Эта история началась около 40 лет назад, на Хануку. Я тогда учился на первом курсе института. Моя бабушка, хоть и была дочерью раввина, никогда не была религиозной. Но свой день рождения она отмечала в разные дни. По паспорту она родилась 8 марта, но точно знала, что родилась в первый день Пурима, всегда звонила в синагогу и уточняла, когда первый день Пурима, и на этот день звала гостей, чтобы отметить свой день рождения. И все же эта история не пуримская, а ханукальная.
Моей бабушке сказали, что появился новый кантор с каким-то чудесным голосом, и стоит сходить его послушать…
Я на еврейские праздники очень часто ходил к синагоге, что в Москве на улице Архипова. Там собиралась молодежь, чтобы потанцевать. Мы вставали в круг, пели и отплясывали. Зачастую мальчики знакомились с девочками. На площади у синагоги ходили люди с официальными лицами, вглядываясь в веселящуюся молодежь… И хотя петь и танцевать никто не запрещал, казалось, они хотят запомнить каждого в лицо. Кстати, у некоторых в институте потом были неприятности.
Узнав, когда начнется служба, я в первый раз в жизни вошел внутрь синагоги. Я совершенно не знал, как себя вести. Мужчины, окружавшие меня, начали бить себя по голове. И только тут я заметил, что я единственный, кто зашел в помещение без головного убора. У меня не было шапки, и надо было срочно что-то придумать. Слава богу, в кармане имелся носовой платок, которым я накрыл свою тогда еще роскошную шевелюру. Ко мне подошел какой-то сердобольный старичок и протянул старую соломенную шляпу…
– Будешь уходить, повесь на вешалку при выходе, – сказал он мне.
В большой синагоге я еле-еле нашел свободное место. Я даже представить себе не мог, что в Москве столько евреев. Мужчины находились внизу, женщины наверху… Вскоре появился маленький тщедушный человек с всклокоченной бородой. Он начал говорить и петь, и все вокруг меня исчезло. Это был не просто голос, это была душа. Я сначала не мог никак понять, как у кантора не разорвется сердце. Казалось, что он выкладывал его, как на блюдечке, каждому, кто его слушал. Я сидел, закрыв глаза, совершенно загипнотизированный этим голосом. Передо мной стали проплывать картинки тех немногих еврейских историй, о которых мне рассказывала моя бабушка. Я увидел, как брат убивает брата. Как Моисей выводит евреев из Египта и водит их по пустыне, как он приводит их на Землю Израилеву. Я ни слова не понимал из того, что он говорил. Это все было в его волшебном голосе. Вдруг служение прервалось.
– Это всё? – спросил я соседа.
– Нет, примерно через пятнадцать минут он продолжит.
Очень хотелось курить, но я, как пригвожденный, сидел на лавке, боясь, что после перерыва не найду свободного места. А я никогда не прощу себе, если пропущу продолжение.
Вскоре служба продолжилась. Я опять закрыл глаза и перед ними встали новые картинки. Я вдруг увидел, как сжигают бабушкину родню вместе с отцом-раввином в Белоруссии. При этом я сам испытывал почти физическую боль. Но я продолжал внимать его голосу. Я увидел, как первые переселенцы под палящим солнцем строят страну. Как солдаты гибнут от рук арабов, и снова испытал почти физическую боль, как будто убивали меня. Я увидел современный Израиль, хотя и представления не имел, как он выглядит.
Служба закончилась, а я все сидел на лавке, не в силах подняться. Тщедушный человек с всклокоченной бородой, который только что совершил со мной это чудо, выглядел уставшим. Мне хотелось подбежать к нему и поблагодарить, но я не посмел. Я понял только одно – что никогда не буду сам профессионально заниматься музыкой, хотя у меня было несколько предложений от разных ансамблей, – потому что спеть даже близко, как он, я не смогу никогда.. И что когда-нибудь приеду в Израиль, потому что, наверно, слушая этого кантора, я стал евреем. Не по происхождению, а по сути.
Я так и не стал религиозным. Но, слушая этот голос, я перестал быть атеистом. Потому что такой голос мог дать только сам Господь. Я специально выбирал время, чтобы приехать в синагогу и слушать этого чудесного кантора. Я даже купил специально кепку, которую надевал при входе в синагогу.
Однажды я собирался в очередной раз пойти послушать моего кумира, но плохо себя почувствовал и не пошел. Когда я пришел на следующее его выступление, оказалось, что кантор умер прямо во время службы в тот день, когда я не смог прийти.
Появился новый кантор. Но это было совсем не то. И я перестал посещать синагогу.
Действительно, судьба сложилась так, что я приехал в Израиль. И сегодня, когда мне бывает плохо физически или душевно, в моей душе как будто открывается какая-то дверца и внутри себя я слышу голос того великого кантора. И мне сразу становится легче.
Во второй половине 80-х годов я работал на заводе в отделе снабжения. Моей коллегой на другом заводе, чуть покрупнее нашего, была молодая женщина. Естественно, мы поддерживали деловые отношения, время от времени поддерживая друг друга.. Я недавно развелся и у меня было увлечение – каждые выходные я ходил на ипподром. Чисто городскому жителю, мне нравилось следить за бегом лошади.
Как раз накануне очередных выходных я по делам заехал на завод моей коллеги. Она поинтересовалась, чем я занимаюсь на выходные. Я сказал, что поеду на ипподром. На что она сказала, что давно мечтала там побывать, и попросила взять ее с собой.
– Никаких проблем, – сказал я Оле.
Тогда последовало еще одно, совершенно неожиданное для меня предложение.
– Говорят, ты недавно развелся? Я своего тоже послала. Давай я приеду к тебе на ночь, и от тебя поедем на ипподром.
– Почему бы нет, – сказал я.
В пятницу вечером она ко мне приехала. Мы были знакомы, в основном, по работе. Оля оказалась женщиной без комплексов, то есть, совсем без комплексов. Она вошла ко мне в комнату, разделась догола, надела мою рубашку и пошла в ней в ванную, не обращая внимания на то, что я жил с отцом. Когда она мылась, я занес ей махровый халат, чтобы она, во-первых, не замерзла, а во-вторых, не смущала отца. Меня трудно вогнать в краску, но Оле это удавалось раз за разом. За ужином она села так, чтобы не только я, но и отец прекрасно видели ее, честно говоря, не очень аппетитную грудь.
Наконец настала ночь и мы пошли спать. Я думал, мы по-быстренькому займемся сексом, и будем спать. Но у Оли были совсем другие планы. Было похоже, она решила оторваться минимум на год вперед. Под утро мысль ехать на ипподром показалась мне дикой. На мне и так всю ночь скакали, как на лошади.
Наверно, вечером я сказал ей, во сколько начнутся бега. Я был безжалостно разбужен, а Оля, не одеваясь, пошла на кухню делать кофе. Когда я вошел туда, я с удивлением увидел, что отец тоже находится на кухне. Мне было даже страшно подумать, какой разговор мне с ним предстоит вечером. Но он не стал дожидаться и отозвал меня в другую комнату.
– Где ты нашел эту страшную шлюху? Если тебе доставляет удовольствие смотреть на ее прелести, то мне не очень. Надо, сынок, быть поразборчиве.
Дело не только в том, что Оля вела себя неподобающе; отец считал, что я сделал огромную ошибку, когда разошелся с женой. Но в отношении Оли он был прав – нормальные женщины так себя не ведут.
– Мы договорились провести ночь, но я не мог знать, что она будет так себя вести. Ничего серьезного здесь и быть не может. Просто решили немного расслабиться. Сейчас мы поедем на ипподром, и обещаю тебе, что больше ее в нашем доме не будет.
Я не стал объяснять отцу, что секс у нас был чисто механическим, мне было неудобно ему сказать, что ничего приятного в таком сексе я для себя не нашел.
К началу заездов мы были уже на ипподроме. Оля засыпала меня вопросами. Но я после бессонной ночи довольно плохо соображал и отвечал чисто механически. Оля с каким-то обожанием смотрела на пробегающих мимо лошадей. Если бы хоть часть этого тепла была бы ночью, возможно, все, что произошло между нами, было бы намного романтичнее, и я бы не чувствовал себя как использованный презерватив.
Оля нашла группу знатоков и начала общаться с ними. Я был счастлив, что она наконец оставила меня в покое. Когда заезды закончились, я не смог найти ее на ипподроме. Мобильных телефонов тогда, слава богу, не было, и я спокойно поехал домой отдыхать.
Началась рабочая недели, и мне пришлось звонить на завод, где работала Оля. Ее на месте не оказалось. Трубку взял ее начальник и спросил меня, не знаю ли я, куда она делась.
– С начала недели она не появлялась на работе, и мы не можем ее найти.
Я рассказал, что мы были вместе на ипподроме и с тех пор я больше ее не видел.
Ипподром – место довольно криминальное, и я забеспокоился, не случилось ли с ней чего-нибудь. Я попросил, чтобы мне сообщили, когда она объявится на работе. Но Оля бесследно исчезла.
Примерно через год судьба занесла меня на Раменский ипподром, он недалеко от моей дачи. Участником одного из заездов, как было написано в программке, была наездница второй категории О. Н. Петрова. Я не сразу узнал в наезднице ту самую Олю. Увидев меня, она остановилась и попросила подождать ее до окончания состязаний, и поехала на старт. Но еще во время последнего заезда она оказалась рядом со мной.
– Ты удивлен? – спросила она.
– Не очень, – сказал я. – За тот единственный вечер, что мы провели вместе, я понял, что тобой руководит вовсе не разум, а инстинкты, ты уж меня извини…
– Действительно, я всегда добиваюсь того, чего хочу, – сказала она. – Через две недели я переведусь на Московский ипподром.
Я уже не сомневался, что у нее это получится.
Судьба сложилась так, что на ипподром я стал ходить все меньше и меньше. Но я вовсе не удивился бы, узнав, что наездница О. Н. Петрова достигла больших высот.
По мотивам «Рубашка Бланш»
Лютни настройте струны,
Публика – благослови
Песню о деве юной,
Не испытавшей любви.
Жизнь – золотая клетка,
Блюдечко и шесток,
Позолоченная ветка,
И изумруд-замок.
Темные своды замка,
Холод пронзил ночной,
Злая судьба подранка —
Быть старику женой.
Полем, дорогой тёмной,
Слажено, на рысях,
Движутся трое конных,
И латы на их плечах.
Бледной луны мерцанье
На спрятанной в сталь груди,
Слышно мечей бряцанье,
Замок на их пути.
Страх, как на одре смертном,
Надежда – как светлячок.
Кто же из них первым,
Взойдёт на её порог?..
Стража – поднять ворота!
Герцог спешит к гостям,
«Жена, не мешкай, чего там.
Выйди скорее к нам».
Сердце – испуганной птицей,
Душа опустилась до пят,
Перед прекрасной девицей
Рыцари гордо стоят.
Первым – высокий и статный,
Укрытый богатым плащом,
Рока баловень знатный,
Могучий и гордый Белон.
За ним, благозвучный, прекрасный,
Мечу предпочевший перо,
Вечно влюблённый и страстный,
Восторженный бард Огриё.
Третий – взгляд его бешен,
Исподлобья сверкает вдруг,
От волнения побледневший
Бедный барон Элидюк.
«Несите вина и мяса!
Зовите скорее шутов!
Разбудим мы замок пляской
И светом ночных костров.
Веселым встречаем пиром
Мы дорогих гостей,
А утро начнём турниром,
С призом – четверкой коней,
Самой почётной наградой,
Того, кто себя не щадит, —
Мечом с перевязью в смарагдах
Жена моя наградит».
Об этом турнире романсы,
Барды будут слагать,
Прибудет герцог Нормандский,
Готовый вызов принять.
Пока ни в одном состязаньи
Герцог не был побит,
Сладкие славы лобзания
Тому, кто его победит.
Ночное небо светлеет,
Стена увита плющом.
Кто там идет галереей,
Укрывши лицо плащом?
К даме в опочивальню,
Сняв бархатный капюшон,
Дверь отворив нахально.
Входит храбрец Белон.
Ларчик слоновой кости
Укрыт под плаща полой,
Прими от ночного гостя,
Что он принёс с собой.
Золото, жемчуг, рубины,
Мерцают в огнях свечей.
«Все они будут твоими,
Если станешь моей.
Владенья мои огромны,
Вассалы мои верны,
Ты только промолви слово —
Сбежим из твоей страны.
На всех рубежах владений
Своих подниму я рать.
Твой муж избежит сражений,
И струсит тебя искать.
Пока же, ночная пташка,
Как символ моей любви,
На ворот своей рубашки,
Жемчужину приколи».
Глаза опуская долу
Красавица говорит:
«На что вы, сеньор, готовы
Ради моей любви?
Суть моего ответа:
Раз вы пленились мной,
Завтра в рубашке этой,
Выйдете смело в бой».
«Как же в рубашке драться?
Может быть, вы больны?
Выйти на бой с нормандцем
Без шлема и крепкой брони?
Я часто подвластен чувствам,
И многих женщин любил,
Но такого безумства,
Никто ещё не просил.
Я вас покидаю, прощайте,
Слова вспоминайте мои:
Разумнее назначайте,
Цену вашей любви».
Воздух рассвета хрустальный,
Трели слышны соловьёв,
Пред девой в опочивальне
Сладкозвучный поэт Огриё.
О проекте
О подписке