В тот день, демонстранты устроили шествие по площади перед вокзалом и в первом ряду везли тележку с телами двух расстрелянных мужчин. Шумело море людей, среди которых были старики в шляпах, дети одиннадцати-двенадцати лет и женщины с пестрыми зонтиками от солнца. Но в тот день живого Чондэ последним видел вовсе не сосед, а именно ты. И не просто видел его, а видел, как ему в бок попала пуля. А до этого вы с самого начала шли вместе, держась за руки. Вы пытались пробраться к голове колонны. Вдруг раздались оглушительные выстрелы, и все бросились врассыпную.

– Они стреляют холостыми! Не бойтесь! – закричал кто-то, но когда одна группа повернула назад, в передних рядах возникла давка, и в этой суматохе ты отпустил руку Чондэ. Снова прогремел залп, Чондэ упал на бок, а ты, забыв про все на свете, со всех ног пустился бежать. Ты смог остановиться только у стены рядом с магазином электротоваров, двери которого были закрыты ставнями. Там уже стояли трое взрослых. К ним изо всех сил мчался мужчина, очевидно, из их группы. Внезапно из его плеча полилась кровь, и он упал лицом вниз.

– О, небо! Что делают-то! С крыши… – проговорил, с трудом переводя дух, наполовину облысевший мужчина рядом с тобой. – В Ёнгю стреляли с крыши.

С крыши здания рядом снова выстрелили. Спина раненого, который с большим трудом пытался подняться, резко дернулась, и он перевернулся. Хлынувшая из живота кровь в один миг растеклась по всей груди. Ты посмотрел на лица людей, стоящих рядом. Все пораженно молчали. Лысеющий мужчина зажал себе рот рукой, тело его тряслось мелкой дрожью.

Ты прищурился и увидел несколько десятков людей, валяющихся посреди улицы. Вдруг тебе показалось, что ты видишь спортивные брюки небесного цвета, точно такие же, как на тебе. Показалось, что видишь, как дергается голая нога, с которой слетел кроссовок. Ты уже готов был броситься к нему, но стоящий рядом мужчина схватил тебя за плечи. В эту секунду из соседнего переулка выскочили три парня. Подхватив под мышки лежащих, они попытались поднять их, но тут со стороны площади, где заняли позицию военные, раздалось несколько выстрелов подряд. Парни обмякли и повалились на землю. Ты посмотрел на широкий переулок на противоположной стороне улицы. Около тридцати человек, мужчины и женщины, наблюдали за происходящим, стоя вплотную у каждой стены, словно примерзли к ним.

Минуты через три после выстрелов из переулка напротив стремглав выбежал человек очень маленького роста. Он что есть духу помчался к кому-то из валяющихся людей. Снова раздались выстрелы, и смельчак упал. Стоящий рядом мужчина тут же закрыл твои глаза широкой ладонью и сказал:

– Если выйдешь сейчас, умрешь почем зря.

Когда он отнял руку, ты увидел, как двое мужчин из переулка напротив помчались к лежащей молодой женщине, точно притягиваемые к ней огромным магнитом. Они подхватили ее под руки и стали поднимать. В этот раз выстрелили с крыши. Мужчины упали навзничь.

После этого больше никто не отважился приблизиться к расстрелянным.

В напряженной тишине прошло около десяти минут. Из строя солдат выделилась группа примерно в двадцать человек, идущих по двое. Они начали быстро и умело хватать людей, валяющихся перед ними, и оттаскивать в сторону. И, словно ожидая этого момента, из соседнего переулка и того, что был напротив, выбежала дюжина мужчин. Они бросились к тем, кто лежал поодаль от солдат, подхватывали их и взваливали себе на спины. В этот раз с крыши никто не стрелял. Но ты не побежал к Чондэ вслед за другими. Стоявшие рядом с тобой мужчины торопливо скрылись в переулке, унося с собой тело погибшего товарища. Неожиданно оставшись один, ты испугался. Думая лишь о том, чтобы не попасться на глаза снайперу, не отрываясь от стен, ты торопливо двигался в противоположном направлении от площади.

* * *

В тот день после полудня в доме было тихо. Даже в такое неспокойное время мать отправилась на рынок Тэин в семейную лавку, где продавалась обработанная кожа, а отец, недавно повредивший спину во время переноски большого короба со шкурами, сейчас лежал в большой комнате во внутреннем крыле дома. С силой толкнув наполовину закрытые металлические ворота, ты вошел во двор. Тут же услышал голос среднего брата, зубрившего английские слова в своей комнате.

– Это Тонхо? – раздался громкий голос отца – Тонхо, ты вернулся?

Ты не ответил ему.

– Тонхо, если это ты, поди сюда, потопчи мне спину.

Притворившись, что не слышишь отца, ты направился к цветочным клумбам и стал качать воду из насоса. Таз наполнился чистой холодной водой. Сначала ты опустил в нее руки, а затем окунул и лицо. Поднял голову, и с лица и шеи побежали струйки воды.

– Тонхо, это не ты там во дворе? Поди-ка сюда.

Положив руки, с которых стекала вода, на мокрые веки, ты постоял на каменной ступеньке, ведущей на крытую террасу дома. Снял кроссовки, прошел через террасу и открыл дверь в большую комнату. В ней витал запах сожженной полыни^[2], а на полу на животе лежал отец.

– Совсем недавно опять спину так скрутило, что не подняться. Потопчи хоть немного там, ниже спины.

Ты снял носки. Поставив правую ногу на поясницу отца, надавил вполсилы.

– Где тебя носило? Знал бы, как мать беспокоилась, несколько раз звонила, спрашивала, вернулся ли ты домой. Туда, где проходят демонстрации, не суйся, даже приближаться не смей. Говорят, прошлой ночью стреляли на новом вокзале и поубивали людей… Какой смысл протестовать? Как можно идти с голыми руками против оружия?

Ты привычным движением сменил ногу и осторожно надавливал на область между отцовскими позвонками и крестцом.

– Да, здесь, здесь… Ох, как хорошо!

Ты вышел из большой комнаты и направился к своей, что находилась за кухней. Лег на покрытый линолеумом пол и свернулся клубочком. Тут же впал в забытье, словно потерял сознание, но прошло всего несколько минут, и ты резко очнулся от страшного сна, содержание которого тут же забылось. Однако наяву тебя поджидала еще более страшная картина. Во внешнем крыле дома, где Чондэ со старшей сестрой Чонми снимали маленькую гостевую комнатку, не было видно никаких признаков присутствия человека. Наступит вечер, но ничего не изменится. Свет в комнате Чондэ не зажжется. А ключ как лежал, так и будет лежать на дне большого глиняного чана, стоящего рядом с каменными ступенями. В тишине ты вспомнил лицо Чондэ. В памяти возникли спортивные брюки голубого цвета, дергающиеся в конвульсиях ноги. От этой сцены ты чуть не задохнулся, как будто в твоем солнечном сплетении застрял огненный шар.

Чтобы вдохнуть и дышать спокойно, ты стал вспоминать другой образ Чондэ и то, каким он был в обычной жизни. Ты представил, как он открывает ворота и как ни в чем не бывало входит во двор. Чондэ, пока что маленького роста, не выше выпускника младшей школы. Несмотря на стесненные обстоятельства, его сестра Чонми заказывала доставку молока, в надежде, что оно поможет брату подрасти. Чондэ, такой некрасивый, что возникали сомнения относительно его кровного родства с сестрой. Чондэ, чьи глаза были маленькие, как дырочки на пуговицах, и нос с плоской переносицей. Чондэ, при этом такой обаятельный, что стоило ему только сморщить этот нос и улыбнуться, как все улыбались в ответ. Чондэ, в день выезда класса на природу танцующий диско на конкурсе талантов. При этом он раздувал щеки как рыба фугу, да так забавно, что даже классный руководитель, известный своей строгостью, не выдержал и громко расхохотался. Чондэ, желающий зарабатывать деньги, а не учиться. Чондэ, из-за сестры вынужденный готовиться к поступлению в старшую гуманитарную школу. Чондэ, тайком от сестры разносящий газеты, чтобы накопить денег. Чондэ, у которого с ранней зимы ярким пламенем горят щеки, а на ладонях появляются противные бородавки. Чондэ, играющий с тобой в бадминтон во дворе и посылающий тебе только смэши, как будто он возомнил себя игроком сборной на большом турнире.

Чондэ, как ни в чем не бывало кладущий в ранец губку, которой стирают со школьной доски.

– Зачем это тебе?

– Отдам сестре.

– А ей-то зачем?

– Да у нее с этой губкой связаны воспоминания.

Прикинь, когда сестра ходила в среднюю школу, ей больше нравилось дежурить в классе, чем учиться. Однажды, это было первого апреля, ученики расписали всю доску всякой фигней. Как раз тогда в школу пришел молодой учитель, вот они и решили оценить его в деле. А он как гаркнет: «Кто дежурный?!», ну, в общем, в тот день как раз дежурила сестра, вот ей и пришлось усердно стирать с доски. Пока в классе все что-то зубрили, она открыла окно в коридоре и палкой выбивала мел вот из этой штуки. Сестра два года ходила в среднюю школу, и за все время не может припомнить другого такого прикольного дня.

Опершись руками о холодный пол, ты поднялся. Шлепая тапочками, пересек узкий двор и встал перед главным крылом дома. Пошарил по дну глиняного чана, такого глубокого, что руки ушли в него по плечи. Из-под молотка и гвоздодера ты достал звякнувшие ключи. Открыв замок, ты снял тапочки и вошел в комнату.

По всему было видно, что за это время сюда никто не приходил. С той самой воскресной ночи, когда ты пытался успокоить готового расплакаться Чондэ, встревоженного отсутствием сестры. На низком столике лежала раскрытая тетрадка, в которой ты написал, куда могла пойти Чонми. Вечерняя школа, завод, церковь, которую она изредка посещала, дом троюродного дяди в районе Ильгоктон. На следующее утро вы с Чондэ обошли все указанные места, но сестры нигде не было.

Ты стоял посреди пустой комнаты и тыльной стороной ладони тер сухие глаза. Тер до тех пор, пока не почувствовал жар под пальцами. Посидел за письменным столом Чондэ, затем улегся на пол, лицом ощущая холод деревянных досок. Кулаком надавил на ноющую грудь, в середину грудной клетки, где ложбинка. Если сейчас вдруг откроются ворота и войдет Чонми, ты бросишься к ней и упадешь на колени. Вы вместе пойдете к зданию Управления провинции и будете искать Чондэ. И после того, что случилось, ты можешь считать себя его другом? Можешь считать себя человеком? Ты будешь до конца терпеть все удары и крики, которые обрушатся на тебя от Чонми. И при этом будешь умолять ее о прощении.

* * *

Двадцатилетняя Чонми тоже маленького роста. Из-за довольно короткого каре сзади ее можно принять за девочку-подростка, только что окончившую начальную школу. А без косметики, даже если посмотреть на нее спереди, она выглядит не старше ученицы старшей школы. И сама зная об этом, Чонми старается немного краситься. На работе она весь день стоит, и ноги, должно быть, отекают. Однако всегда отправляется на фабрику и возвращается назад в туфлях на каблуках. Тихий голос, легкая походка – такая девушка, казалось, не только не может никого ударить, но даже никогда не гневается. Однако Чондэ, цокнув языком, признался тебе:

– Да ты ж ее совсем не знаешь. Я сестру боюсь больше, чем отца.

Прошло почти два года, как Чондэ с сестрой поселились в вашем доме, но тебе ни разу не удалось толком поговорить с Чонми. Ткацкая фабрика, где она работала, не останавливалась даже ночью. Чондэ врал, что задерживается в библиотеке, а сам разносил газеты допоздна. Поэтому в начале зимы в их комнате часто гас огонь в очаге. Изредка бывали вечера, когда Чонми возвращалась домой раньше брата, и тогда она тихонько стучалась к тебе. Ты открывал дверь и видел уставшее лицо и короткие волосы, которые она заправляла за ухо.

– Не мог бы ты дать углей… – она с трудом выдавливала из себя.

И ты каждый раз сломя голову выбегал во двор и мчался к печке, забыв даже накинуть на себя куртку. Выбрав из головешек еще горящие угли, ты собирал их кочергой в совок и отдавал Чонми, а она не знала, как выразить свою благодарность.

Первый раз тебе довелось поговорить с ней по душам как-то вечером в начале прошлой зимы. Чондэ после занятий убежал разносить газеты, бросив портфель у входа, и еще не вернулся. Ты сразу догадался, что это Чонми стучит в дверь. Тихо раздался легкий нерешительный стук кончиками пальцев, словно они были обернуты в несколько слоев холодного нежного шелка. Ты быстро открыл и выскочил из комнаты. Она спросила:

– Ты случайно не выбросил учебники за первый класс средней школы?

– …За первый класс?

Удивленный, ты переспросил, и она смущенно ответила, что с ноября ходит в вечернюю школу.

– На фабрике сказали, что в мире все меняется, и скоро хозяевам нельзя будет заставлять рабочих трудиться сверхурочно, как бы они этого ни хотели. Сказали, и зарплата поднимется. Вот я и решила по такому случаю пойти учиться. Уж очень давно я ходила в школу, поэтому сначала надо повторить все за первый класс… А когда у Чондэ будут каникулы, думаю, удастся пройти учебники за второй класс.

Попросив немного подождать, ты поднялся на чердак. Вернувшись с охапкой пыльных учебников и несколькими пособиями для подготовки к экзаменам, ты увидел округлившиеся глаза Чонми.

– Ничего себе!.. Какой же ты добросовестный мальчик! А наш Чондэ все выбросил.

Принимая книги, она наказала тебе:

– Только не говори ничего Чондэ. Он и без того чувствует себя виноватым, что я из-за него не доучилась. И пока я не сдам общий экзамен за среднюю школу, сделай вид, что ничего не знаешь.

Ты растерянно смотрел на ее лицо, на котором, как цветы в поле, расцветала улыбка.

– Кто знает, может, после того как Чондэ поступит в университет, и мне удастся получить образование? Я буду усердно готовиться.

Ты тогда подумал: «Интересно, как она сможет учиться тайком?». Сможет ли в этой крохотной комнатке заслонить своей маленькой спиной раскрытую книгу? Ведь и Чондэ рано не ложится, допоздна сидит за уроками.

Сначала ты просто ненадолго задумался об этом, но позже все чаще стал вспоминать этот разговор. Нежные руки, листающие твой учебник у изголовья спящего Чондэ. Маленькие губы, через которые вылетают слова, много раз повторяющие: «Ничего себе!.. Какой же ты добросовестный мальчик!..». Приветливые глаза. Усталая улыбка. Стук в дверь, похожий на тихое касание кончиками пальцев, словно они обернуты в несколько слоев холодного нежного шелка. Все это заставляло сердце сжиматься, не давало спать крепким сном. А утром, как только раздавался шорох открываемой двери, а затем слышалось легкое шлепанье босых ног по деревянному настилу, шипение помпы и плеск воды у умывальника, ты закутывался в одеяло, подползал ближе и, еще не успев продрать сонные глаза, ловил каждый звук, исходящий от нее.

* * *

Второй грузовик, кузов которого был полностью заставлен гробами, остановился у здания спортивной школы. Твои глаза, еще больше прищуренные из-за яркого солнца, замечают Чинсу, сидевшего рядом с водителем. Он выпрыгивает из грузовика, быстрыми шагами подходит к тебе и говорит:

– В шесть часов здесь закроют двери. Ты в это время иди домой.

Запинаясь, ты спрашиваешь:

– …А кто будет сторожить тех, кто останется внутри?

– Сегодня ночью в город войдут военные. Всех родственников погибших тоже отправим домой. После шести здесь никого не должно быть.

– Военные придут туда, где нет никого, кроме мертвых?

– Говорят, они считают бунтовщиками даже раненых, лежащих в больницах, и всех собираются убить. Ты думаешь, они будут разбираться, кто здесь труп, а кто присматривает за покойниками? Прикончат и все.

Как будто рассердившись, он твердой походкой проходит мимо тебя и направляется в зал. Должно быть, собирается сказать то же самое родственникам убитых. Как большую ценность, ты прижимаешь к груди учетную книгу в грубом черном переплете и смотришь вслед Чинсу. Смотришь на его мокрые волосы, футболку, джинсы, смотришь на профили членов семей погибших, на то, как они мотают головой или кивают в ответ на его слова.

Раздается высокий дрожащий голос женщины:

– Я и шагу отсюда не сделаю. Здесь и умру вместе со своим сыном!

Вдруг твой взгляд оказывается на лежащих в зале неопознанных людях, укрытых с головой плотной тканью. Не можешь отвести глаз от тела в углу. Когда ты впервые увидел его в коридоре отдела по работе с обращениями граждан, то сразу подумал о Чонми. Тело, уже тогда начавшее разлагаться, трудно было опознать из-за глубокой раны, проходящей через лицо и изувечившей все черты. Но какие-то сходства просматривались. Кажется, ты однажды видел Чонми в такой же плиссированной юбке.

Но разве девушки в таких юбках в горошек встречаются редко? Да и нет никакой уверенности в том, что в воскресенье ты видел Чонми, выходящей из дома именно в этой одежде. Разве волосы у нее настолько короткие? Вообще-то, такую стрижку носят только ученицы средней школы. И зачем бережливой Чонми, экономящей каждую монетку, красить ногти на ногах, когда еще и лето не наступило? Хотя ее босых ног ты толком не видел. Чондэ должен знать, есть ли у сестры над коленкой родимое пятно размером с фасолинку. Только он может подтвердить, что лежащая здесь девушка – не Чонми.

Но чтобы найти Чондэ, как раз сестра и требуется. Она бы наверняка обошла все больницы в центре города и нашла Чондэ, только что пришедшего в сознание после операции, в реабилитационной палате. Как и тогда, в феврале, когда Чондэ напрочь отказался поступать в старшую гуманитарную школу, заявив, что будет учиться в средней, в специальном классе с профессиональным уклоном. Он ушел из дома, и Чонми, сама не веря в успех, за сутки нашла его в читальном зале при магазине комиксов. Схватив Чондэ за ухо, она привела его домой. Посмотрев на Чондэ, поджавшего хвост перед такой маленькой и тихой сестрой, мать и брат долго хохотали. И даже твой спокойный и молчаливый отец притворно покашливал, стараясь сдержать смех. В тот день до самой полуночи в гостевой комнате шел разговор брата и сестры. Когда чей-то тихий голос становился немного громче, интонация другого звучала тихо и ласково, когда один снова повышал тон, другой успокаивал. Ты все это время лежал в своей комнате рядом с кухней и слушал жаркий спор двух близких людей, слова утешения, тихий смех. Когда их голоса постепенно слились в один и нельзя было различить, кто говорит, ты незаметно для себя провалился в сон.

* * *

Сейчас ты сидишь за столом при входе в спортивную школу.

Сидишь на левой стороне стола, раскрыв учетную книгу, и крупным почерком выписываешь на лист А4 имя убитого человека, регистрационный номер, телефон или адрес. Даже если сегодня ночью все ополченцы будут убиты, их родственники обязательно должны узнать об этом. Так сказал Чинсу, поэтому сейчас ты занят этим делом. Придется поторопиться, чтобы за шесть часов выписать все имена, проверить и прикрепить бумагу на каждый гроб.

– Тонхо!

Услышав свое имя, ты поднимаешь голову.