Телега

Грубость никого не красит, но мужчинам-офицерам она подсознательно прощалась, а вот когда выеживалась твоя же ровесница, только наделенная властью командира отделения или помощника командира взвода, это у девчонок вызывало внутренний протест. Отсюда и конфликты, порой весьма серьезные, которые пыталась в зародыше погасить «мама Катя», главный авторитет и верховный судья. Но майор Никифорова одна, а их, курсантов второго набора, почти шестьсот, прибывших со всех уголков СССР, и каждая со своим характером, настроением, привычками. В душу всем не заглянешь, поди разберись, кто прав, кто виноват.

Двадцатичетырехлетняя Надежда Телегина приехала в школу из-под Тамбова по направлению областной комсомольской организации. Широкоплечая, высокая, с большими натруженными руками, она походила на метательницу молота или тяжелоатлета. Скуластое, грубоватое, мужского типа лицо, напрочь лишенное эмоций, отнюдь не казалось привлекательным. Природа явно поэкспериментировала, словно в насмешку подарив девушке столь неженственный облик. И тем самым предопределила ее армейскую стезю.

Еще во время учебы Надежду назначили командиром отделения, а по ее окончании оставили в школе с повышением в звании до старшего сержанта и должности – помощника командира взвода. О большем она и не мечтала. Телегиной, наделенной от природы физической силой, мужским складом характера, нравилось быть лидером. И все бы ничего, если бы властная деревенская девушка меру знала и чуть мягче, уважительнее относилась к подчиненным. Они же не какие-то запрограммированные железные роботы без чувств и эмоций, а живые люди, со своими достоинствами и недостатками, сомнениями и предрассудками. Да и вряд ли правильно за малейшую провинность объявлять взыскание, тот же наряд вне очереди или лишать и без того редкого увольнения в город. Грубость, хамство, упивание властью, выдаваемые за уставную строгость, стремление навести в подразделении порядок и воинскую дисциплину ничего, кроме ответной злобы, а то и ненависти вызвать не могут.

Кажется, как раз эту азбучную истину неоднократно пыталась втолковать старшему сержанту Телегиной замполит школы майор Никифорова. А в тот раз, видать, и у «мамы Кати» терпение лопнуло. Она случайно издали увидела, как по пути из столовой взвод «карандашей» подвергся строевой муштре, а потом последовала команда «Запевай». Но песня так и не прозвучала.

– Товарищи курсанты, я приказываю петь песню! – заорала Телегина благим матом.

– Тамбовский волк тебе товарищ! – хором ответил строй.

Это был коллективный протест – против хамства и самодурства.

– Бегом!

Но никто не сдвинулся с места.

Майор Никифорова, подойдя ближе, решительно вмешалась, встав на сторону девчонок. Отправив их в казарму, замполит школы тет-а-тет сделала серьезное внушение помощнику командира взвода за неумение находить общий язык с подчиненными, указала на недопустимость коллективного наказания. При этом предупредила: если Телегина не сделает правильные выводы, будет поставлен вопрос о целесообразности ее пребывания в занимаемой должности.

Как хорошо, что Маша в другом взводе, где временно исполняет обязанности командира сержант Инна Мокрецова, антипод Телегиной. А то натерпелась бы от этой деревенской горлопанки не привыкшая к грубости и по-другому воспитанная Ивушкина. Скорее всего, не выдержала мелочных придирок и обидных оскорблений Телегиной, получившей прозвище Телега, одна из курсанток, приехавшая учиться на снайпера из сибирской глубинки, и ночью сбежала из школы в неизвестном направлении. Ее поиски не принесли результатов: для школы это ЧП, в связи с чем Кольчака и Никифорову вызывал для нелицеприятного разговора начальник управления всеобщего военного обучения при Наркомате обороны генерал Николай Пронин.

Невзлюбила Телегина и худощавую девочку-тростиночку полутораметрового росточка узбечку Зульфию. Рожденная и выросшая в ауле, она не очень хорошо говорила по-русски, отсюда и недопонимание отдельных слов и команд, замедленность реакции, а не игнорирование требований младшего командира. Девчонки старались не давать Зульфию в обиду, как могли, заступались за нацменшу. И, хотя это не всегда помогало, все же нередко Телегина отступала, смягчала свой неправедный гнев.

Командир роты формально ее поддерживал, все-таки «держать» взвод она могла, и это, похоже, всех офицеров устраивало, в том числе и самого Белкина. Но, когда он видел, что та явно перегибает палку в отношениях с подчиненными, старался деликатно сгладить острые углы, ведь конфликты, что червь для яблока, разъедают коллектив изнутри. Несколько раз капитан отменял казавшиеся ему незаслуженно суровыми взыскания, объявленные старшим сержантом Телегиной, от чего и без того немалый авторитет офицера только рос среди курсанток. Более того, некоторые девчонки втайне были влюблены в своего ротного, хотя ни одна в этом не созналась.

А Телегиной после сдачи экзаменов, за день до выпуска, устроили прощальную вечеринку – после теперь уже формального отбоя девчонки высказали ей все, что в душе накипело. Матерные слова, как вы догадались, тоже слетали из девичьих уст. Опасаясь напоследок быть еще и избитой, выдавив из себя «извините меня, девчонки», помкомвзвода, к их радости, на всю ночь покинула казарму.

Как сложилась судьба Телегиной, неведомо. Известно только, что на фронте она не была. После расформирования школы в мае 1945-го вернулась к себе на родину под Тамбов. Ни на одну из послевоенных встреч женщин-снайперов не приезжала.

Подруг много не бывает

В любом коллективе важно найти «своего» человека, близкого по духу, устремлениям, взглядам. Он и есть твоя духовная опора в повседневности и в трудную минуту. Маша Ивушкина и Инна Мокрецова, исполняющая обязанности командира взвода, как-то сразу понравились друг дружке. Даже служебная субординация ничуть не помешала взаимной симпатии и возникшему на ее основе доверительному общению.

С Инной они, считай, ровесники, разница всего три года. На отлично окончив школу снайперов первого набора, Мокрецова на фронт, куда хотела побыстрее попасть, не поехала, согласилась остаться в ЦЖШСП помощником командира взвода. Не знавшие причины столь неожиданного решения начали судачить: дескать, струхнула наша бойкая на словах Инка, от войны подальше спряталась. И только когда тайное стало явным, все нехорошие разговоры вмиг прекратились, а младшему сержанту Мокрецовой даже позавидовали втихую обсуждавшие ее девушки и женщины. На месте Инны они поступили бы также, остались в родной альма-матер ради любимого человека, этого высокого, статного гусара с голубыми глазами и погонами старшего лейтенанта Павла Кузнецова. Недавно его назначили командиром 1-й «королевской» роты, как ее в обиходе называли из-за специально отобранных курсанток – самых обаятельных, высоких и стройных девушек. Будто не снайперов из них намерены готовить, а фотомоделей для конкурсов красоты. Толком никто не знал, зачем и кому из командования пришла в голову эта странная идея, но факт, как говорится, на лицо. Бывалые же вояки утверждали, что первая по штату будет показным подразделением, этакой эталонной витриной для проверяющих начальников, как рота почетного караула, которую комплектуют по схожим критериям.

Именно Маше Инна первой поведала о возлюбленном в один из тихих зимних вечеров. После суматошного, напряженного дня, сотканного из веретена занятий и служебных забот, физически устаешь и чуть ли не валишься с ног, душа тоже просит психологической разгрузки и отдохновения – тогда исподволь, само собой и завязывается общение. Настоящей роскошью назвал его писатель Антуан де Сент-Экзюпери, имея ввиду не досужие разговоры, а именно душевные, исповедальные.

Маша по-доброму позавидовала Инне, встретившей любимого человека. Как бы она хотела оказаться на ее месте! Ведь это так здорово иметь вторую половину – сильного, красивого, уверенного в себе молодого офицера. В такого невозможно не влюбиться!

Интересно, кто ее суженый и где он сейчас. Знала бы – кажется, на невидимых крыльях к нему полетела, даже если бы сказали, что это очень опасно для жизни.

…О любовно-служебных отношениях младшего сержанта Мокрецовой и старшего лейтенанта Кузнецова стало известно и начальнику школы.

– Что будем делать, Екатерина Никифоровна? – строго спросил он своего заместителя по политической части, непосредственно отвечающего за морально-нравственное состояние личного состава.

– Завидовать будем, Николай Николаевич, – неожиданно ответила Никифорова, – молодости, красоте, увлеченности и любви, конечно же! Светлой и большой, может, на всю жизнь. Давайте поздравим молодых людей, что они нашли друг друга, и не где-нибудь, а в нашей школе.

Подполковник Кольчак внимательно и с нескрываемым удивлением посмотрел на своего комиссара, будто впервые его видел. Он совсем не такого ответа ожидал.

– А откуда вы знаете, что это не пошлый блуд, а любовь, они вам сами сказали?

– Оно же видно, Николай Николаевич, – чуть улыбнувшись, с легким укором ответила Никифорова, тонкий знаток психологии человеческих отношений.

Больше к этой теме они не возвращались.

Кроме Инны, подружилась Маша с Таней Барамзиной. Была она среднего роста, внешне похожа на мальчишку: волосы короткие, нос задиристый, кверху. Сблизила девушек любовь к чтению, литературе, кино. Обеим очень нравилась музыкальная комедия «Веселые ребята» с красавицей Любовью Орловой и неподражаемым Леонидом Утесовым, а также «Парень из нашего города» с Николаем Крючковым, на экране мастерски перевоплотившимся в отважного танкиста Сергея Луконина. В восторге девушки были и от лирической комедии «Сердца четырех», рассказывающей о жизни и любви молодых людей, начавшейся в летней довоенной Москве, и от «Жди меня» с Валентиной Серовой в главной роли.

Объединяло их и схожее детство, в котором обе росли отнюдь не пай-девочками, отличающимися послушанием и примерным поведением. Девочки, как ни странно, любили играть с мальчишками, были заводилами и сорвиголовами в своих компаниях.

Таня, как и Маша, родилась в большой многодетной семье, только за тысячу верст от Москвы в небольшом удмуртском городке Глазове. В родительском доме благодаря хозяйской предприимчивости и прилежному труду был достаток. Отец, Николай Макарович, трудился на железной дороге и неплохо зарабатывал. В годы НЭПа (новой экономической политики) получил от государства патент и как частник стал продавать на рынке хлеб, булочки, которые с любовью выпекала в своей печи жена.

Но к 1930 году политика партии резко изменилась: НЭП свернули, а зажиточных крестьян, объявив сельской буржуазией, якобы наживавшейся на бедном народе, раскулачили, многих отправили в ссылку. Описали почти все нажитое имущество, вещи, начиная с самовара и швейной машинки и заканчивая эмалированной тарелкой, и в семье Барамзиных. Этого, видимо, показалось мало, и спустя некоторое время конфисковали еще и дом, собственноручно построенный отцом, который, не пережив такого удара, скончался от сердечного приступа.

Таня никому об этом не рассказывала, боясь, что чужие люди неправильно поймут, а то еще за глаза и осудят, хотя в чем ее семья провинилась перед советской властью, никто не знает. Но перед Машей неожиданно разоткровенничалась. Даже сама удивилась: за язык-то никто не тянул, а вот душе вдруг захотелось выговориться, может, в надежде на то, что станет легче.

– А ты кем хотела стать? – Маше хотелось узнать о подруге как можно больше.

– Летчицей, как Валентина Гризодубова, первой среди женщин получившая звезду Героя Советского Союза за беспосадочный перелет из Москвы на Дальний Восток. Это было в 1938 году, мне тогда как раз двадцать лет исполнилось и казалось, что жизнь только начинается и нет в ней ничего невозможного. Наивная была.

Задумавшись, Таня на минутку окунулась в недавнее довоенное прошлое, когда она совмещала учебу в педучилище и работу воспитателя в детсаду.

– Я тогда поняла, что небо – в романтических мечтах, высоко и далеко, а вот дети, природы и Бога чудесные создания, такие непосредственные и милые, – рядом и мне нравится с ними возиться, общаться, играть. Значит, это моя дорога по жизни. Но все планы перечеркнула война, – сказав это, Таня вздохнула. – Пришла в военкомат, наивная, и с порога заявила: отправьте на фронт. Дежурный офицер аж опешил, а потом, узнав, где работаю, с иронией произнес: «Девушка, фронт не детский сад. Там не воспитывают, а воюют. И, случается, погибают».

В райкоме комсомола посоветовали окончить курсы медсестер: тогда будет больше шансов оказаться в действующей армии. Так и сделала, но военкомат все равно меня отфутболивал. Лишь в июне сорок третьего повезло: как раз шел набор девушек в снайперскую школу, и меня включили в список. Знаешь, я так радовалась, будто в университет поступила!

– Я тоже, когда узнала, что поеду на снайпера учиться, домой прибежала, маму, брата и сестер обнимаю, счастливая такая, – вспомнила о пережитом Маша. – Представляешь, до этого не раз жалела, что девочкой родилась. Была бы парнем, уже бы воевала.

Таня лишь ухмыльнулась: мол, природе-матушке не укажешь. Спасибо за то, что вообще на свет появились. Потом саму себя вслух спросила:

– Интересно, как там мои три тополька прижились, подросли хоть немного? За несколько дней до отъезда посадила их с ребятишками у входа в детсад, – Барамзина неожиданно сменила тему разговора: – Маша, а хочешь, я твой портрет напишу? – видно, эта мысль ей только пришла в голову. – Знаешь, люблю рисовать. Другой раз будто голод испытываю, до того хочется взять в руки карандаш.

Мария охотно согласилась позировать для подруги, тем более что мама давно просила выслать фото в военной форме. Но, чтобы сфотографироваться, надо в Подольск ехать, куда не так просто вырваться, к тому же увольнения временно запретили.

Договорились в ближайшее воскресенье взяться за портрет: в будни просто не было времени.

И вот в свой законный полувыходной Таня достала из домашних запасов белый лист плотной бумаги, закрепила его на самодельную рамку-подставку и сделала первые наброски. Соавторы будущего рисунка – лучи заходящего солнца – мягко подсвечивали красивое девичье лицо, делая его еще более совершенным, светлым, теплым, что с максимальной точностью в деталях и штрихах старался зафиксировать карандаш.

Пока Таня набрасывала портрет подруги, то ли из суеверия, что сглазят, то ли потому что работа не закончена и нет смысла ее оценивать, она никому не разрешала заглядывать через плечо из обычного любопытства. Многие даже профессиональные художники, чтобы не отпугнуть вдохновение и музу, стараются создавать произведения в тиши, без посторонних глаз.

– А теперь смотрите, что получилось, – сняла запрет Таня, закончив рисовать. Естественно, первой работу оценила Маша, радостно воскликнув:

– Ой, это я!

Ей очень понравился рисунок. А еще Танин стих на обороте как памятный автограф: «Для женских слез нужна подушка, для женских праздников – цветы, а для меня нужна подружка, такая добрая, как ты!»

В эмоциональном благодарственном порыве Маша чмокнула подругу в щечку. Она сегодня же отправит рисунок вместе с письмом маме.

– Танюша, нарисуй и меня! – посыпались заказы от девушек. Некоторые даже про деньги заговорили, но Барамзина «коммерцию» сразу пресекла:

– Вот за деньги точно никого рисовать не буду.

Она готова была бесплатно удовлетворить просьбы, но где взять время? И все же выход нашелся.

– Девчонки, у кого в ближайшее время день рождения? С меня в качестве подарка рисунок.