Тем временем дор, кажется, перелил сверкающую субстанцию в другой сосуд, а потом подошел к Пат и вложил ей в руку глубокую чашу без ручки, теплую, но не горячую, так что ее можно было спокойно держать. Пат доверчиво поднесла чашу к губам и сделала глоток. Напиток оказался несладким, напоминающим травяной чай, не горьким и не терпким, без ярко-выраженного вкуса, но с очень приятным запахом вроде того, снаружи пещеры. Тепло разлилось по всему телу Патрисии. Ей действительно расхотелось есть, а все страхи куда-то исчезли. Она поставила чашу рядом с собой на скамью, если это была скамья, и с удовольствием откинулась к стене, ощущая умиротворение и покой.

Силуэт дора Кетлерена переливался неподалеку, кажется, он тоже пил или что-то убирал. Патрисия лениво прикрыла глаза, словно находилась у себя дома на мягком диване – вот-вот задремлет. Усилием воли она разлепила веки и увидела… ничего не увидела! Ее провожатый нигде больше не мерцал, он сбежал, он куда-то делся!

– Кетл! Кетл! Где ты? – завопила она, судорожно отыскивая его силуэт.

Ни шороха, ни шагов в ответ. А вокруг снова полная чернота, хоть глаза выколи. Она вскочила, заметалась по пещере, сшибая неизвестные предметы, в поисках выхода, но только натыкалась на стены. Паника захватила ее. Все предстало перед ней с ужасающей ясностью: ее завели сюда, напоили и бросили здесь одну! Одну, навсегда лишенную зрения, на чужой планете, на страшном расстоянии от Земли, на огромной высоте, в горах, в черной пещере, откуда ей никогда не выбраться, никогда не спуститься вниз – даже к этим чуждым ей существам. Никого, никого, никого вокруг!

Есть ли конец у этой пещеры, может быть, она уже углубилась в самые недра горы? Она кинулась обратно и тут же врезалась во что-то светящееся. Точнее в кого-то – паршивый профессор! Она вцепилась в него, чтобы не дать снова сбежать.

– Я не могу, куда ты ушел?! Я не могу тут! Верни мне зрение! – истерично орала она.

Наконец, выдохлась и некоторое время слушала недоуменное молчание Кетла.

– Ты захотела спать, и я пошел устроить тебе ночлег, – наконец, соизволил ответить он. – Отпусти меня, Паттл Исия, и скажи, чего ты так испугалась.

Но Пат только слегка ослабила хватку.

– А ты не уйдешь? Пожалуйста… никогда так не делай… не уходи, пожалуйста! Я… я боялась, что ты бросишь меня здесь, одну.

Его цвета непонятно мерцали.

– Наверное, люди поступают так друг с другом, – произнес он, сделав логический вывод.

– Я не могу тут… в пещере… – внезапно для самой себя заплакала она, понимая, что опозорилась окончательно.

Теперь ее будут считать трусихой. Она усилием воли отпустила его одежду и сказала жалобно:

– Прости… но здесь… здесь так темно. Весь твой успокоительный чай насмарку.

– Даже если я верну тебе зрение, ты ничего не увидишь. Здесь действительно темно. Но… – он, казалось, решался, – но ты можешь выйти наружу, ты не пленница.

– А там… там обрыв! Ведь сейчас ночь, да?

– Ты словно дитя, – произнес он почему-то мысленно, и в его «голосе» почудилась улыбка. – Пойдем наружу, и ты увидишь то, чего не видывал ни один землянин.

– И что же это? – опасливо поинтересовалась она.

– Истинный облик небесных светил. Но величие их безмерно. Готова ли ты к этому?

Звезды? А ведь действительно… снаружи сейчас звездная ночь – на чужой планете, высоко в горах – кто еще может увидеть это, кроме нее? Да еще внутренним взглядом, раскрывающим истинную суть вещей?

Патрисия тут же забыла свой страх и позорную панику, ей стало ужасно стыдно, но больше всего ей хотелось немедленно увидеть то, о чем он говорил.

– Я готова, – торжественно произнесла она.

– Тогда пойдем.

– Только… дай мне, пожалуйста, руку, – попросила она извинительным голосом.

***

Кетл без лишних раздумий взял ее за руку и вывел наружу. Состояние землянки внушало ему опасение. Оно и понятно: оказавшись далеко от соплеменников, в незнакомом месте, разумный на какое-то время теряет ориентиры. А земляне, очевидно, стойкостью не отличаются. Значит, надо отвлечь ее от непонятных, но мучительных для нее тревог, переключить на нечто большее, чем она сама.

Сегодня, в горах, пока он помогал землянке, его баланс невольно нарушился. Такого количества тактильного контакта у него не было за всю его жизнь. Чужая женщина находилась на недопустимо близком расстоянии. Но тело Кетла всегда беспрекословно подчинялось его разуму, и сегодняшний вечер не стал исключением. Он многое пережил и отказался от брака, а реки его мыслей давно омывали лишь берега познания. Он моментально восстановился, и теперь ему ничего не грозило.

Стоило признать, что Теаюриг это предвидел: другой илле мог оказаться в гораздо большей опасности, чем Кетл, на чьей стороне оказались и возраст воды, и годы отшельничества. К тому же он понимал, что прикосновения, которые ничего не значили для одной стороны, не должны ничего значить и для другой. Когда он в будущем станет помогать землянке – а это, похоже, ему предстоит делать постоянно, – он будет включать защиту целителя, без которой невозможно лечение женщин. Однако эти мысли наводили на горестные воспоминания, и сейчас их лучше оставить.

Придется, однако, привыкать к неприятному цвету ее кожи, добавляющему странности ощущениям. Кетл с трудом подавил дрожь при ее первом прикосновении. Но это порченый путь – использовать телесное отторжение для восстановления баланса. Если идти по такому пути, их общение станет невыносимым. Гостья имеет право рассчитывать на его приязнь.

Увы, вернуть душевное равновесие оказалось сложнее. Кетл боролся с раздражением и непониманием. Все его существо противилось воле Лайдера, он не мог принять целесообразность того, что его, только-только начавшего продвигаться в самое сердце Знаний, заставили остановиться.

Сначала приходилось налаживать быт в горах, искать источники воды и энергии, организовывать питание и, главное, защиту. Практическое применение знаний, разумеется, необходимо. Но как только он решил, что настало время вернуться к чистой науке, к знаниям ради знаний, к познанию Сил и их действия, его тотчас же прерывают. Кетл не стал скрывать от самого себя: Теаюриг попал в точку, упомянув о его личном удовольствии, но ведь при этом он не отходил от своих обязанностей, и разве познания одного разумного не вливаются потом в общее Знание илле?

Разумеется, землянка не виновата. Ее цвета чисты, и она индиго – и это помогает ему оставаться к ней расположенным. Он радовался, что принял решение спасти ее. Но теперь приходится пожинать плоды своего поступка, хотя этот поступок и был абсолютно верен.

Истинная сущность звезд… Кетл знал, что и ему самому стоит сейчас к ней обратиться. Силы посылают ему это чудо каждую ночь, и он никогда не пропускает этого послания. Ему надо понять, что ему делать дальше. Неужели теперь вся его жизнь должна быть посвящена обслуживанию и помощи землянке, будь она хоть полным индиго. Но он-то ведь не индиго! Чего ждут от него Силы? Возможно, Теаюриг поступил вопреки их воле? Тогда надо будет ему объяснить… Свою часть работы Кетл сделал, он не мог допустить смерти индиго, он привел им землянку, а с ней – знания о Старе, сыне Кеунвена. Вот кто, кстати, мог бы поселить ее в своей пещере. Это было бы гораздо логичнее. Кеунвен живет в некотором отдалении от других, и он-то как раз настоящий индиго. К тому же, Паттл Исия спасла его сына, кому же, как не ему…

А ведь это и в самом деле удивительно, подумал вдруг Кетл. Все, что она сделала, говорит о невероятной храбрости. Так как же она боится того, чего не станет бояться даже ребенок? Дороги в горах, темноты в пещере…

Он с любопытством перевел взгляд на свою гостью, увидел ее цвета и обомлел.

***

Они стояли на самом краю обрыва, а вокруг колыхалось сияющее море – перед ней, над ней и под ней, со всех сторон. Нет, не море, а целый океан света – слепящего золотого света, пронизывающего все ее тело насквозь, как будто она – всего лишь прозрачная невидимка, не имеющая плотности. Свет входил и выходил через нее, она растворялась в нем, плавала в его переливах – у золотого оказалось столько оттенков, золото это было и раскаленным, и мягким, и твердым, и плавким, казалось, все ее существо сейчас лепится заново, преобразовывается, то теряет, то приобретает новую форму. А может, она уже летит, раскинув руки, навстречу этому свету, который поглотит ее навсегда, сожжет без остатка, и это и есть ее самое большое желание!

Сзади оставался только маленький островок, кусочек скалы, только его тусклый свет чуть-чуть загораживал беспредельное зрелище. Нет, это нельзя назвать зрелищем, только состоянием. Это нельзя наблюдать, а можно лишь пережить. Можно сойти с ума от такой радости, от того, что тебя больше нет, а есть только этот свет, но ты и есть этот свет, ты его малая часть, пусть только он разрешит тебе влиться, соединиться с ним, а при этом ты не растворишься, а только кристаллизуешься, а можешь, тебя вылепят заново, только уже настоящей, такой, как…

– Довольно. Пойдем, – произнес тихий голос рядом, но она только безумно замотала в ответ головой.

Кто-то держит ее за руку, она вдруг ощутила помеху – ей не дают взлететь. Патрисия дернула рукой, пытаясь освободиться, и тут… все прекратилось.

В глазах потемнело – после такого невыносимого сияния казалось, что вокруг одна чернота. Ее руку по-прежнему крепко держал Кетл. В темноте она разглядела фигуру рядом, но не сразу осознала, что снова видит. Видит самым обычным способом – глазами. Они стоят на жутком обрыве, за ними – скала, внутри которой пещера. Всего несколько шагов до края обрыва, а вокруг – внизу, наверху, везде – звездное волшебство. Звезды невероятно близки и огромны. Пат словно стоит на мысу маленького корабля посреди звездного океана – и плывет, или летит куда-то вместе с этим корабликом. Зрелище волшебное, завораживающее, совершенно бесподобное. Но…

– Зачем… – тускло спросила она. – Зачем ты вернул мне это дурацкое зрение… им ничегошеньки не увидишь.

Кетл молчал, ей показалось, что он потрясен, но ей было сейчас все равно – раз невозможно вернуть то ослепительное сияние внутри себя.

– Тебе… тебе больше нельзя, – так же тихо произнес он.

– Почему…

– Я не знаю, – только и выговорил тот, у кого имелись ответы почти на все, – но на тебя это действует не так, как на илле. Свет может забрать тебя насовсем. Не думаю, чтобы Силы хотели этого, – не слишком уверенно добавил он.

– Это со всеми землянами так? – спросила Патрисия прежде, чем поняла, что сморозила глупость – никто из землян никогда не находился в ее положении.

– Я не знаю, – однако, ответил дор.

Патрисия печально смотрела на немеркнущий свет – видимые облики звезд казались ей теперь холодными и далекими. Ничего, кроме разочарования, она сейчас не испытывала. Внизу по-прежнему темнел страшный обрыв, и пути, по которому они пришли, отсюда не видно. Но страх не возвращался. Потрясение, которое она пережила, словно уничтожило его на какое-то время.

Впечатления все-таки отступали, и Патрисия приходила в себя. Куртка осталась в пещере, но Пат не чувствовала холода. Однако Кетл потянул ее обратно, и она повернулась к нему, только сейчас сообразив, что впервые увидит его физическое обличье. Его спина мелькнула в проходе, и под светом звезд Пат успела отметить, что он, хоть и выше ее самой, но ниже, к примеру, Стара. Широкоплечий, худой, но, наверное, жилистый. Темные прямые и, должно быть, жесткие волосы доходили ему до плеч, а из одежды она успела разглядеть лишь подобие плаща, как у рыцарей на старинных картинах.

Войдя в пещеру, она и вовсе перестала что-либо различать, и дора тоже – теперь у нее не было даже внутреннего взгляда. Просить снова себя «ослепить» – пожалуй, чересчур. Особенно после того, как она истерично требовала вернуть обычное зрение. Но ее еще переполняли впечатления звездного сияния, она видела перед собой его слабые отголоски.

Сейчас ее, правда, беспокоило и нечто другое, совсем не возвышенное. Она лихорадочно соображала, как лучше сказать об этом «профессору». В общении со Старом она использовала земное слово «туалет», потому что в илините подходящего не нашла, а Стар ей иного не подсказал. Он быстро сориентировался в ее санузле и – хвала, как говорится, Силам – ее участия в этом не потребовалось. Когда ему было надо, он шел «очиститься» или «обновиться». Но – она с ужасом вспомнила – делал он это единственный раз в день, причем только утром.

– Ты должна произносить свои желания вслух, – помог ей дор Кетлерен, – мне приходится смотреть на твои эмоции, скажи, в чем ты нуждаешься сейчас или что хочешь спросить?

– Я… мне нужно… я бы хотела… – начала она, мучительно подбирая слова и радуясь, что в темноте не видно, как она краснеет. – Ну, я ведь много пила, и у меня не было возможностей… Организм человека должен выводить лишнее, и…

Дор, к ее радости, быстро догадался.

– Тебе надо было сразу сказать. Нам не требуется обновляться слишком часто, но, возможно, у вас это иначе? – в его голосе не прозвучало ни капли смущения.

– Да, иначе, – с облегчением сказала она. – Но у нас считается неприличным говорить об этом с другими.

«Особенно с мужчинами, хоть даже и с пожилыми», – добавила она про себя мысленно. Она вспомнила своего институтского профессора – ей было бы неловко вести с ним такой разговор.

– Но как мне помочь тебе, если ты будешь молчать? – снова удивился он.

Больше всего она опасалась какого-нибудь подобия ведра, которое потом следовало выносить и выливать на скалы. Но все оказалось гораздо приличнее. Ее опять взяли за руку и отвели (она старательно запоминала дорогу) в узкий проход-ответвление по правую сторону от входа. Короткий спуск закончился небольшой каморкой. Здесь, к ее радости, между скал оказался узкий проем – выйти через него было нельзя, но звездный свет освещал крохотное помещение так хорошо, что Патрисия сумела вовремя остановиться: бездонная расщелина перед ней и служила канализацией. Стена напротив просвета наклонялась вперед, так что на нее можно было удобно опереться. А с потолка, как по заказу, спускались тонкие пластинки мягкого белого растения, напоминающего мох. Пластинки эти свисали, вились и явно годились для использования в качестве туалетной бумаги. Они еще и пахли очень приятно, заглушая иные запахи. Пат уже не удивилась бы, узнав, что мох «попросили» расти именно тут.

Дор Кетл тактично ожидал наверху, а потом проводил ее в «спальню» – то же ответвление вело дальше вправо, а узковатый проход заканчивался новым пространством. Пат сразу поняла, что эта «комната» совсем крохотная – она смогла нащупать и стены, и свод, всего лишь подняв и раскинув руки. А через шаг наткнулась коленкой на низкий выступ в скале. Ага… вот это-то лежбище, похоже, и будет ее кроватью… А она еще не могла себе выбрать дизайн – там, на Земле!

Ей вдруг до боли в груди захотелось перенестись в свою земную квартирку, к устаревшей бабушкиной мебели и настенному сенсорвизору. А вот это вот все пусть окажется страшным сном.

– Ты будешь здесь спать, – сообщил Кетл.

Новостью это не стало, но обрадоваться не получалось. Надо взять сюда термокуртку – ее ресурса должно хватить на пару недель, а потом… Но даже если она не замерзнет… брр… спать в одежде на голом камне…

– Но камень… он же холодный… – залепетала она.

– Когда мы поднимались сюда, я заметил, что ты не умеешь регулировать температуру тела, за тебя это делала твоя одежда.

Он бы еще намекнул ей на дезодорант! Что он там заметил – капли пота у нее на лбу?

– В пещере намного теплее, чем снаружи, и камни не холодны, но, если тебе потребуется согреться, я положил покрывало, – ровно продолжал дор.

Пат пощупала свою кровать и ощутила нечто мягкое и приятное, напоминающее плюшевое одеяло, хотя вряд ли, конечно, это было оно.

– А где спишь ты? – не могла не задаться вопросом она.

– Я останусь в основной пещере.

– Может, лучше наоборот, – дрожащим голосом попросила Пат, чья клаустрофобия подпрыгнула до небес. – Ты оставайся здесь, а я пойду в большую пещеру – там хотя бы есть выход наружу.

– Нет. Ты не пленница, но я не хочу оставлять тебя одну близко к звездам, – непонятно ответил он.

Боится, что она может сбежать и навернуться со скал?

– Я больше не вижу тебя, – она не оставляла надежду до него достучаться, объяснив, что ее страх обоснован. – Ты видишь мой цвет постоянно, а я могла видеть, только когда ослепла. А я уж подумала, что научилась, как вы… Погоди, а ты знал, что так будет, когда снова включил мое зрение? Ты ведь хотел, чтобы я больше не видела истинного света звезд.

– Я не знал. Я просто испугался, и сделал единственное, что подсказали мне Силы – снял с тебя запрет. И это помогло. Однако мне жаль, что ты не можешь видеть истинным и обычным взглядом одновременно.

– Ты нарушил повеление Лайдера, – сообразила она. – Тебя снова накажут. Хотя… наверное, больше наказать уже некуда, правда?

Она усмехнулась, ожидая, что вежливый хозяин ее опровергнет и скажет, что она ему вовсе не в тягость. Однако не тут-то было.

– Возможно, – серьезно согласился дор. – Но я не буду лишать тебя зрения снова, потому, что, когда ты видишь истинную суть вещей, ты теряешь слишком много энергии. Ты к этому не готова. Это новое знание, и я донесу его до Лайдера.

В кромешной тьме Патрисия села на свою лежанку, ощутив волшебное тепло покрывала, сбросила обувь и подтянула под себя ноги. Однако она продолжала удерживать Кетла за руку, пытаясь привыкнуть к мысли, что сейчас останется здесь одна в темноте. Не страшно, не страшно, повторяла себе Пат – если станет совсем уж тускло, она сможет нащупать выход.

И все-таки у нее вырвалось:

– Не уходи… пожалуйста.

Звездные впечатления казались теперь далеким сном, вместе с обычным зрением вернулась прежняя Пат, которая почти ничего не боялась – только темноты, высоты и замкнутого пространства.

И он не ушел. Не отпуская ее руки, присел рядом с лежанкой. Патрисия даже и не надеялась на такое, и благодарно замерла. Словно она оказалась в гостях у бабушки – ну ладно, пускай у дедушки, и он только что прочитал ей сказку, и послушно остался дожидаться, пока любимая внучка заснет. А внучка-то эта совсем не индиго, потому что плевать ей на то, что усталый дед сидит тут и караулит ее сон, главное, что ей теперь удивительно спокойно… и все смешалось, и какой-то голос что-то тихо и монотонно говорит в ее голове – может, поет колыбельную? «Это напиток так действует?», – спросила она словно у самой себя. «Я помогу тебе уснуть», – откуда-то издалека ответил голос в ее голове.

«Наверно, я все-таки сильно достала его сегодня», – успела подумать она перед тем, как совсем отключиться.