Раскладывая карты, я не обращал внимания ни на колоду, ни на масть, даже забыл о том, что Матвей всё время мухлевал в картах. А какой смысл? Настроение хорошее ведь! К тому же, от этой партии не зависит ничего, так что, почему и не поддаться?

– Скорее бы лето…

– Хочешь, чтобы учёба закончилась? Тебя и так чудом не отчислили, – съязвил карточный шулер.

– Ну вот надо было тебе об этом напомнить. Не отчислили же!

– Да ты так часто прогуливаешь учёбу, что я готов поставить нашу квартиру на то, что отчисление – вопрос времени. А к маю столько вузов таких как ты принимают, авось найдёшь что-нибудь.

– Ну, доля правды есть. Но нет, не поэтому.

– Что, коммуналка сильно жрёт?

– Да нет.

– Тогда я вообще ничего не понимаю!

– На море хочу я! – сказал я, улыбаясь. – Шутки шутками, но на море хочу, прям не могу… – выпрямившись на стуле, стал махать руками. – Представь: тёплое солнышко, песок под ногами, шум прибоя, ласкающий ухо, ты лежишь, отдыхаешь, дышишь полной грудью. Ни работы, ни учёбы, ни проблем с деньгами. Просто лежишь довольный такой, улыбаешься…

Матвей проникся идеей, закрыл глаза и откинул голову.

– Да, хорошо бы.

– Как только денег накопим, поедем в какую-нибудь Италию или Испанию, где потеплее, и…

– В смысле, Италию или Испанию? Это ещё зачем?

Он продолжал мешать колоду после очередной проигранной мною партии.

– А где, по-твоему, море? По мне так отличная идея. Туризм – дело благое.

– Во Владивостоке. Но море – это так, баловство для детей. Тем более, такое лоховское, как в Европе. Вот в речку холодную прыгнуть, потом по земле босиком пройтись…

– Ага, напороться на стекло, чтоб жуки покусали.

– Слушай, не неси ерунды. Там хотя бы не ходят всякие арабы и зонтами не торгуют.

– А бабки, торгующие пирожками на вокзалах – это не одно и то же, да?

Мне было смешно, а вот Матвей сильно обиделся.

– Ты наших бабушек не трогай. У нас вода чище и духовнее, чем в этих странах дурацких. Едем во Владивосток летом. И всё тут.

– Я не хочу туда. Далеко, грязно, дорого…

– Ты там был? Вот сиди и раздавай карты молча, умник.

– Ну, хочешь – езжай во Владик, а я поеду куда-нибудь в Европу.

Матвей меня не понимал. Он отставил карты в сторону, брови сузились, глаза смотрели только на меня. В квартире стояла тишина.

– То есть ты действительно вместо нашей речки предпочтешь потратить кучу денег на какую-то поездку в Европу?

– Я никогда там не был, и мне хотелось бы повидать мир.

– А Владик – это не мир, по-твоему? Или Камчатка? Байкал? Сочи! У нас столько городов красивых, а ты едешь в этот гадюшник? Да кому ты там нужен!

– Я могу в любой город приехать, и там я тоже буду никому не нужен.

– А ты хоть раз кроме Перми и Москвы был где-нибудь? Наши люди всегда выручат, к тому же – на русском языке говоришь, значит – нужен. И потом, Лёха, тебя из дома даже пожаром не вытащить, а ты говоришь про Европу.

– Алё, я просто предложил. Никто не говорит, что прямо сейчас мы туда полетим.

– Вот и забудь об этом предложении. Хрень какую-то несёшь, ей богу. Козёл, взял, партию испортил. – Он швырнул карты себе в портфель, еле сдерживая гнев.

– Почему хрень?

– Да потому что хрень! Зачем мне выезжать, а? Сидим в Москве нормально, че тебе вот тут не сидится спокойно?

– Месяцами напролёт сидеть в душной хрущёвке между работой и учёбой? Неужели ты не хочешь проветриться? Хотя бы домой, родных навестить.

Он на миг замолчал и отвёл глаза.

– Ладно я, ты знаешь мои отношения с мамой. Да и в Перми мне не нравится. Но у тебя ведь всё в порядке. Будь я на твоём месте, я бы обязательно…

– Заткнись сейчас же.

– Почему? Я просто…

– Ты просто сейчас закроешь рот. Точка, – он говорил громко и грубо.

– А чё ты меня затыкаешь, охреневший?! Пришёл довольный, радостный, а сейчас огрызаешься, хотя я просто задал вопрос о семье. Что мне, и спросить уже нельзя?

– Я клянусь, если ты ещё раз поднимешь эту тему, я тебе все зубы выбью, а потом обратно вставлю.

– Ну попробуй, раз хочется мне рожу начистить просто так! Хотя ты знаешь, что я ни единого плохого слова тебе не сказал. Хочется помахать руками как быдло, без повода – вперёд! Дерзай!

Мне стало ужасно страшно. Матвей покраснел, не отводил от меня взгляда и быстро дышал, но спустя пару минут всё же опустил глаза, полные гнева. Да и я немного успокоился. Поначалу меня бесило, что он просто так решил права качать, но сейчас этот спор был просто бессмысленным. А нужно ли тогда его продолжать? Не люблю с ним ссориться. В голову пришло осознание, и я сказал себе: “ты с ним в Москве с самого начала. Этот человек помог тебе с жильём и регулярно помогает, и не только с квартирой. И начинать драку по такому тупому поводу…”.

– Извини.

Немного переминаясь на стуле, он отвёл взгляд сначала на окно, потом на дверь комнаты, после чего наконец посмотрел на меня с улыбкой.

– Да ладно, проехали. Чёт я погорячился. Работа, сам понимаешь. Не оправдание, но когда приходит какая-нибудь блондинка в салон и даже не может сказать, что не так с машиной, я как будто…

– Не продолжай. Я понимаю.

Удар в плечо был не сильным, но душевным. На столе лежал полиэтилен от сосисок, а в комнате стало очень душно.

– Пойду, окно открою.

Как только я встал, снизу постучали, кажется, шваброй по потолку.

– Кому-то не нравится, что мы шумим.

– Да и плевать, – улыбнулся я, громко топнув по полу назло.

Матвей рассмеялся. Стоило мне сделать ещё один шаг, как стук снова раздался. Я ответил им тем же, и на этот раз не один. Гулким эхом послышался крик снизу, и я расслышал слово “полиция”, когда открывал окно. Квартира проветривалась, свежий воздух бодрил, проходя тонким потоком под носом. В комнате стало легче дышать, небольшой сквозняк посвистывал в коридоре. Вероятно, окно у Матвея тоже было открыто. Как бы бумаги со стола не сдуло. И тут я вспомнил:

– Слушай, – сказал я, – тебе там письмо пришло, я на стол положил.

– Да? От кого?

– Не знаю, от какой-то Лениной М.Д. Знаешь её?

Улыбка пропала. Медленно постукивая пальцами по столу, он продолжил смотреть на стол, будто искал какой-то ответ или набирался сил.

– Ты…

–В порядке. Засиделись мы с тобой! – он резко встал, взглянул на часы и поправив футболку. – Завтра тяжёлый день, да и тебе надо на работу, так что будем ложиться спать, – последние слова он говорил, стоя в проходе. – Подумать только, Лёха идёт на работу! Расскажу – не поверят.

– Очень смешно.

Пока он разувался у себя в комнате, закрыв дверь, я остался сидеть на кухне.

Глава 3

Всю неделю я работал на рынке у Вазгена. Это был очень тяжёлый труд, о котором я и представить не мог: стоишь 10 часов на морозе, смотришь на каждого покупателя так, будто он вот-вот подойдёт и что-нибудь возьмёт, но, увы, они только смотрели, задавали вопросы и уходили. Зато заработок был стабильным. Дядя Вазген, как я его называл, платил мне долю с того, что продал за день. Чаще всего это были жалкие 80 или 120 рублей, но мне хватало. Почему жалкие? Да потому, что сам Вазген получал куда больше. На одной свинине зарабатывал в день почти пол косаря, а мне он даёт только пятую долю. С другой стороны, ларёк нужно на что-то содержать, так что я могу его понять.

– Послушай старика, Лёша, – говорил он за очередным перерывом на чай, сидя в пластиковом кресле за дачным столиком. – Если ты думаешь, что “Вот, я такой молодой, крутой, смогу всей Москве продать мясо, у меня деньги будут сыпаться с неба, мамой клянусь!”, то ты очень глубоко ошибаешься, дорогой. На меня посмотри! Там я продаю корову, тут – куриц парочку, и это неплохие деньги, поверь. И стоишь ты с деньгами, две тыщи рублей держишь, и звонишь домой, говоришь: “А ну, жена, открывай коньяк, я деньги домой принёс!”. А потом ты приезжаешь… За квартиру – плати, за машину – плати, за ларёк – плати, и остаёшься ты с одной копейкой в руке.

Я немного удивился.

– Да-да, представь себе. Я уже третий месяц в дырявых ботинках торгую, а карман куртки – вот! Дырка огромная. Перчатки б ещё достать где-нибудь. Говорю своей, чтоб сшила, а она ни в какую.

– Почему? Не хочет?

Дядя Вазген помотал головой и поджал губу, после чего сел поудобней.

– Когда я только познакомился с Майей в Тбилиси, она была одна такая красивая, как роза в маковом поле. Талия – лоза, взгляд – хищной кошки, шея – ну лебединая, а волосы – ох, вспоминаю… но, – он пригрозил мне пальцем, – гордая, как орёл. Ни одному молодому грузину не давала пройти мимо: всех околдовывала своими чарами.

– И вас тоже? – я подлил дяде Вазгену чай.

– Да я был влюблён в неё по уши! Я даже спать не мог, не думая о ней. Просыпаюсь – она в голове. Уезжаю на работу – а она рядом со мной сидит, – тут Вазген замахал руками. – Даже когда я с каким-то бараном на дороге столкнулся и готов был его разорвать, она передо мной стояла.

У меня не получилось сдержать смех.

– Вай, я тебе не анекдот рассказываю! Обижаешь старика.

– Простите.

– Так вот: женщина она была неприступная! О-о-о… Ты к ней с цветами подходишь, а она – ничего. Вообще не реагирует! Ты у неё под окном с гитарой стоишь в дождь, а эта ягодка даже послушать не выйдет. Корзины с фруктами у порога дома оставляешь – нетронутые. Даже груши не взяла, представляешь?

– И всё же, Вазген Тигранович смог покорить её своим обаянием?

Он хитро улыбнулся.

– Не поверишь, я почти сдался.

– Да вы шутите! – воскликнул я.

– Веришь или нет, но спустя месяц ухаживаний и долгих попыток захватить эту женщину, я готов был опустить руки. Помню, как вчера: сижу на пороге дома и на луну смотрю. Воздух был тёплый, на холме стоял запах вина. Тут, вижу, она мимо меня проходит. Красивая и гордая. И думаю: а, ладно. Видимо, не судьба. Продолжаю сидеть, никого не трогаю. Шарф закинула на шею, значит, – Вазген изобразил замах, – и продолжает идти.

– А вы что?

Он откусил бутерброд и продолжил пить чай. Как так аппетитно можно есть обычный бутерброд? Видно, он увидел, как жадно я на него смотрю. Он раскрыл сумку, лежавшую за спиной и, вытерев об рукав куртки, протянул спелое яблоко.

– Да бери, бери. Высший сорт: из дома принёс!

Я нехотя взял и надкусил.

– М-м-м… Очень сладкое.

– А я о чём говорил? Домашнее, – довольно добавил дядя Вазген, после чего продолжил. – Ну, она уже почти прошла, а я проклинаю себя, что вообще повёлся на эту женщину. За что мне такое наказание? И тут, когда я уже собирался уходить, она разворачивается и подходит ко мне. Я и дверь закрыть не успел, как она спросила: “Почему ты на меня не посмотрел? Я же специально сегодня мамин шарф надела!”.

Я понимающе закивал головой.

– Вот тогда-то я и понял, что она того стоит. Молодость у нас была горячая. И ругались, и мирились, и отец её со мной дрался. У-у-ух! Но посмотри на нас: живём счастливо, на кольцевой в двушке с тремя детьми. Две девочки-красавицы, Мая и Ева, и сын Давид. Моя гордость!

– Да у вас руки красные! Может, купите перчатки?

Вазген посмотрел на свои красные ладони, сунул руки в дырявый карман, затем встал и повернулся ко мне.

– Послушай старика, Лёша. Некоторые вещи гораздо дороже, чем перчатки, – он подмигнул и ушёл к своей машине.

Сегодня день стоял особенно морозным: я буквально чувствовал запах холода. Держа платок под рукой, я периодически вытирал красный нос. Дышал я через рот, причём прерывисто, в груди стояла неконтролируемая дрожь, от которой стучали зубы, а ноги окоченели от ветра, царапающего лицо. Я сидел на стуле, спрятав руки в карман и стараясь не делать лишних движений. Хорошо, что сегодня на мне была шапка, иначе мои волосы превратились бы в сосульки. Зато на небе не было ни единого облака: солнце светило ярко, отражаясь в окнах. Сзади меня слышался хруст льда под ногами спешивших на работу прохожих. Вдруг один из зевак поскользнулся, на мгновение завис в воздухе, смешно вскрикнул, а потом начал стонать от боли. Как говорил мой папаша, “если и падать – только на спину. Упадёшь иначе – сломаешь что-нибудь, а на спину – сколько угодно”.

Торговля шла обычно: один клиент подходил примерно раз в сорок пять минут. Пока Вазген чинил свою машину и выяснял что-то по телефону, я продавал мясо. В первый день работы мы обговорили условия: я продаю, он даёт долю. И никаких документов. Быстро и удобно. К тому же, на другую работу меня вряд ли бы взяли, а деньги на квартиру очень нужны. Он хорошо ко мне относился, многому учил, пока пил чай и вспоминал очередного родственника по бабушкиной линии. Другие же продавцы вели себя куда более грубо. Раньше я думал, что среди юристов или каких-нибудь рекламщиков конкуренция большая, но как же сильно я ошибался… Тебе каждый день нужно показывать, что именно твой товар достоин внимания, пока остальные продавцы сбивают цену и говорят, что твоё мясо протухло. А пару дней назад какой-то уголовник в грязном фартуке и треской в руках увёл у нас аж пять человек. Сегодня, как на зло, ещё и людей мало… Люди в зимних куртках проходили, быстро перебирая ногами и шаркая подошвой о рассыпанную соль на асфальте. На лице каждого человека, от учителя в меховой шапке до бритого наголо гопника в спортивных штанах, читалась фраза “Скорее бы домой, в тепло”. Злиться на них нельзя, да и на работу тоже. Ну и что, что моей зарплаты на аренду не хватит? Матвей ведь не просто так мой сосед. Скинется каждый по копейке и вперёд, жить на Дошираках месяцами напролёт. Романтика! Хорошо получать 13 тысяч рублей в месяц, но… Может, действительно? Выучусь в университете, буду ездить по миру и начну новую жизнь. Интересную, без сложностей и уныния. Одним словом – нормальную жизнь. Хороший план, но тут ли я хочу жить?

– Прекращай ворон считать, работай!

– Так людей же нету, кому мне мясо продавать?

Вазген задумался, осмотрел рынок, почесав свои усы, и быстро ответил:

– Иди тогда, ящики из машины таскай.

С большой неохотой я пошёл к ящикам, перепрыгивая через плохо покрашенный забор. Фура была грязная, серая и пыльная. Номера были еле видны, на трубе висела маленькая грязная сосулька, которую я, забавы ради, сбил ногой. Машина стояла во дворах, недалеко от рынка. Несколько окон в восьмиэтажном доме из кирпича были открыты настежь. Бордюр покрылся тонким слоем льда. Я взглянул на ГАЗель 33025 более пристально, на покрывавший её серый тент, грязные зеркала, разбитую фару, трубы, с которых постоянно что-то капало – и всё это вызывало у меня чувство тихого ужаса и грусти. Мне физически было дискомфортно наблюдать за тем, как эта развалюха ещё умудряется что-то развозить. Отвязал от верёвки тент и задёрнул его в сторону, как штору. Внутри лежало два пластиковых ящика с прорезями. На листке из блокнота синими чернилами было подписано, что и где лежит: в синем – “КУРИЦА”, в чёрном – “СВИНИНА”. Ящики не были слишком тяжёлыми, так что я решил унести сразу два. Подцепив руками дно, я приподнялся, выпрямил руки и моментально встал. Машина слегка качнулась в бок, но почти незаметно. Отступив назад и почти выйдя из машины, я увидел солнечный свет, пробивающийся через тент. Оставался всего один шаг, чтобы… БУМ! Громкие звуки удара, порванной ткани и скрежета металла раздались в двух метрах от меня, напугав так сильно, что ящики выпали из рук. Оглянулся. Передо мной была большая дыра сверху, а на полу лежали осколки огромной сосульки, оставившей небольшую вмятину в полу.

Парализующий шок захватил моё тело, сковал руки с ногами и заставил забыть напрочь о работе. Не помню, как я оказался на улице и как мясо Вазгена исчезло из моих рук. В груди что-то сжималось, глаза почти не моргали, я не мог даже сжать кулаки и вытереть пот со лба. Задрав голову наверх, я увидел скол, откуда сосулька и упала. Диаметр был большой, размером с шину мотоцикла. Сердце стучало со скоростью автоматной очереди, дышал я очень прерывисто, городской шум заглушался, а на его место пришла пустота. Я даже был не в состоянии думать. Раз – и я уже сидел на бордюре, прижимая колени к ушам. Я снял шапку, и несколько рыжих локонов волос упали мне на глаза. Мир ускользал от меня: я не слышал, не видел и даже не чувствовал. Все мысли были только о гигантской сосульке, в одно мгновение оставившей вмятину на машине. Упавшая сосулька будто снова стала падать. Мне казалось, что тяжелым стержнем она встала посреди моего горла, давила и не давала дышать. Я слышал своё сердцебиение, какое оно быстрое, не чувствовал ничего, глаза мои смотрели в пустоту – я полностью погрузился в себя. Если бы я вышел парой секунд позже…

Краем глаза я заметил, как Вазген бежит в мою сторону, махая руками.

– Ты почему так долго, слушай? Почему ящики не…

Мне не надо было объяснять, что произошло. Вазген посмотрел на свою машину и с криками стал ругаться. Какие только слова я не слышал, когда он зашёл внутрь машины, чтобы оценить ущерб. Из-за серой двери вышла женщина, лет за сорок, в халате, тапках и бигудях, одетая как типичная советская домохозяйка – и давай кричать на весь двор:

– Чё ты разорался, морда усатая?

– Возвращайся на кухню, женщина, и не мешай мне!

– Я сейчас милицию вызову, хам!

Рука, нащупав сердце, поймала пульс. Замедляется. Мои ноги слегка подкосились и задрожали, когда вставал. Схватившись за лавочку и выпрямившись, я медленно перебирал ногами, в ужасе шарахаясь от машины, затем подошёл к Вазгену и похлопал его по плечу.

– Эта сосулька только что чуть на меня не упала, так что…

– Слушай, просто донеси ящики и иди куда хочешь! Не мешай мне.

– Как тебе не стыдно! – голос у бабки был мерзкий, каркающий и хриплый, но звонкий. – Старый чурбан, у тебя мальчик чуть голову не сломал, а ты плачешь по своей развалюхе. Бессовестный! Скорая бы и за час сюда не приехала, а ты…

– Сама ты развалюха, а это – фамильная машина моего отца! Да что ты понимаешь, кухарка! Я ещё в 83-м…

Дослушивать, кто кого посылает – пустая трата времени, так что я развернулся и пошёл к ящикам. Сделав глубокий вдох, снова нагнулся и поднял их. Прогнать мысли о потенциальной смерти было тяжелее, чем нести эти ящики через дворы. Как можно думать о чём-то другом, когда ты мог даже не думать о своей кончине, а просто валяться с пробитой головой в луже крови? Скорая бы меня увезла в городской морг. Может, Матвей похоронил бы, а затем… А что затем? Что я смог оставить за свою короткую жизнь? А жил ли я вообще той жизнью, которой хотел жить? Стоило ли оно того? Чем больше я задавался этими вопросами, тем тяжелее мне становилось на душе из-за их ответов. Слово “бессмысленно” в моей голове звучало пугающе часто. Вскоре я снова оказался на рынке. Солнце было уже не так высоко, плавно опускаясь всё ниже и ниже. Тент ларька был закрыт, а на прилавке – надпись: перерыв 15 минут. Откинув тент и пройдя под ним, я поставил ящики на стол, немного пришёл в себя и ушёл.