Первый рассказ, написанный творческим человеком в четырнадцать лет, не имеет своей целью впечатлить какую-то конкретную девочку или всех девочек разом. Он написан не по команде гормонального чудовища, а исключительно под воздействием творческого зуда. Во многом произведение получается детским и ученическим, но определенные черты, присущие творчеству, в нем уже угадываются. Называется рассказ «Монстр в коротких штанишках» и представляет собой небольшую зарисовку в жанре абсурдно-комедийного хоррора.

История начинается в замке эксцентричного профессора, работающего над эликсиром, обращающим людей в чудовищ. В экспериментах ученый достигает задуманного и, окрыленный успехом, начинает игриво приставать к своей молодой экономке – фрау Подгрудер. Той приставания пожилого мужчины не по нраву, и она пресекает их радикальным способом – обрушивает на многодумную голову профессора сковородку с яичницей. Ученый выпускает из пальцев склянку с эликсиром, та падает на пол и разбивается. Сам профессор падает следом за склянкой и умирает. Фрау Подгрудер со сковородой в руке стоит над покрытым ошметками яичницы телом старика, лежащим в луже эликсира, и раздумывает, что ей делать дальше. Решив, что на сытый желудок думается лучше, девушка собирает яичницу с пола и тела и устраивает себе ужин.

Вскоре после приема пищи фрау Подгрудер замечает, что с ее телом происходят неожиданные перемены. Она понимает, что вместе с обжаренными яйцами проглотила некоторое количество разлитого препарата, и превращается в когтистое и клыкастое волосатое чудовище. Став монстром, девушка решает впредь более ответственно подходить к своей жизни и составляет план действий, включающий три пункта. Первый – не есть на ужин яичницу с мертвых профессоров, облитых эликсиром. Второй – сменить имя с фрау Подгрудер на мисс Монстр. Третьим пунктом, припомнив название рассказа, новоявленная мисс записывает – «сменить платье на короткие штанишки». Когда план готов, мисс Монстр, как и полагается чудовищу, отправляется в город сеять страх и ужас, на чем рассказ и заканчивается.

«Монстр в коротких штанишках» не претендует на обладание литературной ценностью и с технической стороны далек от совершенства. В нем скомпилировано и замиксовано все то, что автор в то время сам поглощал с удовольствием: черный юмор, элементы клишированных фильмов ужасов и абсурдность непревзойденной британской комик-труппы «Летающий цирк Монти Питона». Сам того не зная, в первом своем рассказе наш творческий человек также использовал прием, известный как «слом четвертой стены». При сочинении третьего пункта плана мисс Монстр вспоминает название рассказа, персонажем которого она является. Стало быть, она на самом деле не фрау Подгрудер, превратившаяся в мисс Монстр, а актриса, играющая роль фрау Подгрудер, превратившейся в мисс Монстр. Выходит, что и профессора в действительности никто не убивал. Как только рассказ будет дочитан, актер, отыгрывающий профессора, встанет с пола, и пойдут они вдвоем с актрисой, изображавшей Подгрудер-Монстр, в бар – отпраздновать успех премьеры.

По признакам пусть и не стопроцентной, но достаточной оригинальности сюжета и незамысловатой, но живенькой реализации, «Монстра в коротких штанишках» можно причислить к творчеству, выросшему за рамки детских тяп-ляп поделок. Надо сказать, что своим первым рассказом наш творческий человек остается в полной мере доволен. Окончание работы над ним приносит ему чувство, хорошо известное всем творческим людям – так называемый творческий оргазм. Это ощущение эйфории от того, что вот только что не было ничего, а теперь есть нечто – ты его создал и выпустил в этот мир на радость людям. Пусть твое творение всего лишь крошечный пустячок, развлечение на пять-десять минут, но оно гораздо лучше, чем ничего. И оно тебе нравится, ты и хотел, чтобы оно было таким – ты реализовал свой замысел. И оно бессмертно – не станет тебя, не остается никого, кто о тебе бы помнил, не будет и тех, кто вспомнит о твоем творении, но это никак не повлияет на то, что один раз написанное остается навсегда.

Творческий зуд во много сродни сексуальному, и когда он увенчивается творческим оргазмом – это определенно положительный опыт, который хочется повторять раз за разом, еще, еще и еще. Поэтому творческого человека не надо упрашивать что-то сочинить, нарисовать или изваять. Он сам рад и готов только и делать, что сочинять, рисовать и ваять. Слава, богатство – это все безусловно прекрасно, но совершенно необязательно. В отличие от удовольствия, испытываемого при окончании работы над произведением и отеческом любовании им. Без этого удовольствия творчество превращается в трудовую рутину, подобную бухгалтерской отчетности с той лишь разницей, что в бухгалтерии куда больше практического смысла. Творческая импотенция – это не потеря способности творить, а утрата ощущения радости от самого процесса и его завершения.

После первого акта творения и первого творческого оргазма творческий человек получает кристальную ясность видения своего будущего. То есть, конечно, это только он так думает, что теперь-то все решено. Он воображает, как пойдет уверенной походкой по творческому пути длиной в жизнь, ведущему к вершине творческого Олимпа и займет там божественное место, подобающее творцу. В общем, творческий человек, сделавший первые маленькие шажки на пути становления самим собой, напыщенно высокомерен и непроходимо наивен. Но не беспокойтесь, жизнь – великолепный учитель, в совершенстве владеющий обучающими щелчками по носу, наставляющими оплеухами, вразумляющими тумаками и отрезвляющими пинками. Она максимально доходчиво объяснит творческому человеку, что к чему, и со временем непременно собьет с него юношескую высокомерную спесь, но к этому мы вернемся позже.

Наконец-то мы застали исторический момент начала становления творческого человека. Пока что у него все хорошо – он обезоруживающе молод, раздражающе самоуверен, рвется в бой и откровеннейшим образом выпендривается. Точно так же, как все подростки, он непоколебим в своем знании, что он НЕ-ТАКОЙ-КАК-ВСЕ. На вопрос, какой он конкретно НЕ-ТАКОЙ, он бойко ответит «творческий». Если же его спросят, а какие такие эти пресловутые все, тут он, скорее всего, ляпнет какую-нибудь глупость, вроде «обычные».

Тем не менее, так называемые обычные люди начинающему творческому человеку внезапно оказываются нужны как воздух. Наш юный автор, изведавший вкус созидания и эйфорию финала, понемногу трезвеет. И не сказать, что это приятно, потому что с трезвостью приходит страх – а что если творение ему, творцу, только показалось таким замечательным? Вдруг произведение по факту проигрывает даже бреду сивой кобылы? Может ли быть, что созданное им… плохо?!

Доведя себя размышлениями до нервного тика, творческий человек приходит к выводу – нужен взгляд со стороны. Теперь творец жаждет реакции публики, которую всю скопом совсем недавно поместил в скучный ящик с серым ярлыком «обычные». Он подсовывает свое творение всем, до кого может дотянуться – родным и близким, друзьям, одноклассникам, учителям, соседям и разве что на незнакомцев не бросается.

И вот мама, друг Дениска, тетя Надя из сорок девятой квартиры и учительница русского языка и литературы Жанна Генриховна соглашаются ознакомиться с произведением. Юный творческий человек изображает спокойное равнодушие, скучающее безразличие – дескать, что, мол, ему – творцу – до сугубого мнения простого обывателя. Но подрагивающие ладони, судорожно сжатые в кулаки, нетерпеливо притопывающая левая нога и маниакальный блеск в глазах выдают всю правду о том, насколько неспокойно на душе великого творца. Восторги, похвалы, восхищение, зависть, обожание – юный творец готов много к чему, но только не к критике.

Однако, к счастью для его психического здоровья, мама, тетя Надя, Дениска и даже Жанна Генриховна на критику то ли неспособны, то ли ленятся. «Боже, какой у тебя ужасный почерк» – говорит мама. «Это ты сам сочинил?» – спрашивает тетя Надя. «Прикольно» – кивает Дениска. «Сочинение о теме дружбы в лирике Пушкина тебе все равно придется написать» – заявляет Жанна Генриховна. И… сердце творческого человека рвется одновременно на части и из груди – от счастья! Ура! Прикольно! Дениска сказал, что рассказ прикольный! Ему понравилось! А остальные… Ну, они не сказали, что им НЕ понравилось. А значит, определенно УРА!!!

Вдохновленный благосклонным приемом со стороны Дениски и отсутствием поношения со всех остальных сторон, творческий человек повышает уровень своей уверенности с изначальных ста до ста тысяч процентов и принимается ОЧЕНЬ творить. С производительностью пулемета Вулкан М61 он исписывает рассказами тетрадь толщиной в 48 листов, а затем вторую – в 96 листов. Исторгает остроумные шутки собственного сочинения, вроде «Летят дрозды – Дают… свободу слова!» – не особо понимая, что именно это должно означать. Проворачивает творческие диверсии в школе и в первую очередь достается, конечно-же, Жанне Генриховне. В сочинении по теме дружбы в лирике Пушкина вместо реальных пушкинских цитат ей приходится читать стихотворные псевдоцитаты, придуманные нашим дерзким творческим человеком. В диктанте вместо предложения «Я видел вас, холмы и нивы!», наглец подсовывает ей «Я видел вас, хохлы на «Ниве»!» В упражнениях на грамматику и пунктуацию, где требуется придумать предложения, содержащие перечисления, деепричастные обороты и прочую премудрость, ей раз за разом суют в лицо непотребных «каплунов» и отвратительные «бодылья». Например, «Вид за окном был все тот же: топтались жирные каплуны, да торчали сухие бодылья» и «Выглянув в окно, я удивился – весь двор был усеян каплунами и испещрен бодыльями». Жанна Генриховна, 23-летняя выпускница педагогического института, демонстрирует вершины хладнокровия и самообладания и на провокации нахального обормота не реагирует. Впрочем, возможно, что она их и не замечает – каплуны и бодылья меркнут и теряются на фоне производственной необходимости проверить шесть десятков сочинений, посвященных теме дружбы в лирике Пушкина.

Оставим еще не вполне оперившегося, но уже пытающегося порхать творческого человека на радужном этапе первого в его жизни творческого подъема. Пусть наслаждается, пока может. Вам ведь не жалко, правда? Очень скоро, буквально в следующей главе мы вернемся к творческому человеку, чтобы застать его в не самом комфортом положении и посмотреть, как этот раздражающий выпендрежник будет из него выходить.

Терзания и муки

В предыдущей главе мы встретились со старыми знакомыми – гормонными демонами, без которых наши судьбы наверняка сложились бы по-другому. Пришло время и нашему юному творческому человеку на собственной шкуре испытать доминирующее влияние гормонодемона. Но прежде чем мы продолжим путешествие, хочу предложить вам сыграть в азартную игру.

Как вы думаете, вмешательство гормонодемона:

а) помешает творческому развитию

б) подстегнет творческое развитие

в) не окажет на творческое развитие никакого значимого воздействия

г) превратит творческого человека в гормонодемона

Выбирайте верный с вашей точки зрения вариант или наиболее симпатичную вам версию и делайте ставки! Вы определились? Прекрасно! Теперь можно вновь двинуться в путь.

Итак, с нашим творческим человеком случается то, что обычно случается с подростками – к нему без приглашения, не удосуживаясь представиться или хотя бы сказать «привет», подваливает гормональный демон. Не подходит, не подкрадывается, а именно подваливает с бесцеремонностью молодого хулигана, практикующего мелкие грабежи в ареале своего обитания. Используя интонацию, гармонично подошедшую бы для фразы «Слышь, мобилка есть позвонить? А если найду?», демон говорит: «Слышь, лопух, ты видел, какие у Ирки отросли…»

Тут нужно сделать небольшое отступление. Наш творческий человек воспитан в исключительно джентльменском, тяготеющем к рыцарству, ключе. Это воспитание он получает по большей части не от родителей или социального окружения, а черпает из книг и фильмов. В обществе того времени идеи радикального феминизма, утверждающие тотальную угнетенность дев и дефолтную абьюзивность самцов, если и популярны в неких кругах и сферах, то наш юноша об этом не ведает. Во взаимоотношениях своих родственников он тоже не видит ничего, акцентированного на половой принадлежности и выбивающегося из общего фона. Разве что на одном из семейных застолий дедушка после очередной рюмочки, в упор глядя на молодого творческого человека, сурово произносит: «Никогда не говори про девчонок плохо». Юноша тогда о девчонках вообще едва ли с кем-нибудь разговаривал, и до появления гормонного демона суть дедушкиного наставления остается для него туманной.

Зато в литературных романах и на экране главные герои мужского пола исключительно положительны и не допускают в отношении женщин никаких фривольностей и уж тем более утилитарного подхода. Желая походить на честных и самоотверженных крутых парней, наш творческий человек иногда возвышенно и благородно фантазирует, и подумывает о том, что было бы неплохо найти даму сердца, дабы служить ей – не это ли, в конце концов, призвание, достойное настоящего мужчины. Подумывает, как уже было сказано, возвышенно и благородно, но вместе с тем предельно поверхностно. Что значит «служить даме», как это устроено в реальности, и что скрывается за словосочетанием «настоящий мужчина», мальчик не знает.

Вот, например, такая общечеловеческая ценность, как «уважение к старшим» – тут для него нет ни секретов, ни проблем. Достаточно обращаться к старшим на вы, уступать пожилым место в общественном транспорте, оказывать посильную физическую помощь совсем уж дряхлым и выслушивать их удивительные истории, не перебивая, не закатывая глаза и не подвывая от скуки.

С дамами же сердца, в отличие от старших, пожилых и дряхлых, пути нашего творческого человека до сей поры не пересекались, и те дамы для него являются чем-то вроде Австралийского континента. Факт существования Австралии юношей не подвергается ни малейшему сомнению. Более того, он бы ту Австралию охотно посетил, представься ему случай, а, быть может, и поселился там, но… Австралия – это же просто с ума сойти, как далеко! И вот, буквально только что все потенциальные дамы сердца были где-то там, безумно далеко за горизонтом текущих событий, как из ниоткуда возникает гормонный демон, пихает нашего творческого человека локтем под ребра, скалится и произносит ужасающие сальности и скабрезности в адрес… единственной и неповторимой дамы сердца!

Юный творческий человек, заалев щеками, выдает демону гневную отповедь, называет его грязным животным, низменным извращенцем и похотливым дегенератом. Гормонный демон в ответ откровенно глумится: «Спасибо за комплименты, лапуля. Но ты на вопрос не ответил. Ты, говорю, видал, какие у Ирки…» Срывая внутренний голос, наш юный герой, теоретически не уступающий шекспировскому Ромео, пытается переорать демона. Он вопит о том, что Ирка чиста, прекрасна, преисполнена добродетелями кротости и целомудрия, глаза ее как очи трепетной лани, а волосы нежнее шелка. Демон хохочет: «Смотрю, ты таки заметил, какие шикарные у Ирки отрасли…» Наш творческий человек скорее умрет, чем признает правоту проклятого искусителя, но… что поделать – он действительно заметил. И раззаметить это обратно уже не может.

Из беззаботного повесы юноша превращается в одержимого маньяка. По крайней мере, ему самому так кажется. Все его мысли наяву и во снах обращены к образу Ирки. Наш творческий человек решает, что хочет быть с Иркой, и с максимализмом, присущим юности, отметает любые возможные альтернативы. Но как сделать так, чтобы Ирка захотела быть с ним? Из последних сил оберегая чистоту своих помыслов, юноша пытается придумать план завоевания сердца прекрасной дамы.

Гормонный демон наблюдает за этим с саркастической ухмылкой: «Ну ты как дитя малое, честное слово. Пригласи Ирку в кино или в кафе-мороженое, Ромео несчастное». Юноша решительно отказывается от предложенных вариантов, клеймя их за вопиющую бытовую банальность. Демон вздыхает: «А я всегда говорил, что у тебя зажигание позднее. До четырнадцати лет меня игнорировал, дурачок! Надо было с первого класса начинать девчонок за косички дергать или хотя бы портфели их носить, раз уж ты такой рыцарь. Сейчас бы все как по маслу шло, но нет – и сам теперь замучаешься, и меня задолбаешь… Ладно, не хочешь проверенную классику с кино и кафе, тогда выпендрись в своем стиле – напиши Ирке поэму или там оду какую-нибудь». Юный творческий человек, доведенный наваждением до состояния, близкого к нервному срыву, решает, что на сей раз с демоном можно и согласиться – так, в порядке исключения.

Поэма, ода – хоть мозги нашего творческого человека уже изрядно покорежило от потаенных мыслей и чувств, опускаться до стихов про «кровь-любовь» он не намерен, а создание других рифм ему пока что неподвластно. Можно попробовать восхитить Ирку «Монстром в коротких штанишках» и другими рассказами, коих уже набралось на две тетрадки, но уж больно они э… несерьезные. Прочитает несравненная Ирка эти комические безделушки, и придет к выводу, что наш творческий человек – легкомысленный паяц, фигляр дешевый, а вовсе никакой не творческий человек. Что ж, придется сочинить для дамы сердца другие рассказы.

Задавшись целью написать нечто не только серьезное, прекрасное, интересное и проникновенное, но и никем ранее невиданное, творчески озабоченный человек вознамерился прыгнуть выше своей головы настолько, что если бы это ему удалось, то он оказался в стратосфере. Все весенние каникулы с первого дня до последнего юноша творит, отказав себе в прогулках, играх и других развлечениях, прерываясь лишь на сон, приемы пищи и ругань с гормональным демоном.

С остервенелостью берсеркера молодой творческий человек покрывает текстом страницу за страницей. Он втискивает в строки глубокие философские размышления и множественные смыслы, щедро плещет восхитительными описаниями природы, наделяет персонажей сложными характерами и не забывает при этом о мудрой иронии. То есть, наш творческий человек уверен, что ему удается сделать все перечисленное.

К намеченному сроку тетрадка исписана от корки до корки, а наш творческий человек заметно позеленел и отощал, обретя внешнее сходство с Кощеем, чахнущим над манускриптом аки над золотым капиталом внушительного номинала. Дело остается за малым – придумать, под каким видом и соусом, ненавязчиво и не слишком обнажая свои чувства, вручить тетрадь Ирке. И тут измученный юноша, отжавший свой мозг на манер лимона, не смог придумать ничего. Плюнув на тактику и стратегию, он в первый день начавшейся учебной четверти просто подходит к Ирке и, отведя глаза к портретам Толстого, Тургенева, Лермонтова и прочих успешных творцов, надменно взирающих со стены класса, вручает ей тетрадку, буркнув: «Вот, глянь. Вдруг понравится». Ирка, очевидно, будучи воспитанной девушкой, тетрадь принимает и даже говорит «спасибо». Нашему творческому человеку кажется, что все прошло гладко, без вредоносного участия как сучков, так и задоринок. Теперь остается только дождаться, когда дама сердца прочитает шедевральный сборник, осознает, что безоглядно влюблена, и упадет в раскрытые объятья молодого, но уже великого автора.

Молодой человек полагает, что самые трудные и мучительные этапы испытания остались позади, но, как это нередко бывает с молодыми людьми, от истины его отделяют реки и горы, ночи и дни. Минует неделя, Ирка исправно посещает школу, но падать в объятья не спешит и восторженными тирадами в адрес великого автора не разражается. С немалым изумлением наш романтический герой обнаруживает, что ожидание обращается в нешуточную пытку, особенно тогда, когда даже примерно не знаешь, сколько придется ждать, и случится ли в принципе то, чего ты ждешь. Каждый день приносит юному творческому человеку страдания, усугубляемые ехидными замечаниями гормонального монстра. Юноша мрачнеет, сереет, хмурится, теряет аппетит и все с большим драматизмом ощущает себя несправедливо отвергнутым, никому не нужным, подло обманутым и даже коварно преданным.