Цитаты из книги «Хижина дяди Тома»

Во сне он услышал нежный голос; он сидел на дерновой скамейке в саду, на берегу озера Поншартрена Ева, опустив свои серьезные глазки, читала ему Библию. И вот что она прочла: «Когда ты будешь на водах, я буду с тобою; и когда ты будешь переправляться через реки, они тебя не потонут; когда ты будешь переходить через огонь, ты не сгоришь, и пламя тебя не охватит, потому что я вечный, Бог твой, святой во Израиле и Спаситель твой». Мало по малу слова замирали и таяли, как какая-то небесная музыка; девочка подняла свои глубокие глаза, и с любовью смотрела на него, а лучи тепла и успокоения, казалось, шли от нее и проникали до самой глубины его сердца. Потом, как бы уносимая музыкой, Ева поднялась на блестящих крыльях с которых, точно звезды, падали золотые искры и исчезла. Том проснулся. Был ли это сон? Может быть. Но кто может утверждать, что этой любящей маленькой душе, которая при жизни так стремилась утешать и облегчать всякое горе, Бог запретил после смерти исполнять ее святое призвание? Есть чудное поверие, что на крыльях ангелов, над нашими главами вечно носятся души умерших.

Можно бы предположить, что те, кто лишены Царствие Небесного совершили какие-нибудь ужасные преступления, но нет, они осуждены за то, что не делали положительного добра, как будто этим они принесли громадное зло. – Может быть, – сказала мисс Офелия, – человек, который не делает добра, тем самым неизбежно делает зло.

«Тогда докажет и тем, которые по левую сторону: Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня! Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: Истинно говорю вам, так как вы не сделали этого одному из малых сих, го не сделали Мне». Последний стих, видимо, поразил Сент-Клера.

Мисс Офелия тоже сильно чувствовала потерю Евы, но в ее добром, честном сердце горе принесло благие плоды. Она стала более кротка и снисходительна; и хотя с прежним усердием исполняла все свои обязанности, но при этом сохраняла спокойный умиротворенный вид, как человек, который не напрасно заглядывает в глубину собственного сердца. Она прилежно занималась с Топси и учила ее главным образом Библии; она не гнушалась больше ее прикосновения, не выказывала дурно скрытого отвращения, потому что и не чувствовала его. Она смотрела на нее теперь сквозь ту призму, какую Ева поднесла к глазам ее, и видела в ней лишь бессмертное создание Божие, которое Бог поручил ей вести к добродетели и вечной жизни. Топси не сразу стала святой; но жизнь и смерть Евы произвели в ней заметную перемену.

Правда, существует другая жизнь, и вера в нее придает всем иначе непонятным факторам, из которых состоит наше земное существование, важное значение, таинственную ценность. Сент-Клер отлично знал это; часто, в особенно тяжелые минуты, он слышал детский голосок, звавший его на небо, и видел маленькую ручку, указывавшую ему путь жизни. Но горе придавило его тяжелым камнем, он не мог подняться. У него была одна из тех натур, которые внутренним чутьем и инстинктом понимают религиозные догматы яснее и глубже, чем многие исповедники и последователи христианства. Дар оценивать и способность чувствовать тонкие оттенки и взаимное отношение нравственных законов, по-видимому, часто бывает уделом людей, которые на практике, вполне пренебрегают этими законами. Мур, Байрон, Гете часто находят для выражения истинного религиозного чувства такие слова, которые не приходят в голову людям, руководствующимся этим чувством в жизни. Для таких натур пренебрежение к религии является страшной изменой, смертным грехом.

Все интересы, все надежды Сент-Клера бессознательно сосредоточивались на его маленькой дочери. Ради Евы он устраивал свои денежные дела; ради Евы он так или иначе располагал своим временем; делать то пли другое для Евы, по купать, устроить или украсить что-нибудь для нее, настолько вошло ему в привычку, что теперь, когда ее не было, ему казалось, что не о чем, заботиться, нечего делать.

Суровая, холодная, непривлекательная, будничная действительность идет своим путем, неумолимо я безучастно, не принимая во внимание чувств человека! Мы должны есть, пить, спать и просыпаться, должны заключать сделки, покупать, продавать, Опрашивать и отвечать на вопросы, одним словом, преследовать тысячу теней, хотя ни одна из них не имеет для нас ни малейшей привлекательности; холодная, механическая привычка жить остается, хотя вся прелесть жизни исчезла.

Сент-Клер лежал ничком на кушетке в заднем углу комнаты; около него лежала открытая Библия Евы. Том подошел и стал около софы. Он колебался заговорить ли, а в эту минуту Сент-Клер вдруг поднялся. Честное лицо Тома, глядевшего на него так печально с такой мольбою, с такою любовью и сочувствием, поразило его. Он положил свою руку на руку Тома и прижался к ней лбом. – Ах, Том, мой милый, весь мир пусть, как яичная скорлупа. – Я знаю, масса, я это знаю, – отвечал Том, – по если бы… о, если бы масса только мог посмотреть вверх, туда, где наша дорогая мисс Ева, где наш Господь Иисус Христос. – Ах, Том! Я смотрю вверх, но беда в том, что я там ничего не вижу. Я был бы рад, если бы мог видеть. – Том тяжело вздохнул. – Видеть, должно быть, дано только детям и таким простым сердцам, как ты, а нам не дано, – сказал Сент-Клер, – Отчего это? – «Утаил еси от премудрых и разумных», – прошептал Том, – «и открыл еси младенцам. Отче, таково было Твое благоволение». – Том, я не верю, я не могу верить. Я привык во всем сомневаться, – сказал Сент-Клер, – мне бы хотелось верить в Библию, но я не могу.

Мистер Сент-Клер странный человек, – жаловалась Мария мисс Офелии, – я всегда думала, что если он кого-нибудь на свете любит, то это нашу дорогую маленькую Еву; а он, кажется, очень скоро забыл ее. Я не могу даже заставить его поговорить о ней. Право, я думала, что он будет больше огорчен. – Тихие воды самые глубокие, говорят у нас, – произнесла мисс Офелия тоном оракула.

– О, Ева такая любящая! Впрочем, она поступает так, как учил нас Христос, – сказала мисс Офелия, – я бы хотела быть такой, как она. Может быть, она и научит меня. – Это будет не первый раз, что ребенок научает добру взрослого человека, – заметил Сент-Клер.