Их ноги погрузились в ил до середины икр. Странное чувство: будто тебя затягивает на дно, в глубины вязкой, живущей своей жизнью земли, способной в одно мгновение поглотить все что угодно. От берегов исходил резкий запах, словно растения потели. В воздухе, не обращая внимания на двух незваных гостей, носились стрекозы. Артур рассеянно зачерпывал воду и пропускал ее сквозь пальцы, наблюдая за отливающими зеленоватым золотом каплями. Пусть в небольшом масштабе, но природа здесь обретала свободу.

Внезапно Кевин заметил мерцание фонарика. Давясь от смеха, ребята выскочили из воды, натянули одежду на мокрое тело и, пригнув головы, растянулись на гальке.

– Это охранник, – прошептал Кевин.

– Помнишь сцену с военнопленными из «Великого побега»?

– Гребем отсюда!

Кевин рванул в сторону студенческого зала отдыха. Артур последовал за ним. Они едва успели спрятаться от рыскающего повсюду электрического луча. Выждав, пока охранник отойдет к зданию «Д», друзья бросились к главным воротам высотой не меньше двух метров.

– Давай подсажу, – предложил Кевин, сцепив ладони в замок.

– А ты?

– Разберемся.

Артур неуклюже ухватился за прутья и попытался подтянуться, но мокрые пальцы соскользнули. Не оставалось ничего другого, как выпустить решетку из рук. Кевин успел подхватить громко орущего товарища, и оба оказались на земле.

– Ты как? – спросил Кевин, поднимаясь на ноги и помогая подняться Артуру.

– Нормально. Но мы попались.

Луч фонарика настиг беглецов. В его ярком свете кожа Кевина выглядела особенно бледной. С криками к ним подбежал охранник. Последовали долгие препирательства, в результате которых нарушителям внутреннего порядка удалось добиться открытия главных ворот, но пришлось торжественно пообещать впредь не совершать подобных действий. Обещание, естественно, вскорости было нарушено. Друзья продолжали гулять по ночам. Это они посадили коноплю на опытных делянках АгроПариТех. Это они отправились в Париж, чтобы спустить шины у смердящих внедорожников, загромождающих узкие столичные улицы: экофлешмоб вызвал шумиху в прессе и привлек множество подражателей. Постепенно Кевин и Артур стали неразлучны. Никто не воспринимал их по отдельности. И на вечеринки, и на экзамены друзья приходили вместе.

Время от времени между ними возникала женская тень. Девушки слетались на Кевина, как пчелы на мед. Пока Артур, типичный затравленный самец поколения снежинок, стыдясь своих желаний, выстраивал головоломные (и не слишком успешные) стратегии соблазнения, пытаясь ухаживать не приставая, настаивать не домогаясь, прикасаться не набрасываясь и наслаждаться не доминируя, Кевину стоило лишь сесть за стол в кафетерии, чтобы оказаться в окружении толпы обожательниц. Его приветливая умиротворенность и явная нехватка воображения воспринимались как признаки незаурядной личности. Похоже, в компании Кевина студентки напрочь забывали технику безопасности и строгие наказы MeToo и вновь становились очаровательными, легкомысленно щебечущими и наивными барышнями. Ровесники Кевина в Лиможе в этом возрасте уже зачастую заводили серьезные отношения, а некоторые даже стали родителями, здесь же никто не спешил тревожиться о будущем и прощаться с беззаботной молодостью. Кевину оставалось только выбирать – почти исчезнувшая мужская привилегия, которой он пользовался, не теряя чувства меры, но тем не менее временами лишая Артура вечеров, посвященных дружеским беседам. Артур немного завидовал, не зная толком, кому именно: то ли Кевину с его бесконечными любовными интрижками, то ли девушкам, на которых тот его променял.

* * *

Вскоре Артуру представилась возможность увидеть Кевина в действии. Оба получили (от друзей друзей) одно из тех приглашений, по которым собираются вместе счастливчики из престижных парижских вузов. Никаких рассылок в фейсбуке^[6] или телеграме: сарафанное радио остается лучшим способом, предложенным эволюцией для обеспечения эндогамии элит.

«У Анны, улица Гей-Люссака»: Артур прекрасно знал этот адрес. Родительская квартира, превращенная в место встречи благовоспитанных неформалов. Плейлист с забористой, но не слишком громко звучащей музыкой (уважайте соседей!); косяки и бланты, но – пожалуйста, пользуйтесь пепельницей. Артур неохотно согласился на эту долгую поездку (туда-то можно на поезде, а вот обратно придется возвращаться ночным автобусом). Кевин же, напротив, был полон воодушевления, тем более что, согласно гугл-картам, улица Гей-Люссака находилась совсем рядом со старым зданием АгроПариТех. Кевину хотелось получить свою порцию Латинского квартала. Идеальная возможность, которую нельзя упустить. Артур выступит в качестве проводника.

Дверь открыла Анна – брюнетка с пышным телом и круглым симпатичным личиком, которое она всячески пыталась изуродовать. На девушке было столько пирсинга, насколько ей хватило воображения; во вьющихся волосах красовалась бандана с анархистской буквой «А». Анна приветствовала прибывших довольной улыбкой. Уже через три фразы Артур понял, с кем имеет дело. Смазливая второкурсница Института политисследований, готовая на все, чтобы найти неприятности на свою задницу, и исповедующая антикапитализм, прямо пропорциональный высоте потолков в квартире родителей. «Кевину понравится», – подумал Артур.

Гости пили, делали вид, что танцуют, или сидели, развалившись в глубинах гигантского велюрового дивана, как нельзя лучше подходящего для бессмысленных и бесконечных дискуссий. В этой студенческой среде, которую никак нельзя было назвать беззаботной (ведь каждый пристально следил за карьерными перспективами другого), агроинженеры занимали особое положение. Они проходили столь же безжалостный отбор, как и все присутствующие, и никто не оспаривал их интеллектуальный капитал. Но в то время как другие набирались общей некомпетентности, которая в будущем позволит им уверенно претендовать на любые крупные должности, агросы возились в земле, были обречены корпеть над формулой сухого молока или расчетами урожайности кукурузы. Они принадлежали к низшей касте инженеров, стояли на низших ступенях административной лестницы. Что придавало им весьма двусмысленный шарм.

Анна уселась между Артуром и Кевином.

– Так чем именно вы занимаетесь в АгроПариТех? – поинтересовалась она у Кевина, положив руку ему на бедро. – Это вы спасете нашу планету?

– Мы главным образом изучаем дождевых червей, – ответил Артур, твердо решивший любыми способами воспрепятствовать легким победам друга.

– Серьезно? – рассмеялась Анна, не отрывая взгляда от молчащего Кевина, словно разговаривала с чревовещателем.

– Будущее человечества за дождевыми червями, – продолжал Артур. – Это милейшие создания. Им должна понравиться эта квартира. Оптимальная температура, подходящая влажность…

На этот раз Анне ничего не оставалось, как повернуться к Артуру. Он продолжал насмешливым тоном, который, к его удивлению, не вызвал раздражения у собеседницы, всегда готовой выслушать упреки по поводу ее образа жизни. Анна хотела лишь одного – искупить вину за свое благополучное парижское детство, выходные в Италии и учебу, оплаченную мамой и папой.

– Агропромышленность уничтожила бедных дождевых червей, – объявил Артур.

– Это правда! – воскликнула Анна, которая совершенно не понимала, о чем речь, но не могла и представить себе, что агропромышленность может принести что-то, кроме вреда. – Агропромышленность и неолиберализм, – уточнила она, ведь не зря же она училась в Институте политисследований.

Тем временем Кевин завел разговор со своим соседом по дивану – прилизанным юнцом из бизнес-школы. Артуру нельзя было терять ни секунды.

– Моя миссия, – признался он Анне проникновенным голосом, – состоит в том, чтобы заново заселять истощенные почвы дождевыми червями. С помощью инокуляции, – добавил он, вспомнив термин Марселя Комба.

– Офигеть! – отчеканила Анна. – Я очень верю в методы рене… реге…

– Регенерации.

– Вот-вот! Прости, я слегка нетрезвая, – солгала она. – Но ты же понимаешь, что тебе придется бороться с этими баранами из Федерации сельскохозяйственных профсоюзов?

– Конечно, – солгал в ответ Артур, отлично зная, что профсоюзам глубоко начхать на мечтательных романтиков, пытающихся использовать альтернативные методы сельского хозяйства.

– И как же это сделать?

– Что именно?

– Ну, как заново заселить землю дождевыми червями?

Артур не ожидал такого вопроса. Заикаясь и путаясь в научных терминах, он сбивчиво изложил несколько вариантов. Рассказывая, он размышлял о возможном эрогенном эффекте лабрета – металлического стержня, торчащего из нижней губы его собеседницы и заканчивающегося двумя маленькими сверкающими шариками. Внезапно Артур замолчал. Анна проследила за его взглядом. Рядом с ними Кевин целовал прилизанного юнца прямо в губы.

Анна убрала руку, забытую на бедре Кевина, и решительно повернулась к Артуру. Так начался их роман.

Через полчаса Артур и Кевин столкнулись на кухне в компании подвыпивших студентов политеха, делающих бутерброды.

– Наверное, нам пора? – совершенно естественным тоном спросил Кевин.

У Артура не нашлось слов. В голове крутилось множество вопросов. Кевин выглядел таким же свежим и бодрым, как и раньше.

Выйдя на улицу, друзья остановились у бывших, тускло освещенных зданий АгроПариТех. Надпись «Национальный институт агрономии» по-прежнему виднелась на фасаде. Всего несколько месяцев назад эти большие красивые буквы дышали гордостью, притягивали взгляды, а теперь они становятся пусть славным, но прошлым. Со стороны улицы Арбалет уже возвели строительные леса. Новые хозяева – международный частный вуз – затеяли масштабную и дорогую реновацию. Смерть, выставленная на всеобщее обозрение.

– Настоящий древний замок, – восхитился Кевин. – Прямо в сердце Парижа!

Монументальный портал, сочетание камня и кирпича медово-коричневого цвета, а также высокая мансардная крыша действительно придавали зданию вид охотничьего домика семнадцатого века.

– Не совсем, – возразил Артур. – Этот дом был построен во второй половине девятнадцатого. Раньше здесь располагалась Высшая школа фармацевтики. И был разбит так называемый аптекарский огород со всякими диковинными растениями.

– Ты все на свете знаешь, – заметил Кевин, положив руку Артуру на плечо.

Тот поежился.

– Слушай, хочу задать тебе один вопрос, – начал он. – Извини, если…

Его прервала полицейская машина, с ревом несущаяся по улице Клода Бернара. Когда она скрылась из виду, в воздухе повисла особенная тишина.

– Ты гей?

– Нет. Почему ты спрашиваешь? – улыбнулся Кевин.

Артур мучился собственной бестактностью. Светофор напротив них невозмутимо вспыхнул зеленым, сохраняя видимость нормальности в эту безумную ночь.

– Да вот только что, на диване…

– Ах, да, иногда я переключаюсь. Иначе получается немного однообразно, все эти киски.

– И ты…

Артуру не хотелось рисовать себе некоторые картины.

– Все тела созданы для удовольствия, – сказал Кевин. – Нужно наслаждаться этим, разве нет?

– Так ты би?

– Не знаю, надо будет выяснить. Вот уж не думал, что в Париже кто-то станет парить мне мозги по этому поводу.

Артур смущенно замолчал. Не разговаривая, они двинулись в сторону станции Пор-Руаяль, где останавливался ночной автобус. Кевин не спешил. Артур лаконично описывал парижские достопримечательности, продолжая обдумывать ситуацию. Он сожалел о своих неуместных вопросах, ведь его воспитывали в атмосфере терпимости и уважения, а его отец участвовал в нескольких судебных процессах по поводу дискриминации на почве сексуальной ориентации.

– Это Сад великих первооткрывателей Марко Поло и Кавелье-де-ла-Салль. Он примыкает к Люксембургскому саду. Отсюда виден Сенат. Мне нравится эта перспектива. Она успокаивает.

Артур почувствовал, что отстал от жизни. Борьба с дискриминацией здесь ни при чем. Кевин не стремился примкнуть к какой-либо группе и не претендовал на какие-либо особые права. Он просто был самим собой, настоящим «универсальным человеком», существующим вне привычных классификаций, запретов и ограничений. Его природная естественность, открытость настоящему моменту и полное принятие возникающих в нем желаний делали его на голову выше любого.

Так думал Артур, пока универсальный человек скромно сидел на скамейке автобусной остановки.