Открытки моего дедушки

Одним из увлечений моего детства было собирание почтовых марок. Во-первых, модно, во-вторых – это было, пожалуй, единственным ненаказуемым способом прикоснуться к чему-то напечатанному за границей. Интересно сравнить давно не слышанное русское «за границей, за рубежом» с американским abroad – широкое пространство.

Так вот, узнав о моих филателистических увлечениях, бабушка Женя предложила мне снять с какой-то старой открытки американскую марку. Этих открыток у бабушки оказалось много – так у меня в обменном фонде появились марки с портретом Джорджа Вашингтона стоимостью 2 цента. Тогда я и узнал, что эти открытки мой дедушка посылал моей бабушке и моему семилетнему папе в 1924 году во время своей 145-дневной командировки в Америку. Бабушка уверяла, что он посылал ей по открытке в день, но мне кажется, что она преувеличивала. Время шло, ушла бабушка, и с ней ушли навсегда буфет, ломберный столик, 40 томов энциклопедии Брокгауза и Ефрона и главное – память об этой поездке, но осталась пара серебряных ложек и 92 цветные открытки, которые удивительным образом вместе со мной вернулись обратно в Америку. О них я и хочу рассказать.

На скромной могиле моего дедушки Гриши в Баку стоит гордое: «инженер-механик». По-видимому, инженеров, получивших два высших образования, в начале прошлого века было немного. У меня есть фото 1926 года: шофер везет дедушку на работу на государственном автомобиле.

Как дедушка попал в Америку, я выяснил совсем недавно. Хотя Америка признала Советскую Россию только в 1933 году, но нефть есть нефть, и сотрудничество между американскими и советскими нефтяниками началось намного раньше. История российской нефти, а начиналась она с бакинской, очень познавательна. Могу порекомендовать книгу Oil of Russia, написанную выдающимся бакинцем Вагитом Алекперовым, миллиардером, одним из десяти богатейших людей России, президентом и совладельцем компании «Лукойл». Там есть немало интересных фактов и историй, и мне тоже придется сделать небольшой экскурс в историю, прежде чем мы вернемся к открыткам.

Нефть вместе с прочими природными ресурсами была национализирована декретом Ленина в 1918 году. Сразу же после установления советской власти в Азербайджане в 1920 году Ленин поставил во главе объединения «Азнефть» Александра Павловича Серебровского, профессионального революционера, члена РСДРП с 1903 года. Это был человек талантливый – и как инженер-механик (в 1908 году, находясь в эмиграции в Бельгии, он окончил техническое училище), и как руководитель-антрепренер. Нефтяные дела на бакинских промыслах и в целом на Кавказе стали налаживаться. Увеличилась добыча нефти и производство нефтепродуктов, в 1921 году восстановили керосинопровод Баку – Батуми. Компания Royal Dutch Shell начала покупать бакинский керосин и продавать его на Дальний Восток. Введенная в те годы новая экономическая политика (НЭП) стала приносить первые плоды. Была создана советско-американская компания АМТОРГ. Тут и расцвел в полную силу талант Серебровского. В июле 1924 года он высадился в Нью-Йорке, встретился с руководителями Standard Oil и даже получил приглашение к Джону Рокфеллеру на обед. Ему удалось расположить к себе нефтяного короля Америки. В своих воспоминаниях один из сотрудников Рокфеллера писал, что его магнат обратил внимание на нефтяное пятно на ботинке директора «Азнефти». Был подписан ряд соглашений, получены соответствующие гарантии и займы, и Серебровский вызвал в Америку небольшую группу специалистов из Баку. В их числе оказался и мой дед, с которым Серебровский дружил.

А теперь вернемся к открыткам. Все открытки начинались «Дорогие Женечка и Вовик!» и кончались «Целую крепко, Гриша». Буду эти фразы для краткости опускать. Вот первая: Лондон, 12 сент. 1924 года. «Ждем виз. 24-го – пароход в Америку. Связались с Серебровским, надо будет ехать прямо в Тулзу, Оклахома». В Тулзе начиная с 1923 года регулярно проводилась International Petroleum Exposition; в 1924 там впервые была представлена «Азнефть». Потом Серебровский с командой как гости Standard Oil проехали почти по всем промыслам и нефтеперерабатывающим заводам Америки по маршруту: Оклахома – Луизиана – Калифорния (Лос-Анджелес и Лонг-Бич) – Вайоминг – Чикаго – Питтсбург – Нью– Йорк.

Дедушка действительно посылал открытки из каждого города, иногда и по две-три. Помню, как я смотрел на них мальчишкой, когда все эти названия городов мало что значили для меня, и самым вожделенным было отмочить и отклеить двухцентовую американскую марку. Теперь-то я уже стал вчитываться в текст и сравнивать панорамы сегодняшние, особенно виденные мной вживую, с фотографиями 90-летней давности. Вот открытка: корабль, на котором дед плыл в Америку из Лондона и обратно – «Олимпик». Как выяснилось, их было три похожих, как близнецы, лайнера, построенных в начале 20 века: «Олимпик», «Британик» и «Титаник». Про «Титаник» знают все, «Британик» подорвался на немецкой мине в 1916 и тоже затонул, а «Олимпик» проплавал аж до старости, до 34–го. Или открытка из Чикаго: знаменитая чикагская Water Tower – одно из немногих зданий в городе, оставшихся после грандиозного пожара 1871 года. А рядом фото сегодняшнего дня. Удивительно, что мало изменился один из моих любимых районов Нью-Йорка – Little Italy. Вот Mott Street 90 лет назад и сегодня. Интересна и обратная сторона открытки: «Вчера был в опере, слушал концерт Шаляпина. Хотя он немного потерял голос, но величествен по-прежнему». Уникальный вид на знаменитый нью-йоркский Woodworth Building, неоготический небоскреб, построенный в 1913 году – самое высокое в то время здание в мире. Рядом с ним в 1973 году выросли знаменитые башни-близнецы, исчезнувшие после ужаса 11 сентября 2001 года. Кстати, в Woodworth Building в прошлом году было продано самое дорогое condo в истории Америки – 100 млн. долларов! Есть и несколько открыток из ставшей теперь такой родной Калифорнии. Из Long Beаch: «Здесь так хорошо и красиво… чувствую себя на 30 лет моложе».

В середине февраля 1925 года вся команда вернулась в Баку. Я еще застал кое-какие вещи, привезенные дедушкой. Даже спустя 30 лет они вызывали удивление и восхищение. Но главным результатом этой поездки была полная модернизация нефтяной промышленности на Кавказе. Появились металлические вышки, первые электроприводные станки-качалки, заменившие примитивные черпалки, сократились затраты, увеличилась добыча нефти, которая с 1928 года стала основным продуктом советского экспорта, обойдя традиционную пшеницу. В Баку появились поселки, дома и коттеджи для нефтяников, построенные по типу американских; тогда же при «Азнефти» была создана футбольная команда, впоследствии знаменитая «Нефтчи». «Красный Рокфеллер», как называли Серебровского, внедрял не только технологии, но и по возможности американский стиль менеджмента. Но в Союзе инициатива была всегда наказуема. В трагическом 37-м Серебровского арестовали и в 38-м расстреляли как врага народа. Дедушке «повезло» – он умер в 32-м.

Некоторые послания в открытках дедушка писал для моего маленького папы печатными буквами. Вот одна из них: «Дорогой Вовик, учись хорошо. Если будешь хорошо учиться, то ты тоже, когда вырастешь, поедешь в Америку. Целую крепко. Папа». По иронии судьбы так и случилось. Удивительно и то, что Вагит Алекперов родился в Баку, в поселке Разина, первый кирпич строительства которого заложил после возвращения из Америки Серебровский.

Песни с папой

Еще до того, как мы начали вместе петь, более того, еще до того, как я начал толком говорить, я обожал, сидя у папы на животе, трогать его кадык. Как только я дотрагивался до кадыка, папа делал глотательное движение, кадык двигался – и я заливисто смеялся.

Первая песня, которую мы исполнили вместе в таком вот положении, это всем известная «У попа была собака». Мне она безумно нравилась. Не знаю, поют ли ее дети в России сегодня. Позже, когда мне было лет пять, мы пели уже серьезные вещи – песни военных лет. Папа, бывший военврач, демобилизовался в 47-м; военные тематика еще долго звучала в нашем репертуаре. Вот несколько строф из запомнившихся мне песен, которые, думаю, мало кто знает:

Кто сказал, что надо бросить

Песни на войне?

После боя сердце просит

Музыки вдвойне!

Нынче у нас передышка,

Завтра вернемся к боям.

Что ж твоей песни не слышно,

Друг наш, походный баян?

Эта песня Лебедева-Кумача есть на интернете, а вторую я так и не смог найти:

На старой Почтовой,

Где в дымке багровой

Повешенных трое висят.

Старушка седая,

Сестра молодая,

Растерзанный немцами брат…

Папина любовь к военным песням объяснялась не только близостью прошедшей войны. Позже я узнал от мамы, что папа очень неохотно расставался с армией: то ли его прельщала быстрая карьера, то ли ему шла военная форма… В 70-х меня призвали на недельные военные сборы и направили в наш райвоенкомат обрабатывать какую-то статистику. И я при первой же возможности заскочил в комнату с грифом «секретно» и открыл папин файл. Много интересного я там увидел. Но главное – его заявление о демобилизации, написанное знакомым маминым почерком.

Вокруг папы всегда вились женщины. Один раз они с мамой из-за этого даже разошлись, аж на два месяца. Помню, по воскресеньям папа водил меня то в зоопарк, то в мое любимое кафе-мороженое. Виновницу их временного расставания я не видел. По-видимому, она была моложе мамы – врезалась в память фраза, сказанная мамой при мне какой-то своей подруге: «Я уже была такая, как она; а будет ли она такой, как я?»

Папа с 12 лет рос без отца и, похоже, в плохой компании. Мама говорила, что учиться папа не очень любил, но любил и умел драться. В детстве я пару раз видел его в драке, но меня он драться, к сожалению, не научил. Научил только садиться на ходу и прыгать с трамвая. Мне это несколько раз пригодилось.

Из папиного «плохого детства» в наш песенный репертуар попала знаменитая «Мурка»:

Ты зашухерила все нашу малину,

А теперь маслину получай!

Маслины, как папа объяснил мне, на фене – пули. Действительно похожи. Он даже подарил мне самиздатовский «Словарь воровского жаргона». На титульном листе стояло: «Для работников МВД и прокуратуры, только для служебного пользования». Я этим словарем очень гордился – он был предметом зависти всех моих школьных товарищей.

Папа часто брал меня в поездки к морю летом. Машин тогда почти ни у кого не было, и обычно компания человек в 20–25 договаривалась с каким-нибудь водителем автобуса, который отвозил и привозил их на загородный пляж. Мама почему-то никогда не ездила с нами, и мы с папой, сидя подле какой-нибудь хорошенькой врачихи, хором распевали: «Субботним вечером, вечером, вечером, когда пилотам, скажем прямо, делать нечего…»

В конце концов я повзрослел настолько, что мне разрешалось присутствовать на родительских вечеринках – это уже было в классе 8–9. Но продолжалось недолго – вскоре я стал убегать из дома на свои гулянки, но все же несколько песен «от папы» зацепил. Пить он меня не научил, поскольку никто в доме, включая папу, никогда толком не пил. Папа пьянел после двух бокалов вина и начинал петь. Но у нас всегда было всегда весело и без выпивки.

Вы, наверняка, знаете такой номер: «однорукий флейтист». Папа любил исполнять его слегка подшофе. Я ему часто помогал готовиться к этому номеру, а потому запомнил технику. Одна рука прячется параллельно телу в брюки, расстегивается ширинка, надевается пиджак, пустой рукав засовывается в карман. Обязательно шляпа на голове, темные очки и трость в руке – типичный однорукий слепой. Наряженный таким образом папа выходил и запевал, нарочито гнусавя:

Великий русский писатель Лев Николаич Толстой.

Не ел он ни рыбы, ни мяса, ходил по аллеям босой.

Жена его, Софья Андревна, напротив любила поесть,

Но нет, не ходила босая, спасая фамильную честь.

Вот так разорялось дворянство, вот так распадалась семья,

В заброшенной старой лачужке скончалась мамаша моя.

Тут папа вытаскивал из ширинки указательный палец спрятанной руки, перехватывал им трость, другой рукой снимал с головы шляпу и обходил хохочущих дам со словами: «Подайте незаконнорожденному сыну Льва Николаича Толстого».

Позже я много раз тоже исполнял этот трюк, даже в Америке на одном из fundraising event, и собрал аж целых 300 долларов. Но меня всегда несколько смущало: почему сын Толстого – незаконнорожденный. Как-то зашел у нас в компании разговор о песнях. Песнях, которые все знают, а авторов не знает никто. Так вот, Городницкий, который знает почти все на свете, напел мне недостающие куплеты:

Однажды любимая мама на графский зашла сеновал.

Случилась ужасная драма – граф маму изнасиловал.

Граф умер в посконной рубахе, не давши детям ни х.я.

И вот тут уже становилось понятно, почему:

В заброшенной старой лачужке скончалась мамаша моя.

Была еще одна таинственная песня, которую я никогда не слышал в папином исполнении, но почему-то, когда звучала мелодия знаменитого венского вальса Штрауса, мама с папой, а если были гости, то и гости смущенно улыбались. Каким-то образом это, как я вычислил, было связано с турпоездкой моих родителей в Румынию и Болгарию. Тайну эту раскрыл мне много лет спустя один из папиных друзей. Я уже был в таком возрасте, когда друзья моих родителей могли при мне рассказывать анекдоты с ненормативной лексикой. Анекдот этот я знал, но оказалось, что в каком-то румынском ресторане, где оркестр вдруг заиграл этот вальс, папа подошел к микрофону и спел эту историю про попа и татарина в поезде.

Поп: «Поп татарина за.б, поп татарина за.б»

И тут вступал рассердившийся татарин: «А татарин .б попа, а татарин .б попа»

Последний раз мы с папой пели вдвоем на его пятидесятилетии. Что пели – не помню, но было, как всегда, весело. Я подарил папе набор инструментов для хозяйства с надписью на каждом: «Напильник – это не жена, он пилит лучше, чем она» или «Паяльник. Паяй аккуратно. Не так, как нанайцы – чем паяют, тем и по яйцам» и пр. Дурость, конечно. А давний друг родителей Борис Платонов читал свои стихи: «В раю известна птица Сирин, в Минздраве сокол – Вова Щирин. Жми своих врачих в углу, поддай им жар, как Кероглу!»