его:
– Mar salís saík mõrí, at! Sãr rüfáht.
Мужчины сжались вместе со мной после его слов. В голосе мьаривтаса не было угрозы, но всем троим показалось, что он замахнулся, намереваясь ударить нас.
– Avalés im zült amár, mõrí! Ah am vasahtü im zült?
К нам подошел шатен, приехавший с Акха Джахаром. Я машинально посмотрела на линию горизонта – солнце почти скрылось, заливая травяное море багрянцем.
За несколько дней пути я поняла, как связано приветствие со светилом – всадники говорили про черное небо днем, если солнца не было видно, и ночью.
Я машинально протянула:
– Даа́. Авале́с им зюльт ама́р…
И вопросительно посмотрела на всадника. Он почтительно склонил голову.
– Darimás Daár, mõrí.
– Дарима́с Даар. Ах ам васахтю́ им зюльт?
– Daá.
Он повернулся к Кхар Джахару и уверенно сказал:
– Salís mõrí. Aík sepaaírh33 assthá avrissár salé rüfaaís in kahtagár.
Я прищурилась, поняв лишь первую часть. А вот что именно сказал ему Аик – нет.
Гардах согласно кивнул.
– Vasaaráh. Aha ahrá.34
Что они видели, я тоже не поняла.
Кхар Джахар виновато улыбнулся Акха Джахару.
– Mar kahümán35, zün.
Когда он озадаченно нахмурился и посмотрел на мою правую руку, мне захотелось спрятать ее под плащ.
Я осознавала – они обсуждают меня, и от этого было неловко. Ничерта не понимала, конечно, но ведь подслушивала! А всадники, зная, что я не владею языком, продолжали беседу, не заботясь о моих чувствах.
И от этого стало жутко обидно. И страшно. Кажется, впервые с того момента, как я оказалась здесь, мне стало действительно страшно!
Что-то явно не так со мной, раз самый старший из мьаривов засомневался, что я – загадочная мьори. И, видимо, главная проблема заключается в том, что на моей правой руке нет татуировки. Но с чего ей там быть? Из ниоткуда взяться?! Или…
Татуировка что, тоже магическая? Узнать бы, что означает ее наличие!
– Ah mõrí?
Я посмотрела на Акха Джахара. Нежностью в его глазах вполне можно было разбивать вдребезги женские сердца.
– Ah am vasahtü im zült?
Я кивнула и опустила голову, но мьаривтас ухватил меня за подбородок двумя пальцами и заставил посмотреть на него, склонился и повторил вопрос шепотом:
– Saík mõrí, ah am vasahtü im zült?
Я замерла, разглядывая белые искорки на ярко-голубой радужке, и честно ответила:
– Нин.
Не хорошо у меня дела. Не в порядке я. Стою перед мужчинами испуганная, растерянная, голодная и медленно замерзающая в одной рубашке под плащом, пока они обсуждают меня и, кажется, мою дальнейшую судьбу!
Я думала, что слезы закончились, но глаза снова увлажнились. Акха Джахар притянул меня к себе и крепко обнял, игнорируя сухие покашливания Кхар Джахара. Шепнул:
– Saík mõrí …
Я уткнулась лбом ему в грудь и обхватила рукой за талию. Он что-то сказал всадникам и повел меня к шатрам, попутно раздавая указания. Мужчины засуетились, забегали по лагерю и, судя по радостным лицам, получали от этого настоящее удовольствие.
Оказавшись возле моего шатра, Акха Джахар кивнул на полог, заменявший дверь.
– Ah dürfaráh saké ad akás?
Я открыла рот, чтобы сказать, что не поняла – эта фраза прочно вошла в оборот, и мои спутники давно выучили ее – но он опередил меня. Указал пальцем на себя, на шатер и изобразил ходьбу.
А, в гости просится…
Я согласно кивнула, хотя больше всего мне хотелось остаться одной.
Мужчина откинул полог и пропустил меня вперед, как истинный джентльмен. Сам войти не успел – его окликнул Кхаад:
– Sip mãrivtás!
Что за сип?
Акха Джахар задержался на пару секунд и вошел в шатер с моими вещами, сложенными аккуратной стопкой. Конечно же, сухими.
Я подавила стон, заметив нижнее белье между футболкой и толстовкой, и забрала протянутую одежду, так и не выпустив кинжал из рук.
– Мюрика́с.36
– Müritís, mõrí.
Я вопросительно приподняла брови, и он указал на меня.
– Mürikás, mãrivtás!37
Я слабо улыбнулась, когда он спародировал мой высокий голос, а потом прижал ладонь к груди и пробасил гораздо ниже, чем говорил:
– Müritís, mõrí!
– А, поняла, мюрити́с это пожалуйста.
Мьаривтас прищурился и медленно повторил:
– Па… жа́… лу… ста.
Я улыбнулась увереннее и произнесла по слогам, расставляя акценты на гласных:
– По-жа́-луй-ста! Мюрити́с!
– Па… жа́… лу… ста… Mar mõrí! Im saík suönnrá salé jü bragád.
Акха Джахар округлил глаза в притворном ужасе и забавно пробасил:
– Пажалу́ста! Nin, mõrí, salé jü bragád!
Он поежился и потер ухо, а я засмеялась.
Ему не нравится, как звучит мой язык? Да его языком, если говорить так же быстро, как всадники, можно врагов калечить!
Значит, брага́д – это грубый? Некрасивый? Черт его знает…
Акха Джахар горделиво улыбнулся.
– Im kakhaeêrís suönnrá пажа́-луста salís…
Он вскинул ладонь и ласково прошептал:
– Müritís.
От его голоса по моим предплечьям побежали мурашки. Я повторила про себя: суоннра́ – это язык, а кахаээри́с – его название…
– Кахаээри́с суоннра́…
Всадник воскликнул, прижимая ладонь к груди:
– Mar malt суоннра́! Im suönnrá…
– Им суоннра́…
Акха Джахар обреченно покачал головой.
– Salé jü bragád!38
Он прикрыл лицо ладонью, позволив мне заметить его задорную улыбку. И я засмеялась громко и весело, как не смеялась уже целую вечность. Акха Джахар смотрел на меня сквозь пальцы с нескрываемым удовлетворением, и я благодарно улыбнулась – этого он и добивался.
Мьаривы крайне редко демонстрировали негативные эмоции и вряд ли потому, что они – прекрасные актеры. Просто они… такие. Кажется, даже во сне улыбаются.
Но я пришла из мира, где люди постоянно ходят с серьезными рожами. Улыбайся на улице незнакомцам – и тебя посчитают умственно отсталым в лучшем случае. Даже близкие, если будешь смеяться так часто, как всадники, задумаются над состоянием твоего ментального здоровья!
Мне было непривычно поведение мужчин, а им наверняка было странно постоянно наблюдать мое хмурое или напряженное лицо.
Кажется, я поняла, почему в кахайе́рском языке нет такого понятия, как: «дела так себе, у меня все средненько» – если человек может улыбаться, значит, у него все замечательно.
Прекрасное мировоззрение, пусть я не совсем с ним согласна. Несмотря на то, что я улыбалась стараниями Акха Джахара, я все еще была в заднице. Но после нашей шутливой беседы внезапно уверилась – я из нее выберусь. Приложу все усилия!
Задумавшись, я опустила взгляд на одежду, которую продолжала держать в руках… и вспомнила, что помимо рубашки и плаща с ботинками на мне ничего нет. Мало того, что я растрепанная и зареванная, так еще и полуголая в компании красивого мужчины!
Мьаривтас засмеялся, будто понял, о чем я подумала. Его прохладный палец коснулся моей пунцовой щеки, погладил скулу.
– Sar jü muduá sas var kal.39
Его шепот обласкал мое лицо. Я взглянула на мужчину исподлобья и задержала дыхание – ну почему он так на меня смотрит?! Как на что-то невообразимо ценное!
Акха Джахар кивнул на полог и на одежду в моих руках.
– Kasáht. Dal, öktaráh, sal kümará a sak.40
Окинув меня еще одним трепетным взглядом, Акха Джахар прижался прохладными губами к моему лбу. Я застыла, а он прошептал:
– Sas var vailaárh jü laghád, saík mõrí.
Большие ладони скользнули по моим рукам от локтей к плечам. Акха Джахар отстранился с мученическим выражением лица, словно это далось ему тяжким трудом, и вышел из шатра. А я уставилась на полог, прокручивая в голове его последнюю фразу. Он повторил то, что сказал после вручения кинжала. Я не знала, что это значит, но…
Я глухо вскрикнула и уронила одежду вместе с подаренным оружием.
Saík mõrí.
Саи́к – это моя. Значит, он называет меня моя мьори.
Его мьори?! С чего вдруг я – его?!
Да что все это значит?
О проекте
О подписке