2

Меня окутал мрак. Вновь я ничего не видел, не слышал и не чувствовал. Я уже было подумал, что это мне показалось, приснилось, может быть. Но вдруг из темноты вынырнул отдаленный женский голос.

– Одна прошла насквозь через предсердие… – произнес таинственный голос и оборвался

– Вторая… – вновь произнес он – …в грудной клетке.

– Левое предплечье… падения....

И внезапно я стал чувствовать. Меня охватил холод, озноб, я чувствовал твердый и холодный металл под собой, неприятные липкие прикосновения кого-то, протяжную режущую боль и всё это перемешивалось, соединялось в одно целое. Оно внезапно появлялось и так же внезапно исчезало, смешиваясь с женским голосом, превращаясь в невыносимо гадкие ощущения.

И вот, вдруг, резко, яркий свет ударил мне в глаза, холодный воздух прорезал легкие и, издавая ужасающий хрип, я стал жадно вдыхать воздух, широко открывая рот, хвататься за ниточку жизни. Путаясь средь ощущений, чувств, запахов, звуков, я не мог понять где нахожусь. Я еще не мог понять, жив или мертв. Сильная боль пронзила мою грудь.

Пытаясь понять свое местонахождение, я начал смотреть по сторонам. Через несколько секунд, когда глаза привыкли к яркому свету, я увидел над собой громадную лампу, которую обычно ставят в операционных, а рядом со мной стояла девушка. Она была в медицинской форме, поверх формы был надет клеенчатый передник, на ее лице была маска, но я разглядел тонкие черные брови и ее большие голубые глаза. Они мне показались знакомыми, но я не мог вспомнить, у кого я видел такие. Девушка замерла, наклонившись надо мной, держа в руках скальпель.

Когда я попытался сесть на столе, отодвинув рукой лампу, девушка рухнула на пол, потеряв сознание. Я успел подхватить и ее, и скальпель до того, как они упади на пол. К сожалению, я подбил столик с инструментами, и для них у меня не хватило рук. Они звонко упали на пол. Я огляделся по сторонам, пытаясь найти место, куда можно положить девушку. Секционный стол вряд ли мог быть хорошим вариантом. Приметив рядом с дверью стул, я пристроил ее туда. Времени рассматривать обстановку и интерьер у меня не было и нужно было спешить покинуть морг. Но, для начала, нужно было решить одну проблему – на мне вовсе не было одежды, и в таком виде я никуда пойти не мог. К тому же на груди у меня было две раны, сильно кровоточившие. Девица еще, к счастью, не успела вскрыть мою грудную клетку.

Пошарив в шкафчиках для одежды в крошечной подсобке, я нашел майку, джинсы и неплохую кожаную куртку. Вся одежда пришлась мне впору, однако кроссовки, стоявшие там же, оказались малы. Ранняя весна не баловала хорошей погодой и пойти босиком я никак не мог, так что мне пришлось искать другой вариант. В самом конце, между шкафчиком и стеной я нашел резиновые сапоги. Выбора не было, и пришлось надевать то, что было. Затем, кое-как перебинтовав раны найденными в аптечке бинтами и пластырями, я вышел из морга. Ранее, я заметил на столике с инструментами, в железном блюде пулю, которую девушка достала из моего тела. Прихватил ее с собой, положив ее в карман джинсов, так как мне показалось, что она сослужит мне хорошим талисманом. Дождавшись, когда все санитары разойдутся из коридора, я успешно выбрался из больницы через запасной выход.

Мое дыхание мгновенно превращалось в облачка пара. На улице стояли сумерки. Должно быть, только закончился рабочий день, и толпы людей лениво тянулись по своим делам. Каждый из них был озадачен собственной жизнью, и я мог быть уверен, что никто не обратит на меня внимание. Смешавшись с серой толпой, я вытащил немного денег и проездной у пешеходов.

На общественном транспорте добрался на окраину города, и оттуда добрался до трассы. Тем временем боль усиливалась и идти с каждым шагом становилось тяжелее. Превратиться в алатиса и улететь я не смог – у меня просто не хватило сил для превращения. Каждый удар сердца сопровождался острой мучительной болью, пронзавшей всё тело, и даже дышать становилось тяжело.

Искрами на ветру проносились машины по трассе. Тихо завывал ветер, и найденная одежда совершенно не грела меня. Свет городских огней уже исчез за моей спиной и дорогу освещали лишь фары проезжавших мимо машин. Чудом мне удалось остановить одну из проезжавших мимо машин.

– Куда тебе? – спросил доброжелательный старичок в ковбойской шляпе, выглядывая через окно машины.

Я сказал ему название городка, возле которого находился монастырь. К моей радости и удивлению, его дорога проходила через этот городок. Поведав, что сам он едет из Род-Айленда погостить к детям в Вирджинию, он предложил подвезти меня. Я сразу же согласился. В салон машины он не рискнул меня пускать, но предложил сесть в багажник его пикапа, устроиться на брезенте. Другого выбора у меня не было: я растратил все свои силы, боль усиливалась и раны сильно кровоточили, становилось очень холодно, а дорога была еще очень длинной.

Как только я запрыгнул в багажник, водитель резво помчался в путь. Расстегнув куртку, я увидел, что моя майка стала бурой от крови. Все, что я мог – промокнуть ее куском ткани, найденной в багажнике пикапа. Я лег и укрылся громадными кусками брезента.

На черном небе неподвижно горели звезды, позади нас ярко горел месяц. Небо сливалось с землей, и лишь временами вдалеке горели желтые огни одиноких домов, заправок и мотелей. Мелькали красные огни встречных машин, ослепляли фары обгонявших нас автомобилей. Монотонно бурчал двигатель машины. Она изредка покачивалась в такт, холодный ветер посвистывал в ушах. Боль неистовствовала, разражаясь от каждого вздоха, словно молния, по всему телу.

У меня было время обдумать случившееся со мной, и самое главное – почему один из моих братьев предал нас, и кто он был. Я раз за разом вспоминал все события: нападение на монастырь, предателя, который пытался украсть мои бумаги, погоню, вспоминал место, где я нашел этого мальчику, а затем Максвелла и мрак. И внезапно я очнулся в морге, девушка, склонившаяся надо мной, вынула из моей груди пулю, которая убила меня. Не хватало связующей логики в моих воспоминаниях, словно это был сон, словно пазл, из которого достали несколько частей. Лишь основываясь на догадках, я мог предположить, что я попал в ловушку Максвелла и был убит, а затем каким-то чудом воскрешён. Однако, я был уверен, что меня вернули для того, чтобы совершить мой замысел, не отдаваясь лишь мести, тем самым подарив будущее миру, и в то же время отомстив и Максвеллу, и предателю нашего братства и всего вида.

Постепенно монотонное урчание двигателя, водоворот моих собственных мыслей и боль окончательно забрали мои силы, и я канул в глубокий сон. Последнее, о чем я успел подумать, прежде чем сомкнуть глаза было:

«Нет, я не умру во-второй раз. Не для этого мне дали второй шанс!»

* * *

Я проснулся от легкого толчка. Машина остановилась и мотор заглушили. Открыв веки, в неясных очертаниях городка я узнал знакомые здания почты, церкви и городской библиотеки. Еще было раннее утро и туман медленно расползался по дороге, солнце лениво раздумывало вставать ли, улицы пустовали, не слышно было ни звука.

Я вылез из багажника пикапа. Приветливый старичок в ковбойской шляпе махнул мне рукой на прощанье из окна машины и уехал прочь. Я оглянулся, нет ли кого на улицах, привел себя в чувства похлопыванием по щекам, и направился в сторону монастыря, ежась от колючей прохлады. Рана перестала кровоточить, но я потерял уже достаточно много крови, а боль лишь усиливалась.

Добраться бы до братства поскорее, не окочурившись посреди заброшенной дороги! Только держись, дружище! Еще немного. – единственное, о чем мог думать я.

Время тянулось так тяжело, словно мне приходилось прикладывать собственные усилия для того чтобы одна секунда сменила другую. За городом воздух был значительно холоднее, бушевал ветер, по краям дороги лежали груды снега; в полумраке хмурого утра неприветливо постукивали голые ветви деревьев; местами настораживающе шуршали прошлогодние листья в лесу за моей спиной, словно невидимый спутник следовал за мной по пятам. Собрав последние силы, я быстро шагал по дороге к братству. Но боль, равно как и холод, терзали мое тело и разум. Моментами я забывал, куда иду, небо и земля вращались в разные стороны, и само дыхание отнимало у меня силы.

И вот, наконец, я добрался! Увидев ворота монастыря, я почувствовал неземное счастье, и на моих губах появилась улыбка. Из последних сил дотащив к ним свои ноги, я почувствовал, как теряю ориентацию, и сознание покидает меня. Вцепившись дрожавшими руками в прутья, я медленно сполз по ним на землю и погрузился в темноту.

3

Чьи-то тихие шаги и тонкий голос эхом ворвались в мой разум, и привели меня в себя, словно колокольчик будильника. Несколько минут я просто лежал, отходя от всего случившегося со мною за два дня, наслаждаясь теплом и мягкостью постели.

«Стоп! – подумал я – Где я? Мой путь прервался у ворот, а значит, я всё еще лежу посреди дороги на холодной земле и все приятные ощущения тепла – мои галлюцинации.»

Когда я открыл глаза, то с удивлением узнал в окружающих меня вещах свой кабинет. Скудная мебель, кровать в рабочем кабинете, непримечательные немногочисленные вещицы и груда бумаг на рабочем столе помогли мне не усомнится в моей правоте – я в братстве, у себя в комнате, в своей кровати. Увидев, как захлопывается входная дверь, я сделал вывод, что за мной кто-то наблюдал и как только я пришел в себя – поспешил уйти.

Я осмотрел себя: на мне была теплая рубашка и брюки, мои раны были перевязаны, меня укрывал теплый плед, которого прежде не было на моей кровати, а в ногах лежала теплая черная накидка. На тумбочке рядом с кроватью стоял стакан и графин с водой, а рядом пуля с запекшейся кровью, прихваченная из морга. Я сел, подложив под спину подушку. Внезапно почувствовав сильную жажду, я залпом осушил весь графин воды. Мое тело, как сухая земля, с жадностью впитало ее. И я почувствовал, как вода течет в нем, пробуждая мышцы и кости, и с удивлением заметил, что мои раны больше не болят. Сняв повязку, я увидел, что они почти полностью зажили, а на их месте остались лишь два небольших круглых шрама, похожих на след ожога от сигары.

«Хм, сколько же я пролежал без сознания! – произнёс я вслух – Должно быть, месяц…»

Дверь скрипнула и в комнату вошел Иероним. Его лицо выражало абсолютную серьезность и сосредоточенность, но увидев меня, в его глазах заблестела радость.

– Наконец! Ты очнулся! Как ты чувствуешь себя? – произнес он.

– Неплохо. А долго я пролежал без сознания?

– Пять дней, не меньше. Поначалу тебя мучила лихорадка, но через пару дней ты справился с ней и твои раны быстро пошли на поправку.

– Всё равно не пойму, как они успели так быстро зажить. – пробормотал я.

– Ты же алатис. Но, должен признаться, мы боялись, что ты не выживешь… Раны в груди, были очень глубокие, все ребра сломаны, повреждено легкое. В добавок гипотензия и тахикардия долгое время не позволяли прооперировать тебя. Ты бредил и был очень слаб, к тому же потерял много крови. – осторожно заметил Иероним – Вся жизнь братства буквально приостановилась в ожидании новостей о твоем здоровье.

– Как я сюда попал?

– Тебя нашел брат Рон, стоявший на страже. Он не сразу признал в человеке, бредущему к воротам, главу братства. Но когда ты свалился у них, он позвал на помощь. Твое появление, по меньшей мере, вызвало смятение. Но брат Анри сразу же понял, что тебе нужна помощь и помог донести тебя в лазарет и оказал первую помощь.

– Что же вас так смутило в моем появлении?

– Никто более и не надеялся тебя увидеть.

– Как это понимать? Почему? – ошеломленно спросил я.

Но Иероним не успел ответить. Из-за его накидки выглянула маленькая девочка со светлыми, почти золотистыми волосами, большими голубыми глазами и ярким румянцем на щеках. Ей было не более пяти лет, но девчушка была высокой и худенькой. Она была в голубом платьице, а подмышкой держала синего плюшевого поросенка с красной ленточкой на шее.

«Что за отвратительна игрушка, и какие родители дарят ребенку такую нелепицу? – подумал я, едва не скривившись – Но, если присмотреться, этот абсурд вызывает умиление.»

Живо улыбнувшись мне, девочка резво подбежала к кровати и взобралась на нее. Схватив за шею, она обняла меня, да так крепко, что мне стало трудно дышать. Я и не мог подумать, что ребенок может быть так силен. Удивленно поглядев на Иеронима, я взглядом попросил у него совета что мне делать, и последовав его намеку, тоже обнял девочку.

– Я так рада, папочка, что ты выздоровел! – защебетала она, отпустив мою шею – А почему нету мамы? Где она?

Девчушка со всей искренностью заглядывала своими огромными глазками в мои, ожидая моего ответа. Я хотел бы ей ответить, но не понимал даже о чем она говорит.

– Детка, я не знаю, где твоя мама. – ответил я.

– Почему ты раньше нас не приводил к себе? А мы тут еще долго будем, папа? – спросила она звонким голоском. – Я здесь нашла много друзей!

Я был абсолютно растерян. В частности, потому, что эта незнакомая мне девочка называла меня своим «папой». Я вновь удивленно уставился на Иеронима.

– Одри – сказал он, обращаясь к девочке – Твой папа еще не совсем поправился. Давай мы к нему придём позже?

– Давайте. – согласилась она и быстро спрыгнула с кровати. – Выздоравливай, папочка! – сказала она, помахав мне ладошкой.

– Что здесь происходит? – спросил я у Иеронима, когда девочки подошла к двери. Он подошёл ко мне ближе и тихим голосом ответил:

– Аллан, это твоя дочь. Или ты забыл, как она выглядит?

– У меня нету дочери! – возразил я.

– Должно быть ты действительно еще не совсем пришел в себя. – ответил он – Не стоит тебе сегодня подниматься с кровати. Отдыхай.

– Но у меня нет ни жены, ни дочери! Я не знаю никакой Одри! – продолжал возмущаться я.

– Отдыхай. – строго повторил он и вышел с девочкой из комнаты.

Последующие несколько часов я размышлял над происшедшим и не мог думать ни о чем другом. Вопреки моим усилиям, я не смог понять смысл этого спектакля. Ни один из придуманных мною вариантов не мог и близко быть похожим на правду. И я решил оставить все как недоразумение. Я перебрался за стол и стал разбирать бумаги, которые были разбросаны на столе еще со времени нападения на братство Абсорбс Индастри. На столе лежали письма, которые, насколько я помнил, прятал в карман накидки. Просмотрев впопыхах все бумаги, я убедился, что все на месте. Оставалось лишь тайком улизнуть из монастыря, чтобы получить оставшиеся несколько писем на городской почте. Но с осуществлением этой задачи мне пришлось повременить: как только я открыл двери своей комнаты – к ним подбежал один из послушников, дежуривших мою дверь, и спросил, чего бы я хотел. Тайный ход тоже был недоступен – он был закрыт со стороны тоннелей. Оставалось лишь сидеть и досадовать на волю случая.

* * *

Вечером, несмотря на отговоры Авем с Иеронимом, в их сопровождении, я все же посетил ужин. Всю дорогу я расспрашивал их о делах в братстве. Они добродушно отвечали на мои вопросы, хотя сразу было понятно по их лицам, что их самих мучит интерес, однако что-то мешает им задавать свои вопросы.

Приняв поздравления и похвалы от братьев, в том числе удостоившись внимания Анри, я понял, что переоценил свои силы. Передав на вечер свои обязательства Авем, я поспешил утолить свой зверски разыгравшийся голод. Запахи еды буквально кружили мне голову. Еще никогда запах свежего жареного поросенка так не манил меня, рубиновое вино в бокалах еще никогда не блестело так чарующе, и золотистая корочка на запечённых птицах еще ни разу так не возбуждала мой апатит.