Глава 2. Тревожная весна 1917-го. Борьба за особняк

Матильда переехала к брату в канун своих именин – 1 марта. Но и здесь её не покидало тревожное чувство. Спокойствия не было. Приходилось постоянно прислушиваться к шуму на улице. Особенно страшно было тогда, когда из окна был слышен звук проезжавшего грузовика. Кшесинской казалось, что он сейчас остановится около дома, и начнутся обыски и аресты или ещё что-нибудь более страшное.

На второй день до Кшесинских дошла ужасная весть: Государь отрёкся от Престола. Ничего страшнее Матильда не могла себе представить. Эта весть казалась невероятной и не укладывалась в мыслях. Казалось, что всё это неправда, такого просто не может быть. Почему отрёкся? Что побудило его к этому? Позже пришла вторая грустная весть: младший брат Николая Второго Великий Князь Михаил Александрович тоже отказался принимать Престол. Это было страшно: все старые вековые устои рушились. А кругом начался беспредел: непонятные аресты, убийства офицеров на улице, грабежи и поджоги – кровавые ужасы революции…

В своих мемуарах «Театральная улица» о революционных днях вспоминала балерина Тамара Карсавина. В начале февраля она уехала на гастроли в Киев, где и узнала позднее о событиях в столице: «…до меня впервые дошли слухи о революции в Петербурге. В течение трёх дней не было ни поездов, ни телеграмм. Когда связь была восстановлена, мы узнали об отречении императора». Дальше она продолжала: «Я вернулась из Киева среди ночи – вокруг ни единого экипажа, ни одной живой души. Город охраняла новая милиция. По дороге домой меня несколько раз останавливали – вежливо просили предъявить документы. Это были в основном студенты, странное сочетание гражданской одежды и винтовки на плече.

Утром из окна открылся новый вид. Напротив стояло здание тюрьмы. Я всегда восхищалась красотой его пропорций и двумя фигурами коленопреклонённых ангелов над воротами, теперь оно было искорёженное огнём, практически остался только остов. Дуняша [домработница] рассказала мне, что наши оконные стёкла даже раскалились от огня.

Поджигали тюрьмы, арсеналы, суды. Разрушили и несколько частных домов; разграбили дома министра двора и Кшесинской».

Однажды дворник Матильды позвонил в квартиру брата и сообщил ей, что её дом начинают грабить. Сама она ехать туда опасалась. Поехали сестра Юлия и танцовщик Мариинского театра, её молодой партнёр, Пётр Владимиров, чтобы узнать, в чём дело.

Они приехали и позвонили у парадной двери. Это было в начале марта, когда дом Кшесинской занимал солдатский комитет мастерских запасного автобронедивизиона. Им открыл солдат с винтовкою в руках. На вид он был разнузданным, но принял их нормально: предложил пройти в дежурную комнату и пригласил сесть, а затем спросил, что они хотели узнать. Юлия сказала ему, что они получили сообщение, что имущество дома разграбляют. Он стал показывать пришедшим всё, что было в доме. В столовой на полках ещё стояли золотые чарки Матильды. Солдат рассказал им, что городская милиция вывезла какие-то ящики в дом Градоначальника. В то время им был пятидесятилетний Балк Александр Павлович. Владимиров тут же позвонил ему. Градоначальник попросил сестру Кшесинской заехать к нему.

Владимиров поехал в другое место – в театр-варьете «Аквариум», который располагался вблизи дома Кшесинской – на Каменноостровском проспекте.

Сначала здесь был только ресторан «Аквариум», открывшийся в 1886 году. В нём был настоящий уникальный аквариум с рыбами. Живность для него приобретало Общество естествоиспытателей и рыболовства. Затем, в 1891 году, к ресторану пристроили театр на две с половиной тысячи мест. В нём звучали и оперетта, и настоящая опера. Среди посетителей театра «Аквариум» был когда-то и Пётр Ильич Чайковский. Здесь выступал в былые времена симфонический оркестр из пятидесяти пяти музыкантов. Гастролировала красавица Наталина Кавальери, певица, которая заезжала оттуда в гости к Матильде Кшесинской. Наряду с серьёзной музыкой в театре-варьете «Аквариум» давались и развлекательные программы. Здесь можно было увидеть выступления иллюзионистов, дрессированных собачек, акробатов, французских шансонеток. Иногда проводились и конкурсы красоты… А в мае 1896 года именно здесь прошёл первый в России киносеанс: публике продемонстрировали «движущуюся фотографию» братьев Люмьеров.

Солдат, который дежурил в доме Кшесинской, обмолвился, что кое-что из вещей балерины забрали в этот театр, с чем и поехал разбираться Владимиров.

А Юлия села на проезжавшие мимо дровни и, стоя, доехала до дома Градоначальника. Он любезно принял её в своём кабинете и внимательно выслушал. Открыв ящик своего письменного стола, Балк вынул венок – подарок балетоманов танцовщице – и спросил:

– Вы знаете эту вещь?

Юлия, конечно, узнала венок. Затем он повёл её в другую комнату, где стояла груда ящиков. Они были вывезены из дома Кшесинской. Александр Павлович обещал Юлии Феликсовне, что он примет меры к тому, чтобы вещи в доме Кшесинской никто не разграблял. Но, в конце концов, исполнить своё обещание не смог, так как совсем скоро эту должность заменили другой, и прежний градоначальник оказался не у дел. (Руководить городом с марта по сентябрь 1917-го года стал председатель исполкома Петросовета меньшевик Чхеидзе Николай Семёнович). Правда, золотой венок и ящики с серебром балерине позже вернули.

Некоторые вещи Кшесинской удалось спасти Арнольду – дворецкому из её дома. Их вместе с золотым венком Матильда Феликсовна сдала на хранение в Общество взаимного Кредита, которое располагалось на Невском проспекте. А одиннадцать ящиков – в Азово-Донской банк на Большой Морской улице. Его директором был сосед по дачному имению в Стрельне – Каменка Борис Абрамович, которому в то время было чуть больше шестидесяти лет. Они были в дружеских отношениях, и, может быть, потому он постарался так запрятать ящики Кшесинской, что уверял её позже в эмиграции, что их никогда не найдут. Он ещё тогда надеялся, что они вернутся в Петербург, и танцовщице всё будет возвращено. У Матильды Феликсовны до конца дней хранилась расписка банка в принятии на хранение этих ящиков. (Можно добавить, что и почти через столетие после этих событий, экскурсоводы будут рассказывать гостям Санкт-Петербурга, что драгоценности Кшесинской до сих пор не найдены!).

Магазин Карла Густава Фаберже находился на Большой Морской, 24. Здесь хранились самые дорогие и крупные драгоценности Кшесинской. После переворота семидесятилетний Карл попросил её забрать их себе, так как ожидал обыска и боялся, что все драгоценности у него конфискуют. Так вскоре и произошло, а престарелому ювелиру, родившемуся в Санкт-Петербурге, пришлось осенью 1918 года тайно уехать за границу и закончить свою жизнь в Швейцарии. Он постоянно бежал от революции: сначала в Ригу, затем в Германию, где сменил несколько городов, а когда здоровье ухудшилось, то семья перевезла его в окрестности Женевского озера – город Лозанну. Здесь он жил остаток своей жизни с мая по сентябрь 1920 года. До конца своих дней Карл Фаберже не мог оправиться от потрясших его событий, он часто повторял: «Жизни больше нет».

Собрав все свои драгоценности, которые удалось взять из дома, Матильда поехала на Фонтанку. Там уложила их в особый ящик установленного размера, и сдала на хранение в Казённую Ссудную Казну. Кшесинская умышленно уменьшила стоимость драгоценностей, чтобы меньше заплатить денег за хранение: в то время у неё не было средств, чтобы платить много. Директор Ссудной Казны был этому удивлён, сказав балерине:

– Ведь здесь драгоценностей на несколько миллионов!

Была составлена бумага, по которой кроме Матильды могла вынуть ящики только её сестра баронесса Юлия Феликсовна Зедделер.

Матильда Феликсовна также вспомнила, что в те первые дни, когда покинула свой дом, её разыскал знакомый офицер Берс. Его только что назначили Комендантом Петропавловской крепости.

– Матильда Феликсовна, я предлагаю вам с Вовой переехать для спокойствия в Крепость, я выделю в ней для вас отдельные комнаты, – предложил он.

Но Матильду это предложение ужаснуло: сидеть в крепости?! Она очень выразительно посмотрела на офицера. На что он сказал:

– Зря вы боитесь. Там вам будет спокойнее. Крепость оградит вас от разнузданной толпы.

Матильда слегка задумалась. А потом ответила:

– Благодарю вас за заботу. И всё-таки я не рискну. А вдруг случится новый переворот? И поставят нового коменданта? А про нас с сыном забудут?!

Комендант пожал плечами: мол, время непредсказуемое – всё может быть. Кшесинская в этом вопросе была права. После октябрьской революции большевики назначили комендантом Петропавловской крепости взяточника, грубого и вечно пьяного солдата Павлова. Он был из тех солдат, которые были развращены агитацией большевиков, их злоба на находящихся в крепости людей была абсолютно бессмысленна. Они даже подчас не разбирались в тех словах, которые произносили, обвиняя людей в том, что было очень далеко от правды. Павлов до революции служил обыкновенным солдатом в канцелярии, и, став начальником, в нём проснулись дикие инстинкты самодура, желавшего показать людям свою власть…

«Но всё-таки нужно обратиться к кому-то в поисках защиты», – подумала Матильда. Она вспомнила про адвоката Николая Платоновича Карабчевского, который был в хороших отношениях с Керенским.

Керенский Александр Фёдорович был на девять лет младше Кшесинской. Он был юристом и русским политическим деятелем. Когда Александр Фёдорович был присяжным поверенным, то прославился защитой политических подсудимых. После Февральской революции Александр Фёдорович совмещал посты заместителя председателя Временного Комитета Думы (предшественника Временного правительства) и заместителя председателя Петроградского Совета.

Кшесинская вспомнила, что когда давали спектакль в адвокатском доме, то Карабчевский сам предлагал Кшесинской свою помощь:

– Убейте кого-нибудь, я буду вас защищать, и вас оправдают, – заявил известный в Петербурге адвокат балерине.

И Кшесинская подумала, что, хоть она никого не убивала, но, кажется, настал момент, когда ей была просто необходима его защита: Кшесинская находилась в очень трудном положении.

«Я позвонила Карабчевскому по телефону в полной уверенности, что он мне поможет и замолвит за меня слово у Керенского, чтобы меня оградить от неприятностей. Но результат получился совершенно неожиданный», – продолжала вспоминать балерина.

Николай Платонович ответил:

– Вы же понимаете, Матильда Феликсовна, что Вы – Кшесинская, а за Кшесинскую в такое время хлопотать неудобно…

Дальше он продолжал в таком же духе. Но танцовщица слушать его не стала, резко повесив трубку… «Да, верно говорит пословица: друзья познаются в беде…» – подумала она.

Но ничего, выручали другие люди – преданные ей. Вскоре, на счастье Кшесинской, к ней заехал Крымов Владимир Пименович, который издавал известный журнал «Столица и усадьба. Журнал красивой жизни», и был его редактором. Его очень ценила Матильда Феликсовна, как умного и талантливого писателя и журналиста. Журнал выходил в Петербурге в 1913—1917 годы. В нём регулярно помещались фотографии интерьеров особняка Кшесинской на Большой Дворянской улице. Крымов был, в отличие от таких, как Карабчевский, искренним человеком с непоколебимыми воззрениями, которые не изменились и после переворота. Он часто бывал раньше в доме Кшесинской и был знаком с Великим Князем Андреем Владимировичем. Андрей его тоже ценил и уважал за его ясный ум и доброе отношение к ним. Владимир Пименович, узнав от Матильды, в каком она находится положении, сказал:

– Так, Матильда Феликсовна, берите ручку и пишите сейчас же письмо Керенскому! Я буду диктовать…

Написав письмо, они тут же поехали в Министерство Юстиции (с марта по май 1917 года А. Ф. Керенский был министром юстиции, а также военным и морским министром) и отдали конверт, указав в нём адрес нахождения в данный момент Кшесинской и номер телефона. Как только они вернулись домой, тут же прозвенел звонок. Матильда Феликсовна подняла трубку телефона. Это говорил сам Керенский. Он был очень любезен с балериной и обещал оградить её от всяких неприятностей. Дал номер своего телефона, чтобы Кшесинская звонила немедленно лично ему, в любое время дня и ночи, если нужна будет его помощь. Такое отношение Керенского к ней глубоко тронуло Матильду Феликсовну: ведь она его лично не знала и никогда в глаза не видела, он её – тоже. После разговора с Карабчевским это особенно обрадовало танцовщицу. И она почувствовала, что у неё есть поддержка, и всё не так страшно. Появилась какая-то почва под ногами.

Михаила Александровича Стаховича, большого друга и поклонника балерины, который в былые времена не пропускал ни одного её спектакля в Мариинском театре, назначили от Временного Правительства Финляндским генерал-губернатором. В годы Первой мировой войны, с 1914 до самого её окончания в 1918 году, он был также уполномоченным от Красного Креста на Юго-Западном фронте. В 1915 году Михаил Александрович был избран от Государственного Совета членом особого совещания по обороне и входил в состав Прогрессивного блока. Стахович заехал к Матильде Феликсовне и спросил, чем он может помочь, чтобы облегчить её положение. Его забота, конечно, была приятна Кшесинской.

Ещё одним верным другом оказался Александр Дмитриевич Викторов из Красного Креста, с которым они ездили на фронт раздавать подарки солдатам. Его Кшесинская попросила привезти свой саквояж с драгоценностями из квартиры артиста Юрьева. Ей очень хотелось дать ему ещё одно поручение: принести спрятанную там последнюю фотографию Ники (Николая Второго) с его подписью. Когда Матильда покидала свой дом, то взяла её с собой, но, уходя от Юрьева, положила фото в какой-то иллюстрированный журнал, который лежал в его квартире на столе. Она думала, что во время обыска там её не станут искать. Сама же она боялась брать карточку с собой, так как это было очень опасно: ведь подпись Царя была предназначена именно ей. Викторова она тоже боялась подвести, и поэтому ничего ему не сказала про фото. Кшесинская с волнением ждала возвращения Александра. Он вернулся с каким-то солдатом, который нёс её саквояж. Солдат ничего не знал о том, что находится в нём. А Викторов счёл, что так будет безопаснее, если нести его будет простой солдат, на которого никто не обратит внимания, к тому же, ему тяжело стало нести саквояж. Солдат был совсем незнакомый – встречный, а Викторов Александр тоже носил военную форму, похожую на солдатскую, и он принял его за своего. Так благополучно был доставлен саквояж с драгоценностями балерине.

Но всё-таки Кшесинская ещё надеялась на то, что у брата она живёт временно, а в скором времени дом ей вернут. Однажды она решилась одна поехать в Таврический Дворец, чтобы хлопотать о нём. Ей хотелось освободить свой особняк от захватчиков, и лучше передать его какому-нибудь посольству, чем оставить им. В Таврическом Дворце с 1906 по 1917 годы проходили заседания Государственной Думы. Но уже с 28 февраля 1917-го там начал работу Петроградский Совет РСДРП (б) – партии большевиков.

Во Дворце она бегала по комнатам и огромным залам и искала лицо, от которого зависел этот вопрос. Её куда-то водили люди, находившиеся во Дворце. Кругом было грязно и накурено, на полу валялись какие-то бумаги и окурки. Балерину окружали ужасные напыщенные типы с деловым видом. В одном из кабинетов на высоком табурете, закинув нога на ногу, сидела соратница Ленина Александра Коллонтай с папиросой в зубах. На столе перед ней стояла чашка с чаем или кофе.

Наконец, человек, которого она искала, нашёлся. Он был приличного вида. Сказали, что это – меньшевик. Фамилия его была какой-то «белой»: не то Белявин, не то Беляевский. Он выслушал Кшесинскую, и тут же поехал с ней в её дом, чтобы помочь ей.

Когда Матильда Феликсовна вошла в свой дом, то её обуял ужас! Во что же его успели превратить за такое короткое время! Чудная мраморная лестница, которая вела к вестибюлю и была покрыта красным ковром, была завалена какими-то книгами, которые разбирали незнакомые женщины. Оказывается, в середине марта, в дом Кшесинской из Таврического дворца переехали Петроградский комитет РСДРП (б) и его Военная организация.