А затем… Скала с одной стороны открылась – иначе как объяснить то, что серое свечение пропало, а все слева вдруг залилось таким невыносимым мерцанием, что она зажмурилась. Но это не помогло, ведь свечение не имело никакого отношения к зрению. Скала справа оказалась совсем близко, и Патрисия вдруг поняла, что они находятся на краю обрыва. Высоты она, в принципе, не боялась… когда это, к примеру, вид из окна селиплана, или с крыши высотного дома. Но тут…

Голова у нее начала кружиться, все краски перемешались.

– Стой! – крикнула она своему молчаливому провожатому, пока тот еще не скрылся за крутым поворотом. – Верни мне зрение! Я боюсь… я не могу идти дальше.

Кетл остановился. Как раз в этот момент под ее ногой что-то хрустнуло, и мелкие камушки полетели вниз с обрыва. Она невольно вскрикнула, лихорадочно нащупала стену и всем телом прилипла к ней.

Силуэт ученого замерцал поблизости.

– Я не могу открыть тебе зрение до решения Лайдера. Следуй за мной, и ничего не случится, – снова позвал он.

Она только панически замотала головой, понимая, что не сможет сделать больше ни шага. Если он видит сейчас ее цвет, то должен это понять.

– Но ты не можешь остаться здесь, – сообщил ей ученый потрясающую новость.

– А твой дом… Нам далеко еще?

– Еще пятнадцать сотен твоих шагов. Нам надо подняться гораздо выше.

– Я не смогу… у меня кружится голова.

Провожатый стоял в ожидании и, похоже, не собирался ничего предпринимать.

– Дай мне хотя бы руку! – потребовала Патрисия. – И давай пойдем помедленнее.

Кетл молчал.

– В чем дело? – рассердилась Патрисия. – У вас, я смотрю, не принято помогать женщине!

– А у вас, – медленно начал Кетл, – видимо, считается возможным притрагиваться друг к другу?

– А что в этом такого? Если надо помочь…

– То есть это для тебя ничего не значит?

– А что это должно значить?

– Но помощь на такой дороге никому не нужна, – вместо ответа сообщил дор.

– А мне нужна! – рассердилась она. – Я ж ничего не вижу, забыл?

Он некоторое время медлил, но потом все-таки вернулся за ней.

– Хорошо, – сказал дор. – Я возьму твою руку, если ты воспринимаешь это именно так. Но ты не должна будешь никому говорить об этом. Без крайней необходимости мужчина-илле не имеет права первым дотронуться до руки женщины.

– А она?

– Если это делает она, это означает, что она позволяет ему ухаживать за собой, как за возможной невестой. Лучше тебе об этом знать, когда ты будешь общаться с другими, особенно с теми, которые находятся в возрасте огня.

– Ну и ну, – Патрисия так удивилась, что чуть не забыла про обрыв. – А если он не захочет после этого за нею ухаживать?

– Тогда он не ответит на ее прикосновение, и второй попытки она уже не сделает.

– И она будет чувствовать себя униженно.

– Почему? Она будет расстроена, но примет это как новое знание. Как иначе мужчине узнать, что он ей нравится?

– Ну, если она ему нравится, он мог бы сказать ей об этом первый. Лучше уж мужчина получит отказ, чем наоборот.

– Мужчина не может навязывать свои желания женщине, иначе она становится уязвимой, – строго сказал дор. – И у нас не принято говорить об этом словами до того момента, как язык тела не откроет нам чувства друг друга. Слова меняют мир вокруг нас, и остаются с нами, даже когда отзвучат.

Надо же… хорошо, что он ей объяснил, и хорошо, что он пожилой, а то с кем-то другим, помоложе, она могла бы попасть впросак. Дотронулась бы случайно, а потом поди от него отвяжись. Разве что белая кожа поможет. Патрисия вдруг вспомнила, как изумленно посмотрел на нее Стар, когда она дотронулась до него в знак поддержки.

Она почувствовала, что краснеет. Получается, сначала она приставала к мальчишке, а теперь – к старику-профессору.

– Ты ведь не решишь, что я набиваюсь к тебе в невесты? – немного смущенная, она решила отшутиться.

– Нет, – абсолютно серьезно ответил он. – Мы ведь договорились понимать этот жест на твоем земном языке. К тому же, время, в котором у меня могла быть невеста, осталось двадцать светил назад.

Интересно, почему он выбрал науку и решил не жениться? Надо будет как-нибудь расспросить.

– А цвет? – вспомнила она. – Вы же видите цвет? По нему ведь можно понять, если кто-то влюблен?

– Ты имеешь в виду эмоции? Основной цвет у разумного не меняется в течение жизни. Но если кто-то не может или не желает скрывать чувства, то цвет может их выдать так же, как и глаза, и выражение лица. Но как ты сможешь узнать, кого именно любит женщина? Она может смотреть на тебя, а думать о другом.

– Ты подсказывал мне на совете, чтобы я скрыла свои эмоции…

– Я понял, что ты не скрываешь их только потому, что не умеешь.

– А этому можно научиться?

– Разумеется. Хотя некоторые эмоции скрыть очень трудно, а порой невозможно.

Пат вспомнила еще кое-что, что ей пригодилось бы:

– А как вы узнаете по цвету, говорит ли собеседник правду или лжет?

– Это узнается не по цвету, – удивился Кетл. – Разве это не слышно и так?

– Хорошо вам живется, – вздохнула Патрисия. – И врать друг другу бессмысленно, и все друг про друга ясно. Хотя, если подумать, так ли это здорово…

– Ты задаешь мне вопрос или сама пытаешься дать мне новые знания? Но я не слышу в твоих словах ни того, ни другого. О чем они?

– Это просто мысли вслух, – рассеянно ответила она.

– Земляне говорят сами с собой вслух? Как можно мыслить и говорить одновременно? Слова возникают тогда, когда созревает мысль. А твоя мысль явно не успевает дозреть.

– Земляне, – буркнула Пат, – не придают такого значения словам, иногда люди могут просто… – она подбирала выражение, – поговорить ни о чем, чтобы не молчать.

– Их сосуды пусты, но они делают вид, что пьют?

Патрисия решила не подтверждать его реплику о «болтовне» – ответить ей было нечего.

– Когда твоя мысль не дозрела, твой илинит становится очень плохим, – беспощадно сообщил дор.

– Это потому, – попыталась сопротивляться Пат, – что вы считаете каждую свою мысль законченной и не испытываете сомнений. А земной язык позволяет выражать все свои мысли, и не заключать их в обязательную форму.

– Как может разумный не испытывать сомнений? Но зачем сомневаться вслух?

– Но разве…

– Нам тоже стоит перестать черпать из пустых сосудов, – невежливо прервал ее дор Кетлерен. – Я вижу, что твой страх ушел. Нам пора идти. Я найду дорогу и ночью, но ты устала и твой путь должен быть завершен, пока светило еще делится с нами.

Тут до нее дошло, что весь этот занимательный разговор состоялся над краем пропасти – надо же, как ей удалось отвлечься! А дор-то? Отвечал, а сам терпеливо ждал, пока она придет в себя. А может, не просто ждал? Не с его ли невидимой помощью она успокоилась?

Однако силуэт его руки уже мерцал перед ней – профессор жертвовал ради нее традициями. Пат вложила пальцы в его ладонь, вцепившись как можно крепче, и он тут же потянул ее вперед.

Рука у него оказалась надежной, сухой и теплой, а идти стало гораздо легче, хотя все равно страшновато. Патрисия решила «смотреть» только в сторону скал и чуть-чуть на Кетла, тянувшего ее за левую руку. Правой она постоянно нащупывала холодный камень.

– Почему так сияет – даже больше, чем когда мы летели? – пожаловалась она.

– Это светило отдает нам вечерний цвет.

Наверное, это невероятно красиво, каким зрением ни смотри: закат в горах, на огромной высоте. Но ей снова стало не до красот. За крутым поворотом их ждал открытый с обеих сторон участок, а потом справа снова воздвиглась стена. Теперь они поднимались резко вверх. В какой-то момент небесное свечение заслонили скалы, под защитой которых Пат почувствовала себя спокойнее, но потом начался еще более крутой и ничем не огражденный подъем. Она едва находила под ногами опору, и спутник всякий раз ждал, когда Пат отыщет ступеньку – если это были ступеньки.

Воздух в горах, как ни странно, не был сильно разреженным. Но у нее закончилось дыхание, она совсем обессилела. Обрыв теперь остался у них за спиной, дор Кетл уже практически втаскивал ее в гору, а внизу всеми возможными красками мерцала пропасть. Если бы он сейчас отпустил ее руку, она полетела бы вниз, и летела бы, наверное, очень долго. От страха она уже не могла вымолвить ни слова, пот стекал по спине ручьями, мокрые волосы липли ко лбу и шее.

Наконец, одним последним рывком суровый проводник втянул ее на более-менее ровную горизонтальную поверхность. Сам он ничуть не задохнулся, дыхание у него ни капли не сбилось – старик, видать, был хорошо тренированный. Не думая уже ни о чем, Пат сделала несколько шагов подальше от пропасти и упала плашмя. Она пролежала так минуту, не меньше. Профессор терпеливо ждал, стоя рядом.

– Долго еще? – простонала, наконец, она, отдышавшись, и подняла голову.

– Мы пришли, – спокойно ответил дор Кетл. – Ты сейчас на пороге моего дома.

Н-да… похоже, напрасно она так мечтала скорее попасть «домой». Она аккуратно приподнялась на локтях, встала на карачки, а потом медленно, бочком, села, подтянув ноги и не отрывая ладоней от поверхности. То, что ученый назвал порогом, виделось ей небольшой площадкой, метров сорок в квадрате, с трех сторон окруженной обрывом. Закат, видимо, уже угасал, потому что мерцание стало слабее, и откуда-то сверху наползала настоящая чернота.

Напротив обрыва едва заметно серебрилась скала, уходящая далеко ввысь, а за скалой светлела еще более высокая пика. И еще откуда-то снизу доносилось чудесное благоухание, напоминающее запах липового цвета, но нежнее и тоньше.

Она осторожно встала, вытянув руки, ей тут же показалось, что площадка клонится в сторону пропасти, и Пат снова опустилась на колени. И – плевать, как это выглядит, – ползком на карачках двинулась в поисках опоры к скале. Потеряв терпение, Кетл решительно взял ее за руку, направил и втянул через темневший проход внутрь, где она, наконец, приняла вертикальный вид.

Ничто не освещало пещеру – а это была, несомненно, пещера, – изнутри. Серебристое свечение стало слабым-преслабым, перешло в песчаное и пропало. Закатные краски исчезли, и в этот миг Патрисия могла бы сказать, что ее поглотила полная чернота – ее внутренний взгляд здесь почему-то не работал. Однако силуэт хозяина она по-прежнему «видела».

***

Ну вот, оказывается, она боится не только высоты. Она ухватила дора за рукав:

– Свет! У тебя есть свет?

– Чего ты боишься? – удивился профессор. – Пока горы спят, ты здесь в безопасности.

– Есть тут какие-нибудь светильники? Источники света? Я ничего не вижу… даже как раньше, изнутри – ничего! Только немного тебя…

Она смутно подозревала, что это ей не поможет – если внутренним зрением нельзя увидеть селиплан, то и искусственный свет она тоже не увидит.

– Взгляд не позволяет тебе видеть в темноте? – удивился Кетл.

– А тебе? Вы и это умеете?

– Если ты спрашиваешь, могу ли я пользоваться своим жилищем, не освещая его, то мой ответ да. Но существуют насекомые, с радостью отдающие свой свет в наших жилищах. Однако их надо призывать заранее, чтобы они успели проделать немалый путь. Есть еще светящиеся цветы, но они быстро увядают, лишаясь энергии. Даже если бы они тут росли, я не стал бы просить их об этом без серьезной необходимости.

Несколько обалдевши, Пат замолчала. Она была готова «убить» любое растение, лишь бы… Впрочем, все это напоминало сказку. Животные, приходящие по зову, это еще куда ни шло, дрессировать умеют и на Земле. Но насекомые и цветы?

– Не понимаю, почему ты то видишь истинную суть предметов, то нет, – задумчиво произнес ученый. – Я думаю, это связано с твоим страхом. Ты боишься темноты, и поэтому она поглощает в тебе все остальное. Садись здесь.

Похоже, он перестал обращать внимание на традиции и спешил хоть как-то разобраться с проблемной гостьей. Движением руки он подвел и усадил Патрисию на что-то жесткое, гладкое, но не холодное, и его силуэт замерцал то слева, то справа, оставаясь единственным пятном в кромешной тьме.

Пат старалась не выпускать дора из виду, пока тот хозяйничал. Оценить размеры пещеры и высоту свода она не могла. Добавив к страху высоты еще и клаустрофобию, боязнь темноты и одиночества, Пат мысленно передала привет своему психотерапевту. Постепенно она все-таки успокоилась и ей захотелось побольше узнать об этом месте… раз уж придется провести тут какое-то время. Она надеялась, что именно «какое-то».

– Мы ведь очень высоко в горах, правда? Почему же здесь совсем не холодно? У нас в горах на вершинах лежит снег. И еще у нас чем выше, тем труднее дышать, – выдала свои скудные познания Пат.

– Воздух здесь иной, чем внизу, но, чтобы стало трудно дышать, надо выйти за пределы дыхания Илии, а это еще очень далеко.

– А чем этот воздух иной?

– Сейчас – ничем, благодаря кокону. Он создает и сохраняет тепло, иначе было бы куда холоднее. Хотя, наверное, и не настолько, как у вас на Земле. Снега на Илии не бывало уже много тысяч Фатазов, даже в горах.

Патрисия вспомнила, как хозяин селиплана говорил про купол, которым иляне себя здесь окружили. Может, это и есть тот самый кокон? Защита ото всего сразу – и от землян, и от холода. Кстати, в пещере почему-то становилось все теплее, и Пат стянула с себя термокуртку.

– Вероятно, ты голодна, – сделал научное допущение дор. – И я не знаю, достаточно ли будет твоему организму вечернего напитка.

До этого момента она про еду не думала, но тут сразу же ощутила голод и жажду.

– Я тоже не знаю, – призналась она. – Мы обычно не только пьем, но и едим. Но давай хотя бы напиток…

– Пойми, Паттл Иссия, я не принимаю здесь гостей, и не принимал их никогда в своей жизни. И, разумеется, у меня нет знаний о физиологии землян. Поэтому если ты будешь в чем-то нуждаться, ты должна сказать. Мы питаемся один раз в день, но утренний напиток дает силы, а вечерний успокоение.

– Из чего его делают, этот напиток?

– Листья для вечернего напитка отдают нам деревья. У меня не хватит его на двоих, поэтому тебе придется подождать, пока я его приготовлю. А утром я сделаю сок из плодов.

Она уже открыла было рот поинтересоваться, откуда в горах плодовые деревья, но внезапно у нее перед глазами вспыхнуло и разгорелось ярко-оранжевое пятно. Пятно колыхалось невысоко от пола, а Кетл, судя по силуэту, присел рядом на корточки.

– Это что, огонь? – обрадовалась она. – Ты будешь готовить на огне? Ты высек его из камня или у тебя есть… – она не могла найти слова «спички» в илините, – зажигательные палочки из дерева и горючего вещества?

– Да, это огонь, – Кетл отвечал последовательно. – Листья отдают свой сок, нагреваясь на огне. Я не понимаю, что значит высечь из камня и какие палочки ты имеешь в виду. Зеленая плесень, помогающая разжигать огонь на сухой траве, осталась внизу, в городе. Ее запасы бывают в каждом доме, но у нас они закончились. Нам приходится просить камни отдавать нам энергию, полученную ими от дневного светила.

– Это как? – удивилась Патрисия.

Кетл воспринял ее вопрос буквально.

– Я не смогу научить тебя этому, землянка. Просить у камня может только тот, кто имеет Дар.

Ей показалось, что она различает над оранжевым свечением огня что-то прозрачное и серебристое, перетекающее и сверкающее.

– Это вода? Там, над огнем?

– Да. Хорошо, что ты снова видишь. Значит, темнота и страх больше не затмевают твой взгляд.

– А где вы берете воду, если в горах нет снега? Ее что, тоже отдают камни? – Патрисия настолько пришла в себя, что даже могла иронизировать.

– Да, – спокойно ответил Кетл. – Горы черпают воду из своих корней и выпускают ее из щелей там, где мы просим.

Потрясенная, Пат надолго умолкла. Кто они такие, что горы отдают им воду, а камни разжигают для них огонь?

Еще общаясь со Старом, она решила взглянуть на этот их Дар с высоты цивилизованной науки. Врожденные способности илян – результат их многовекового гармоничного сосуществования с окружающим миром. Близость с природой позволяет им проникать, подключаться к ее энергетике – к так называемым «Силам». Каждый из них сам является частью этой природы, а значит, их силы – это тоже естественное ее проявление через них. Но при этом они – такие продвинутые – почему-то верят в их трансцендентный источник, и почитают эти природные силы, как личностей. Самый настоящий религиозный анахронизм!

От факультатива по истории земных религий Патрисия отказалась. На других планетах – свои верования, и знание древних религий и других заблуждений человечества лишь нарушит чистоту эксперимента – захочется проводить параллели и делать преждевременные выводы.

Конечно, и сейчас на Земле никто не запрещал верить во что угодно, если это не вредит окружающим. Но государственной поддержки такая практика не встречала – люди, способные подстраивать свою жизнь под подобную ерунду, не могут быть достаточно дисциплинированы и четко соблюдать законы Контроллера. Правительство даже собиралось законодательно заставить таких чудаков регулярно отмечаться и проходить психологическое освидетельствование.

У Патрисии в семье тоже был свой чудак – точнее, чудачка. Еще девочкой Пат стыдилась, что ее бабушка – такая умная и образованная, – так любит легенды. Патрисия не хотела ее обижать и делала вид, что слушает ее, когда та читала ей сказки по вечерам. И вот, оказывается, кое-что из этих сказок запечатлелось у нее в голове. Потому что в словах Кетла об отдающих воду скалах ей послышалось что-то величественное… Как говорила бабушка, «библейское»… И даже как-то страшновато стало.

– Наверное, для этого требуется кто-то, обладающей большой силой? – пораженная, прошептала она.

– Если ты спрашиваешь, любой ли, кто имеет Дар, может просить горы, то да, теперь любой.

– Теперь?

– Кто-то должен быть первым, чтобы найти нужное знание в источнике всех знаний, и поделиться им с другими.

Его сиреневый, она это ясно видела, светился очень красиво и ярко.

– Этим первым был ты? – внезапно догадалась она.

– Да, – коротко ответил он после небольшого молчания.

– Это и есть твоя работа? Извлекать нужное знание? Это и называется «быть ученым»? – допытывалась она.

– А у вас это слово значит иное?

– Гм… пожалуй, в целом именно это и значит, – подумав, решила она. – А почему тебе не нравится, когда тебя называют «дором»?

Долгая-долгая пауза.

– Теаюриг прав, – произнес он, наконец, странным голосом, – для многих открытий тебе не требуется труда. Ты познаешь суть вещей изнутри.

Она по-прежнему не была уверена, что это комплимент. А на вопрос он ей так и не ответил…

А ведь этот профессор, похоже, совсем не прост даже по местным критериям и занимает тут особое положение. И при этом вынужден сейчас готовить напитки, кормить и устраивать ночлег для какой-то землянки. Наверняка он ужасно зол, хотя хорошо это скрывает.