Были Овсянико-Куликовский и писатель Кипен. Рассказывали подробности. На Б. Фонтане убито 14 комиссаров и человек 30 простых евреев. Разгромлено много лавочек. Врывались ночью, стаскивали с кроватей и убивали кого попало. Люди бежали в степь, бросались в море, а за ними гонялись и стреляли, – шла настоящая охота. Кипен спасся случайно, – ночевал, по счастью, не дома, а в санатории «Белый цветок». На рассвете туда нагрянул отряд красноармейцев, – «Есть тут жиды?» – спрашивают у сторожа. – «Нет, нету». – «Побожись!» – Сторож побожился, и красноармейцы поехали дальше.

Убит Моисей Гутман, биндюжник, прошлой осенью перевозивший нас с дачи, очень милый человек».

О гостях Бунина было известно следующее. Овсянико-Куликовский Дмитрий Николаевич родился в Каховке Таврической губернии в 1853 году. Учился в Петербурге, Одессе, Праге и Париже. Затем преподавал в нескольких университетах Российской Империи. Был членом Петербургской академии наук, а затем Российской академии наук. Был русским литературоведом и лингвистом. Главные его труды: «История русской интеллигенции», «Теория поэзии и прозы», «Синтаксис русского языка».

Кипен Александр Абрамович был ровесником Ивана Бунина. Занимался научной деятельностью в сельскохозяйственной сфере, особенно ценными были его работы по виноградарству. С 1903 года занимался параллельно литературой. Хорошо знал жизнь евреев, описывал погромы в революцию 1905 года. В своих произведениях мастерски передавал колорит южной народной речи, которую в будущем будут называть «одесской».

«Шёл и думал, вернее, чувствовал: если бы теперь и удалось вырваться куда-нибудь, в Италию, например, во Францию, везде было бы противно, – опротивел человек! Жизнь заставила так остро почувствовать, так остро и внимательно разглядеть его, его душу, его мерзкое тело. Что наши прежние глаза, – как мало они видели, даже мои».

«Борешься с этим, стараешься выйти из этого напряжения, нетерпеливого ожидания хоть какой-нибудь развязки – и никак не можешь. Особенно ужасна жажда, чтобы как можно скорее летели дни».

«Арестован одесский комитет «Русского народно-государственного союза» (16 человек, среди них какой-то профессор) и вчера ночью весь расстрелян, «ввиду явной активной деятельности, угрожающей мирному спокойствию населения».

О спокойствии населения, видите ли, заботятся!»

«Евгений играет в столовой на пианино. Боже мой, как больно!

Были у В. А. Розенберга. Служит в кооперативе, живёт в одной комнате вместе с женой; пили жидкий чай с мелким сорным изюмом, при жалкой лампочке… Вот тебе и редактор, хозяин «Русских Ведомостей»! Со страстью говорил «об ужасах царской цензуры».

Владимир Александрович Розенберг родился в 1860 году в Николаеве. Он был публицистом, экономистом, литературоведом и историком издательской деятельности. В газете «Русские ведомости» работал с 1886 года, а с 1912 года стал её официальным редактором. Писал статьи по крестьянскому вопросу. Спустя три года, в 1922 году, был выслан из Советской России за границу.

«Только тем и живём, что тайком собираем и передаём друг другу вести. Для нас главный притон этой контрразведки на Херсонской улице, у Щ. Туда приносят сообщения, получаемые Бупом (бюро украинской печати)».

«Ходил бриться, стоял от дождя под навесом на Екатерининской. Рядом со мной стоял и ел редьку один из тех, кто „крепко держит в мозолистых руках красное знамя всемирной коммунистической революции“, мужик из-под Одессы, и жаловался, что хлеба хороши, да сеяли мало, боялись большевиков: придут, сволочь, и заберут! Это „придут, сволочь, и заберут“ он повторил раз двадцать».

«После обеда гуляли. Одесса надоела невыразимо, тоска просто пожирает меня. И никакими силами и никуда не выскочишь отсюда! По горизонтам стояли мрачные синие тучи. Из окон прекрасного дома возле чрезвычайки, против Екатерины, неслась какая-то дикая музыка, пляска, раздавался отчаянный крик пляшущего, которого точно резали: а-а! – крик пьяного дикаря. И все дома вокруг горят электричеством, все заняты.

Вечер. И свету не смей зажигать и выходить не смей! Ах, как ужасны эти вечера!»

Власть в Одессе в то время была в руках атамана Григорьева, который был на стороне «красных». «В газетах опять: «Смерть пьянице Григорьеву!» – и дальше гораздо серьёзнее: «Не время словам! Речь теперь идёт уже не о диктатуре пролетариата, не о строительстве социализма, но уж о самых элементарных завоеваниях Октября… Крестьяне заявляют, что до последней капли будут биться за мировую революцию, но, с другой стороны, стало известно об их нападениях на советские поезда и об убийствах топорами и вилами лучших наших товарищей…»

«Колчак с Михаилом Романовым несут водку и погромы…». А вот в Николаеве Колчака нет, в Елизаветграде тоже, а меж тем: «В Николаеве зверский еврейский погром… Елизаветград от тёмных масс пострадал страшно. Убытки исчисляются миллионами. Магазины, частные квартиры, лавчонки и даже буфетики снесены до основания. Разгромлены советские склады. Много долгих лет понадобится Елизаветграду, чтобы оправиться!»

Бунин здесь пишет о событиях в уездном городе Елизаветграде (в будущем – Зиновьеве и Кировограде) Херсонской губернии, который являлся станцией на Юго-Западных железных дорогах. Раньше он принадлежал Новороссийской губернии, а свою жизнь начал в 1754 году с крепости Святой Елизаветы (в честь святой покровительницы русской императрицы Елизаветы Петровны). В 1775 году стал называться Елизаветградом.

И дальше:

«Предводитель солдат, восставших в Одессе и ушедших из неё, громит Ананьев, – убитых свыше ста, магазины разграблены…»

«В Жмеринке идёт еврейский погром, как и был погром в Знаменке…» Это называется, по Блокам, «народ объят музыкой революции – слушайте, слушайте музыку революции!»

Город Ананьев находился недалеко от Одессы и подчинялся ей. Жмеринка недалеко от Винницы, а Знаменка близ Елизаветграда. Они были городами с железнодорожными станциями. В Жмеринке жили, в основном, казаки и евреи. А в Знаменке – переселенцы-старообрядцы, которые почитали икону Божьей Матери «Знамение».

«Пересматривал свой «портфель», изорвал порядочно стихов, несколько начатых рассказов и теперь жалею. Всё от горя, безнадёжности (хотя и раньше случалось со мной это не раз). Прятал разные заметки о 17 и 18 годах.

Ах, эти ночные воровские прятания и перепрятывания бумаг, денег! Миллионы русских людей прошли через это растление, унижение за эти годы. И сколько потом будут находить кладов. И всё наше время станет сказкою, легендой…»

«Вернулись домой в три. Новости: «Уходят! Английский ультиматум – очистить город!»

Был Н. П. Кондаков. Говорил о той злобе, которой полон к нам народ и которую «сами же мы внедряли в него сто лет». Потом Овсянико-Куликовский. Потом А. Б. Азарт слухов: «Реквизируют сундуки, чемоданы и корзины, – бегут… Сообщение с Киевом совсем прервано… Взят Проскуров, Жмеринка, Славянск…» Но кем взят? Этого никто не знает.

Выкурил чуть не сто папирос, голова горит, руки ледяные».

Гость Бунина Никодим Павлович Кондаков (1844 года рождения) был историком искусства и археологом. Он изучал византийское и древнерусское искусство. Был членом-корреспондентом Петербургской Академии наук, членом Императорской Академии художеств. После революции жил в Одессе и Ялте. В 1920 году эмигрировал сначала в Константинополь, а затем в Болгарию. Стал профессором Софийского университета. С 1922 года жил в Праге (последние три года жизни).

Уездный город Проскуров Подольской губернии был станцией на Юго-Западной железной дороге. Существовал уже в XV веке, но был присоединён к России во времена Екатерины II – в 1795 году. Это еврейское местечко утопало в грязи. Но к приезду Императоров улицы старались засыпать шлаком, чтобы не было больших луж. Здесь бывали проездом Александр II, Александр III и Николай II. Последний в начале Первой мировой войны в 1914 году. Его родная сестра Великая Княгиня Ольга Александровна служила здесь сестрой милосердия.

Город Славянск Харьковской губернии был основан ещё по приказу царя Алексея Михайловича, как пограничный острог против крымских набегов татар на южные окраины Российского государства в 1645 году. Первоначальное название – крепость Тор. Славянском его стали звать с екатерининских времён – 1794 года. Это был и крупный транспортный узел, и старинный грязелечебный курорт.

Бунин продолжал свои записи: «Да, образовано уже давным-давно некое всемирное бюро по устроению человеческого счастия, „новой, прекрасной жизни“. Оно работает вовсю, принимает заказы на всё, буквально на все самые подлые и самые бесчеловечные низости. Вам нужны шпионы, предатели, растлители враждебной вам армии? Пожалуйте, – мы уже недурно доказали наши способности в этом деле. Вам угодно „провоцировать“ что-нибудь? Сделайте милость, – более опытных мерзавцев по провокации вы нигде не найдёте… И так далее, и так далее».

Писателя постоянно мучили мысли о судьбе России: «Какая чепуха! Был народ в 160 миллионов численностью, владевший шестой частью земного шара, и какой частью? – поистине сказочно-богатой и со сказочной быстротой процветавшей! – и вот этому народу сто лет долбили, что единственное его спасение – это отнять у тысячи помещиков те десятины, которые и так не по дням, а по часам таяли в их руках!»

Дальше идут записи июня 1919 года.

«Колчак признан Антантой Верховным Правителем России. В „Известиях“ похабная статья: „Ты скажи нам, гадина, сколько тебе дадено?“ Чёрт с ними. Перекрестился с радостными слезами».

«Говорят, что в Одессу присланы петербургские матросы, беспощаднейшие звери. И, правда, матросов стало в городе больше и вида они нового, раструбы их штанов чудовищные. Вообще очень страшно по улицам ходить. Часовые все играют винтовками, – того гляди, застрелит. Поминутно видишь – два хулигана стоят на панели и разбирают браунинг.

После обеда были у пушки на бульваре. Кучки, беседы, агитация – всё на тему о зверствах белогвардейцев, а какой-нибудь солдат повествует о своей прежней службе; всё одно: как начальники «всё себе в карман клали» – дальше кармана у этих скотов фантазия не идёт.

– А Перемышль генералы за десять тысяч продали, – говорит один, – я это дело хорошо знаю, сам там был».

Лето 1919 года ещё теплилось надеждами: «Сумасшедшие слухи о Деникине, об его успехах. Решается судьба России».

Народ жил в страхе, повсюду в населённых пунктах шли расстрелы. «В Харькове «приняты чрезвычайные меры» – против чего? – и все эти меры сводятся к одному – к расстрелу «на месте». В Одессе расстреляно еще 15 человек (опубликован список). Из Одессы отправлено «два поезда с подарками защитникам Петербурга», то есть с продовольствием (а Одесса сама дохнет с голоду). Нынче ночью арестовано много поляков, – как заложников, из боязни, что «после заключения мира в Версале на Одессу двинутся поляки и немцы».

Харьков был одним из древнейших русских городов. В документах впервые о нём упоминалось в 1654 году. Он был расположен на реке Харьков и начал строиться в царствование царя Алексея Михайловича. Через три года царь подписал указ об учреждении Харьковского воеводства. Через столетие город стал центром учреждённой Харьковской губернии. С 1917 по 1919 годы в Харькове несколько раз менялась власть. Советскую власть здесь пришлось устанавливать трижды.

«В меньшевистской газете «Южный Рабочий», издававшейся в Одессе прошлой зимой, известный меньшевик Богданов рассказывал о том, как образовался знаменитый совет рабочих и солдатских депутатов:

– Пришли Суханов-Гиммер и Стеклов, никем не выбранные, никем не уполномоченные, и объявили себя во главе этого ещё несуществующего совета!»

На Юге страны продолжалось уничтожение ни в чём не повинной интеллигенции. «В Киеве „проведение в жизнь красного террора“ продолжается; убито, между прочим, ещё несколько профессоров, среди них знаменитый диагност Яновский».

Бунин констатировал в своих записках и такие факты: «Теперь в деревне матери так пугают детей:

– Цыц! А то виддам в Одессу в коммунию!»

Власть во время гражданской войны переходила из рук в руки, иногда народ терялся: кто сегодня у власти, кому подчиняться, на чью сторону встать? «Да и как не сбиться? В один голос говорят, что вчера состоялось тайное заседание, на котором было решено, что положение отчаянное, что надо уходить в подполье и оттуда всячески губить деникинцев, когда они придут, – втираясь в их среду, разлагая их, подкупая, спаивая, натравливая на всяческое безобразие, надевая на себя добровольческую форму и крича то «Боже царя храни», то «бей жидов».

Люди в Одессе надеялись на то, что город от «красных» очистят «белые». «Впрочем, может быть, и правда готовятся бежать. Грабеж идёт страшный. Наиболее верным „коммунистам“ раздают без счёта что попало: чай, кофе, табак, вино. Вина, однако, осталось, по слухам, мало, почти всё выпили матросы (которым особенно нравится, как говорят, коньяк Мартель). А ведь и до сих пор приходилось доказывать, что эти каторжные гориллы умирают вовсе не за революцию, а за Мартель».

Бунина возмущали разбойничьи нападения, которые оправдывались революцией. «Мужики, разгромившие осенью семнадцатого года одну помещичью усадьбу под Ельцом, ощипали, оборвали для потехи перья с живых павлинов и пустили их, окровавленных, летать, метаться, тыкаться с пронзительными криками куда попало.

Но что за беда! Вот Павел Юшкевич уверяет, что «к революции нельзя подходить с уголовной меркой», что содрогаться от этих павлинов – «обывательщина».

Павел Соломонович Юшкевич был на год младше Кшесинской. Родился в Одессе в 1873 году. Он был известен в столицах как философ и переводчик, имел меньшевистские взгляды. Брат Семёна Соломоновича Юшкевича.

«Революционные» матросы вели себя не лучше простых мужиков в деревнях: «Говорят, матросы, присланные к нам из Петербурга, совсем осатанели от пьянства, от кокаина, от своеволия. Пьяные, врываются к заключенным в чрезвычайке без приказов начальства и убивают кого попало. Недавно кинулись убивать какую-то женщину с ребёнком. Она молила, чтобы её пощадили ради ребёнка, но матросы крикнули: „Не беспокойся, дадим и ему маслинку!“ – и застрелили и его. Для потехи выгоняют заключённых во двор и заставляют бегать, а сами стреляют, нарочно делая промахи».

Бунин отмечал, что очень странно вели себя красноармейцы и в то время, когда уже теряли власть. «Рассказывали: когда в прошлом году пришли в Одессу немцы, «товарищи» вскоре стали просить у них разрешения устроить бал до утра. Немец комендант с презрением пожал плечами: «Удивительная страна Россия! Чего ей так весело?»

В Одессе люди страдали от голода, хотя вокруг в сёлах был отменный урожай. Крестьяне не хотели отдавать его новым властям, отчего страдали обычные горожане. «А насчет „горшка с обедом“ дело плохо. У нас по крайней мере от недоедания всё время голова кружится. На базаре целые толпы торгующих старыми вещами, сидящих прямо на камнях, на навозе, и только кое-где кучки гнилых овощей и картошек. Урожай в нынешнем году вокруг Одессы прямо библейский. Но мужики ничего не хотят везти, свиньям в корыто льют молоко, валят кабачки, а везти не хотят…»

Такая жизнь для Бунина, как и многих русских людей, была невыносима. И однажды он принял решение уехать в эмиграцию. «А потом я плакал слезами и лютого горя и какого-то болезненного восторга, оставив за собой и Россию, и всю свою прежнюю жизнь, перешагнув новую русскую границу, границу в Орше, вырвавшись из этого разливанного моря страшных, несчастных, потерявших всякий образ человеческий, буйно и с какой-то надрывной страстью орущих дикарей, которыми были затоплены буквально все станции, начиная от самой Москвы и до самой Орши…»

В 1920 году Бунин выехал за границу. Там он в полной мере познал участь русского писателя-эмигранта. Стихов за тридцать с лишним лет жизни на чужбине им было написано мало, но среди них были и признанные шедевры лирики: «И цветы, и шмели, и трава, и колосья…», «У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…», «Петух на церковном кресте», «Михаил».

В 1929 году в Париже вышла книга Ивана Бунина «Избранные стихи», которая выдвинула автора на одно из первых мест в русской поэзии.

В эмиграции Буниным было написано и десять новых книг прозы. Среди них «Роза Иерихона» (1924), «Солнечный удар» (1927), «Божье дерево» (1930). В 1925 году им была написана известная повесть «Митина любовь».

С 1927 года шесть лет писатель работал над произведением «Жизнь Арсеньева», повесть была написана по его автобиографии. В ней чувствуется ностальгический тон о бывшей России.

«За правдивый артистичный талант, с которым он воссоздал в художественной прозе типичный русский характер» в 1933 году писателю была присуждена Нобелевская премия.

В конце 30-х годов у Бунина всё сильнее чувствуется тоска по Родине. С болью он переживал события Великой Отечественной войны и очень был рад победе советских войск. В 40-е годы он пишет рассказы, которые позднее вошли в сборник «Тёмные аллеи». Сам писатель этот сборник считал самым совершенным по художественному мастерству.

В послевоенные годы он изменил своё отношение к Советскому Союзу и относился к стране доброжелательно. И всё-таки вернуться на Родину так и не смог: Бунин не представлял своей жизни в России с новыми порядками, с непонятным ему общественным строем, несмотря на то, что был ровесником Владимира Ильича Ленина.

Умер писатель в 1953 году в Париже, когда ему было восемьдесят три года.