Глава 6

Мы поднялись в нашу квартиру. Джина недовольно заворчала, а я скорей стала искать тряпку.

– Ты проходи, проходи. Джина, девочка моя, ну как не стыдно. Вот перед гостями стыдно должно быть. И то верно – хозяйка где-то ездит, девочку свою совсем забросила со своими расследованиями.

Так я ползала по полу, затирая следы невинного преступления своей доброй старой собаки. Антон прошёл на кухню, а эта подлиза (я имею в виду Джину) уже что-то выпрашивала у него поесть.

– Глянь в холодильнике, кинь ей чего-нибудь на зуб!

Видимо, Антон уже догадался её удовлетворить, потому что из кухни доносилось радостное повизгивание. Когда я зашла на кухню, Антон включил чайник и намазывал кусок хлеба маслом.

– Похоже, мальчик проголодался. Конечно, конечно, в холодильнике, как обычно, шаром покати, но сейчас что-нибудь сообразим…

– Спасибо, – протянул мне Антон бутерброд и ставя кружку чая передо мной.

Вид у него измученный, подумала я, глаза красные…

– Слушай, давай отбросим все китайские церемонии. Ложись спать. Сполоснись и ложись спать. Я тебе пока в гостиной постелю.

Он утвердительно кивнул головой, послушно пошёл в ванную. По дороге прихватил полотенце и махровый халат. Минут через пятнадцать он вышел слегка румяный и бодрый, даже игриво чмокнул меня в щёку.

– Ой, что за шалости, молодой человек, – потрепала я его в ответ на слегка шершавый подбородок, и отправилась «попудрить носик».

После душа я вышла в коридор, прислушалась к звукам в гостиной, но кроме мерного посапывания, ничего не услышала.

Умаялся мальчик, подумала я, тихо отворяя дверь в гостиную. Антон спал на спине, дыхание было глубоким и спокойным. Рядом с диваном лежала кожаная папка для бумаг. Интересно, что в ней. Желание узнать больше информации не давало мне покоя. Я тихо позвала:

– Антон.

Он слегка вздрогнул и перевернулся на бок. Так, кажется, он крепко спит. Я взяла папку и на цыпочках вышла из комнаты. Джина, лежащая в коридоре, удивленно подняла морду.

– Все нормально, девочка, все нормально…

Пожалуй, пойду к себе. Сердце билось в радостно-тревожном предвкушении, как у девочки, утащившей эротическую книгу втайне от родителей. Наконец, я достала довольно увесистую пачку бумаг. Что-то интересное… Фотографии Галицкой. Антон их не показывал. Галицкая на улице. Одета неброско, но что-то выдает в ней педагога. Не модно и дёшево как-то. На этой фотографии отчетливо видно, что глаза у неё разного цвета – один глаз зеленовато-желтый, второй голубовато-серый. Есть во всей её фигуре что-то устрашающее, несмотря не доброжелательную улыбку.

На другой фотографии Галицкая в окружении каких-то молодых юношей и девушек, чьи лица кажутся мне смутно знакомыми. А, вот этот парень с длинными волосами был одним из русальцев на празднике. Он пел грустную песню о девушке Ганне, утонувшую в реке у брода. Как можно у брода утонуть? Мать Ганны верует в то, что девушка как бы растворилась в природе, и что ей хорошо и спокойно. Эту песню в дуэте с длинноволосым, пела неказистая девушка. На фотографии её нет. Галицкая смотрит куда-то поверх голов, взгляд отрешённый, в никуда.

А вот этот снимок странный. Галицкая с закрытыми глазами и улыбкой на лице. Волосы распущены, что на неё не похоже. Она сидит, руки опущены вниз, правая кисть положена на левую. Что-то мне это напоминает…Выражение блаженства на лице. Да-да, это улыбка Будды, не иначе.

Я вспомнила, как несколько лет назад заезжала к другу юности. В Москве я была в командировке, весь день была на семинаре, и вырваться смогла только к вечеру.

Валентин ухаживал за мной в студенчестве, а я все время отшучивалась, а роман с Володей был скоропалительным и для всех неожиданным. Но с Валеном (так я его называла, не помню уже, как это к нему пристало, видимо, галантные ухаживания ассоциировались у меня с чем-то французским, вот и получилась смесь французского с нижегородским) у меня остались очень тёплые дружеские отношения. В Москву его занесло случайно, женился на москвичке старше себя. Его Неля была, в общем-то, довольно милая женщина, домовитая, симпатичная, только чуть-чуть замкнутая. Женился он к концу пятого курса, когда ездил на преддипломную практику в московский университет.

В последнее время мы общались в основном по Интернету, но сейчас, в конце июня – начале июля он был в отпуске, навешивать на него свои проблемы было бы просто хамством. Тем более, выискивать его в какой-нибудь Барселоне или Варшаве не хотелось.

Та встреча, о которой я вспомнила, разглядывая умиротворённое и гармоничное лицо Галицкой на фотографии, была сделана несколько лет назад. Он встретил меня на остановке, и просил не шуметь, когда придем домой. Неля, всегда такая гостеприимная и приветливая, сидела на кухне и даже не вышла поздороваться со мной.

– Что это с ней?

– Не обращай внимания, она там занимается.

– Чем?

– Точно сказать не могу. Медитирует, очевидно.

– Вот это новость.

– Тише, давай в комнате посидим, я там всё приготовил. Если не хочешь дома, то можно прогуляться. Правда, время позднее, неспокойное. Машины вокруг с гексогеном, слышала, наверное.

– Слышала-слышала. Хорошо, посидим дома, потом посадишь меня на такси. А что это за запах? – спросила я, чувствуя, как что-то тягучее врывается в мои лёгкие.

– Это палочки такие, ароматические.

– А… Что-то у меня от них в горле запершило. Не пора ли нам освежить это самое горло каким-нибудь благородным напитком?

– Например, мартини со льдом, я правильно понял?

– И давно у тебя Неля такая?

– Два последних года. Знаешь, я практически с этим смирился. Она стала более уравновешенной. С занятий приходит спокойная, никаких скандалов у нас не происходит. Я, конечно, шучу на тему, что учитель не может быть человеком. Как можно поклоняться учителю, ведь это самый обычный человек, возможно, более тебя что-то знающий. Он ведь не Христос, не мессия.

– А… Понимаю, – тогда мне это казалось очень дал`ким, и я ни черта не понимала.

Неожиданно дверь кухни отворилась и появилась Неля.

– Здравствуй, Наташа, рада тебя видеть.

– Привет-привет.

– Ты не стесняйся, проходи. Я всё приготовила, но, к сожалению, вынуждена вас покинуть.

– Что так?

– У меня занятие.

Все это она говорила с доброжелательной и отсутствующей, ничего не значащей одновременно улыбкой. У меня тогда промелькнула мысль, вернее, обрывок мыслишки, что вот мы крутимся-вертимся, чего-то добиваемся, тратим здоровье и нервы, отдохнуть некогда, и даже на отдыхе веселье выходит злое чаще всего, а тут человек радостный, невозмутимый, видно, что ему на житейские бури – как слону гавканье моськи.

В ту пору, я знала, у Нели работа была почти механическая, после которой не то, что на занятия – ужин приготовить бывает лень. Неля натянула на себя какую-то невесомую накидку, хотя на улице было прохладно, и с улыбкой Будды (именно такой, какой её описывают в ставших классическими книгах по аутотренингу – уголки губ слегка приподняты, улыбка освещает лицо как бы изнутри, возникает ощущение, что от человека идут невидимые токи добра и любви) выпорхнула из квартиры.

– М-да… Весело ты живешь, Вален.

Итак, в одну секунду я вспомнила детали той встречи, сомнений быть не может, Галицкая запечатлена в момент отрешённости от этого мира. Ладно, хорошо. Идём дальше. Так… Справка из домоуправления, где проживает Галицкая. Адрес совпадает с результатами запроса из соответствующей базы данных.

Справка из психдиспансера о психическом состоянии Галицкой. Ну вот, голубка ты наша, попалась. Отнюдь. Справка бесстрастно свидетельствовала о том, что Галицкая на учёте не состоит, следовательно, психически здорова. Эх, старые золотые времена, когда упечь человека в психушку было делом почти пустяковым. Вот старых добрых диссидентов гноили в этих домах – а явная шизофреничка разгуливает на свободе и забивает голову совсем юным желторотикам.

Наталья Владимировна, почему же ты хочешь найти изъян в этой уважаемой всеми женщине? Это я начала полемику сама с собой. Кстати, подобные разговоры внутри себя как раз и свидетельствуют о раздвоении личности, то есть склонности к шизофрении. «Любовь жестока, шиза заразна», – вспомнила я новую песню одного то ли барда, то ли рокера. Смотрим дальше. Манифест. Революционеры просто, ленинский кружок.

«Мир пребывает в хаосе. Люди разучились думать, и, словно марионетки, играют в пустую, никчемную игру под названием «жизнь». Они загнали себя в каменные клетки, порабощены рекламой, навязывающей им западный образ жизни, их существование есть бесконечная гонка по окружности, где контрольными точками являются так называемые «блага цивилизации». Человек превратился в механизм с заданной программой: сначала престижная школа, потом институт, затем денежная работа, выгодный брак, блестящая карьера, шикарный отдых, квартиры, машины, дачи, и, наконец, бархатный занавес с многолюдными похоронами».

Где-то я это уже читала, или смотрела, или слышала… Да-да, Серёжа, мой мальчик, учил меня жизни, цыпленок мой неоперившийся, распушил хвост, словно настоящий петух. Вот откуда ветер дует. То, что манифест имеет отношение к Галицкой – в этом у меня не было никаких сомнений.

«Спасение человечества может быть достигнуто путём сложного пути слияния с природой. Только так можно обрести гармонию». И тут гармония. Ну полная гармония всего со всем! «Обращаясь к языческим традициям, мы пытаемся восстановить прерванную связь с природой. Наши предки хорошо чувствовали эту связь и поклонялись добрым богам, не забывая задабривать богов пекельного мира».

Так-так. Значит, и вашим, и нашим. Конечно, я читала, что в Киевской Руси, несмотря на то, что церковь рьяно следила за новоиспеченными христианами, русские князья устраивали языческие жертвоприношения. Христу свечку поставить, да и Перуна не забыть. Почему мы и знаем о славянских богах – по многочисленным указаниям церкви избавляться от «бесовских» праздников. И это на фоне того, что большинство православных праздников практически совпадает по времени с языческими. Но и после тысячелетия христианства на Руси мы слушаем сказки про леших, русалок, домовых, дикари, в общем.

«Если мы и дальше будем жить в хаосе, то предопределённые судьбы могут полностью измениться». Если они предопределены, «я знаю, что это карма, и против неё не попрешь», чего же нам бояться? Неувязочка. «Все в мире должно находиться в равновесии, в том числе и наши судьбы, которые, с одной стороны, предопределены, а с другой стороны могут стать ещё более трагическими». Ну понятно. Мир, который стоит на грани катаклизмов. Небось, и рецепт есть, как спастись.

Что-то такое подобное и Неля мне внушала утром на кухне, в прошлый раз. Мы с Валеном так засиделись, что ни в какую гостиницу я уже не поехала. А утром Неля пыталась вести со мной душеспасительные беседы, что изрядно меня взбесило. Никакой сарказм на неё не действовал. Говорила она без запинки, в который раз агитируя меня за правильный образ жизни и занятия духовным самосовершенствованием.

«Нить судьбы, которую прядет древняя богиня Среча, день ото дня становится тоньше, и Несреча подхватывает эту нить, а добрая судьба навсегда покидает человека. Вера предков – это наша нить Ариадны, которая позволит устоять в борьбе между силами Добра и Зла, Света и Тьмы. Эти силы должны находиться в равновесии. Поэтому вера, которая проистекает из самой природы, есть одновременно и метод познания себя, и обретение внутреннего равновесия».

М-да. Равновесие, гармония. «Сансара, нирвана, и всяка печаль пройдёт», БГ актуален как никогда. Раньше мы слушали его, практически медитировали под его песни. Это тоже был метод абстрагирования от окружающей действительности. Помню, как эти песни «доставали» моих родителей.

– Ну, вот объясни нам смысл фразы «возьми меня к реке, положи меня в воду, учи меня искусству быть смирным», – говорила мама, пытаясь перекричать «блеяние», как она называла музыкальные экзерсисы «Аквариума».

Лишь немногие одновременно с прослушиванием странных текстов (не для «средних умов», как любили подчёркивать «продвинутые») параллельно изучали азы китайской философии, дзен-буддизма и прочего, прочего, что Б.Г. так умело имплантировал в свое творчество. Протест, у нас это был протест, направленный против совдеповского образа жизни. А сейчас – против нарождающегося капитализма, что ли? Тогда это выглядит как в старой поговорке – «за что боролись, на то и напоролись».

Я полистала дальше. Манифест довольно внушительный. Но, в принципе, мне уже все понятно, на какую мельницу будет литься вода. Возникает законный вопрос – откуда это у Антона? В лоб его об этом не спросишь – заподозрит, что рылась в бумагах.

Следовательно, идём дальше скучной дорогой познания. Мисс Марпл, да и только. Осталось очёчки нацепить и букли подрисовать седые – и всё, Агата Кристи отдыхает, сами с усами, детективы писать умеем.

Интересно, у Кристи были литературные негры? Сразу представилась картинка – пять человек распределяют между собой заготовки глав нового романа. Одно облегчение – уже не нужно выдумывать внешность главной героини и выверять каждую главу. А что, Кристи – это хорошо раскрученный бренд, и было бы не удивительным, если бы на свет всплыли какие-нибудь «не опубликованные ранее рукописи». Сдаётся только, что и это было бы куда приятнее читать, чем поделки новоиспечённых детективщиц-домохозяек.

Так, манифест откладываем до лучших времен, тем более, голова уже почти не соображает, не голова, а просто кость. Хоть Джине бросай, чтобы погрызла на досуге. Смотрим дальше. Шифровка какая-то шпионская. Циферки и буковки. Ах да, мальчик у нас в органах. Пусть поиграется. Мужчинам приятно играть – в политику, в шпионов, в суперменов… Вот вырезанная из газеты статья о новых способах криптографии. В качестве шифра используются частицы любого твёрдого вещества в смоле. С помощью лазера определённой длины строится инферограмма, уникально определяющая код. Новый способ предложен российскими физиками.

Как это все взаимосвязано, интересно было бы узнать?

Собака в коридоре заворчала, и послышались шаги. Я быстро выключила свет, засунув папку под кровать и укрывшись одеялом. Дверь приоткрылась, и в проёме возникла голова Антона. Он внимательно вглядывался в темноту, даже как будто внюхивался, словно гончая собака. Постояв так полминуты, он закрыл дверь и пошёл на кухню. Потянуло сигаретным дымом. В моей голове бешеной каруселью прокручивались варианты возврата папки на место. Размышлять некогда, и так все время одни размышлизмы и рассуждалки. А жизнь требует только одного – экшн, экшн. Я быстро встала и обернула папку в лежащий на кресле плед. Джина снова заворчала, когда я проходила мимо, я на неё шикнула. Дверь в кухню была прикрыта, я проскользнула в гостиную, вернула папку на место и с невинным видом оглянулась на дверь. Через секунду появился Антон.

– Вот, принесла тебе плед, думала, вдруг ты замерзнешь.

– Думаешь, плед меня может спасти? Почему не спишь?

– Просыпаюсь всё время, слишком много впечатлений.

– Понятно. А я вот вырубился, – его взгляд остановился на лежащей папке. – Я скоро уеду, не беспокойся. Твои когда должны вернуться?

– Не знаю, сегодня, наверное. Завтра рабочий день.

– Угу, – он неуклюже взял меня за руку и слегка погладил.

– Наташа, я хотел тебе сказать… Ты очень интересная женщина, умная, красивая…

– Нельзя ли без банальностей?

– Я очень хочу тебе помочь, но ты должна понять некоторые вещи.

– Например?

– Понимаешь, твой сын попал под очень сильное влияние, и ты в этом не виновата, нет…

– Что ты мямлишь-то? Говори яснее, – меня уже этот ответ двоечника у доски стал раздражать.

– В общем, Галицкая дама не самая обыкновенная, она может оказывать на людей влияние, сравнимое с порабощением. А у твоего сына есть склонность ко всякого рода мистическим и абсурдным вещам. Но чем абсурднее, тем вернее. К сожалению, это чем-то схоже с умопомрачением. Человек привязан к земле, но человек не совсем нормальный эту ниточку рвет и улетает…

– Ну, допустим. Он всегда любил Кэролла и Хармса. Но это ничего не доказывает. Мало ли людей читает абсурдную литературу. Вся наша жизнь – сплошной абсурд. То, что мы считаем нормой – на Западе считает абсурдом. Скажи, она его зомбирует?

– Этого я полностью утверждать не могу. Но то, что она проводит с ним индивидуальные занятия – это абсолютно точно. По показаниям соседей, он там появляется очень часто.

– Бедный мой мальчик. Но ей всё это – для чего?

– Чтобы удовлетворить свои амбиции. У Галицкой была одна научная работа, по суггестивному воздействию на сознание людей. Работа была заявлена, но вышла очень маленьким тиражом. Дело в том, что Галицкую не любили на кафедре, не помню, говорил ли я тебе, что она работала ассистентом на кафедре психологии в нашем университете, короче говоря, она, кажется, издала её за свои деньги.

– У тебя эта работа есть?

– Нет, я просто просматривал её, мельком.

– Но где-то ведь она есть, в библиотеке, где-нибудь ещё?

– К сожалению, все экземпляры разошлись по частным библиотекам. Университет не захотел её покупать.

– Хорошо. Ведь есть какие-нибудь законы, позволяющие приглушить непомерные аппетиты нашей подруги?

– Формально – есть. Но негативное психологическое воздействие очень трудно доказать, практически невозможно. Требуется психиатрическая экспертиза, изымание материалов, и так далее.

– Понятно. То есть ты хочешь сказать, что мы абсолютно бессильны? Хорошо. Тогда я сама объявляю ей войну. Я найду другие доказательства, и посажу её в тюрьму, например, за нелицензированное занятие частной практикой. Хотя… Можно сделать всё гораздо проще… Нанять людей и просто уронить кирпич на голову.

– Слушай, я последнюю фразу не слышал, хорошо? Ты понимаешь, о чём ты говоришь?

– Я понимаю одно – я вырастила сына, даю ему образование, подготавливаю условия для карьерного роста, в конце концов, я люблю его, ведь он моё дитя, и тут появляется какая-то Галицкая и пытается сделать его уродом.

– Я тебя хорошо понимаю, делаю, что могу. Но мне кажется, что в твоей любви к сыну есть много собственнического. Он поступает не так, как хочешь ты, и тебе жаль своих трудов, которые ты в него вложила.

Меня так и подмывало спросить его о манифесте, фотографиях, шифровках и непонятной статье. Да, конечно, он, пожалуй, прав… Мне жалко своих трудов, которые я в него вложила, и отдавать без боя Серёжу мне не хотелось бы. Антон выглядел каким-то виноватым.

– Да не грусти так, зайчик, – потрепала я его по щеке, – я ведь не молоденькая девочка, многое сама умею.

Антон весь напрягся в одну минуту. Похоже, он подумал, что я пытаюсь его соблазнить. Как назло, халат на мне был полупрозрачный, и вся сцена показалась мне полной намёков и недоговоренностей.

– Ну, в общем, я пошла спать. Фотомодели, чтобы выглядеть на все «сто», спят по десять часов, – сказала я, притворно зевнув, – утро вечера мудренее, завтра всё решим, кого «в сортире мочить», а кого культурно под белые рученьки выводить на чистую воду. Спокойной ночи, вернее, спокойного утра.

…Утром я проснулась в десять от грохота посуды на своей кухне. Антон пытался изобразить горячие бутерброды, одновременно варя кофе. Да, бармен из него, видно по всему, никакой.

– Доброе утро. Пытаешься блеснуть хорошими манерами и подать кофе в постель? А вот и не вышло. Мадам проснулась от ваших экзерсисов.

– Доброе утро.

Мы быстро перекусили, и Антон начал собираться.

– Чао, бамбино.

– Д-до свидания.

– Ты стал заикой? А я думала – ты зайка, – помахала я ему рукой на прощание.