Учителя

Когда Пете Осколкову сообщили, что Фомин ночью повесился, он первым делом помчался к капитану Журавлеву.

События прошлой ночи основательно перемешались в Петиной голове. Странные, почти нечленораздельные слова Фомина, несомненно знающего что-то, о чем было больше никому не известно, Петя с большим трудом восстанавливал в памяти.

«Кажется, он говорил, что никакого золота на борту вертолета не было? Про какие-то контейнеры… Может, конечно, это все было по пьяни, а может… Надо обо всем дяде Саше рассказать».

В кабинете Журавлева шло какое-то совещание, поэтому Пете пришлось часа два просидеть в коридоре.

Когда собравшиеся выходили из кабинета, до Пети донеслись обрывки разговора:

— …Обломки на два километра вокруг разнесло… — говорил один (Петя сразу решил, что это кто-то из московской следственной бригады).

— А где же… — его собеседник понизил голос так, что конец фразы Петя не расслышал.

Московский следователь пожал плечами.

Как только все разошлись, Петя ворвался к Журавлеву. Он, как обычно, что-то писал.

— Дядь Саша! У меня новые данные есть!

Капитан поднял голову от своих бумаг:

— А, Петя, заходи, садись. Что там у тебя?

Петя в двух словах передал ему содержание ночного разговора с Фоминым. Внимательно выслушав его, Журавлев махнул рукой:

— Ты, Петюня, лучше домой иди и следствию не мешай.

— Как это — не мешай, дядь Саша, это же важные данные!

— Ты мне сейчас тут со своими «важными данными» все следствие запутаешь. Мало ли, что человек по пьяни сболтнет.

Петя обиделся:

— Да ну вас, дядь Саша! А если это все правда? И потом, с чего бы Коле вешаться?

— Нахрюкался твой Коля, жизнь не мила стала, вот он и повесился. Вертолет тут ни при чем. Помнишь, в прошлом году Филя из лесхоза утопился?

— Помню.

— Ну вот. Что же касается того, что на вертолете золота не было, так это вообще полная чушь. Куда ж оно делось?

— Не знаю. Но ведь вертолет-то нашли, а золота нет.

Журавлев грозно сдвинул брови:

— А ты откудова секретную информацию знаешь?

Петя напустил на себя важный вид:

— У меня, дядь Саша, свои источники имеются. — И он развалился на стуле, положив ногу на ногу.

— Я вот те сейчас дам, «свои источники». Ремня хорошего! — Он привстал на стуле и принялся расстегивать портупею.

Петя вскочил и боязливо отошел в другой конец комнаты:

— Не надо, дядь Саш, я все понял.

Журавлев снова сел:

— И не вздумай со своими версиями долбаными к москвичам подходить! Мигом задержат. И еще, чего доброго, в смерти Фомина обвинят. Ты ведь последний, кто с ним разговаривал?

— Да.

— Ну так иди отсюда. У меня дел полно.

— Дядь Саша, — взмолился Петя, — а Коля еще про какого-то грузина вчера говорил…

Журавлев вздохнул:

— Белая горячка у твоего Коли была. Вот и мерещились везде черные человечки…

Петя вышел из милиции совершенно растерянным. Понятно, конечно, что Журавлеву хотелось поскорее закрыть дело с вертолетом, а кроме того, не впутывать сюда сына своего давнишнего друга. Но все-таки Петя чувствовал, что ночные откровения Фомина были вызваны не только выпитым. Поэтому он решил пойти на квартиру Коли Фомина и расспросить соседей.

Жил он в маленьком финском домике на две семьи. Квартиру Фомина уже успели опечатать, видимо, с утра здесь побывал участковый. Петя позвонил в противоположную дверь.

Через минуту ему открыла пожилая женщина с крашенными в фиолетовый цвет волосами:

— Осколков?! Не может быть! Какими судьбами?

Это была Полина Владимировна, бывшая школьная учительница Пети.

— Добрый день, Полина Владимировна.

— Заходи, заходи. Давненько я тебя не видела, Петр.

Пожилая учительница жила здесь со своим мужем — Валерием Ивановичем, который преподавал физику. Полина Владимировна же была преподавателем русского языка и литературы. Она схватила Петю за руку и повела в глубь дома.

— Валерий Иванович, ты гляди, кто к нам пришел!

Из боковой комнаты вышел ее муж в майке, тренировочных штанах и с газетой в руке.

— А, Петр, здравствуй. Как поживаешь?

Петя уже открыл было рот для ответа, но Полина Владимировна его перебила:

— Ну Валерий Иванович, не приставай к человеку с порога. Надо сначала за стол усадить. Иди лучше переоденься.

Петю отвели в большую комнату, обставленную старой мебелью с потрескавшейся лакировкой. В буфете красовалось множество хрустальных ваз — Полину Владимировну в школе любили, и каждый выпуск считал своим долгом ей что-то подарить. Это «что-то» обычно оказывалось вазой из местного универмага. Пете даже показалось, что он узнал ту, на которую десять лет назад скидывались родители учеников их класса. Хотя, может быть, это не она — все вазы из буфета старой учительницы были похожи.

Полина Владимировна захлопотала, выставила на стол свой лучший сервиз, вазочку с малиновым вареньем. На огромном фарфоровом чайнике было выведено:

«Сто шестьдесят — цифра святая,

Сто шестьдесят — жизни девиз,

Сто шестьдесят — школа родная,

Сердце волнующий бриз!

От благодарных учеников 10 „А“ класса, школы № 160.

Выпуск 1965 года, город Владивосток».

— Это когда я еще во Владике работала, — проследив взгляд Пети, заметила Полина Владимировна, — помню этот выпуск. Хорошие были ребята. Талантливые. — Разливая чай по чашкам, она продолжала: — А потом замуж вышла, Валерия Ивановича сюда, в Февральский, распределили. Ну, я за ним и поехала.

— Тут и застряли на всю жизнь, — продолжил вошедший в комнату Валерий Иванович.

Полина Владимировна досадливо махнула рукой:

— Если хочешь знать, меня в Москву собирались направить. Если б не ты, сейчас жила бы в столице.

— Слышали…

Старая учительница фыркнула:

— Ты его, Петя, не слушай. Он только в своей физике специалист.

— Это точно. Физика — наука. Не то что стишки всякие.

Петя наблюдал за этой дружеской пикировкой пожилых супругов и думал, что вот пройдет тридцать лет, и он так же будет сидеть, может быть, в таком же финском домике и ворковать со своей старой женой… Впрочем, жены у Пети не было даже в проекте — девушки все больше глядели в сторону местных коммерсантов и за вертолетчика выходить не рисковали.

— Ты давай варенье накладывай, — пододвинул к Пете вазочку Валерий Иванович. — Малина с нашего участка, свежая. А может, по маленькой, а?

Полина Владимировна хлопнула его по руке:

— Ты мне давай тут парня не спаивай! Ишь ты — по маленькой, а у самого печень.

Муж вздохнул:

— Видал? И вот так уже тридцать лет.

Несколько секунд прошло в молчании, затем Полина Владимировна нарушила тишину:

— Да, время пошло суровое. Сначала этот вертолет, теперь вот Коля повесился… И чего повесился — ума не приложу. Вроде такой тихий был, спокойный.

— Ну да, спокойный, а как у тебя за стеной пьянки-гулянки устраивал, забыла?

Полина Владимировна погрустнела:

— Это точно, пил он много. И холостой. Если бы жена в доме была, может быть, и не случилось бы ничего, а так… Но все равно — неожиданно. Никогда бы не подумала, что Коля повесится.

— Почему, Полина Владимировна? — спросил Петя, прихлебывая чай.

Та задумалась.

— Как тебе объяснить? Не такой он был человек. Знаешь, у людей, которым судьба погибнуть или там покончить с собой, на лице какая-то печать есть. Вот, например, в классе на два года старше вас учился мальчик. Веселый, живой, общественные поручения выполнял… А я все время, как на него посмотрю, не могу отделаться от мысли, что с ним что-то случиться должно. И что ты думаешь? Через неделю после выпускного с пожарной лестницы сорвался. Я-то, конечно, никому о своих предчувствиях не говорила.

— А у Коли Фомина такой печати не было?

Учительница покачала головой:

— Нет, не было. Хоть он и пил сильно, никогда мрачным не был. И в глазах у него всегда какая-то искорка живая была. Нет, не подумала бы никогда, что он может покончить с собой. — И она смахнула со скатерти невидимые крошки. — А тут еще с этим вертолетом… С утра говорили, что будто бы нашли обломки, а золота-то и нет. И трупа Дегтярева нет.

«Секретные сведения», — вспомнил Петя слова Журавлева и усмехнулся про себя.

— А ведь вначале я должен был в рейс идти.

— Батюшки! — всплеснула руками Полина Владимировна.

— Конечно, Сережу очень жалко. Мы ведь с ним в одном классе учились, помните, Полина Владимировна?

— Ну как же мне не помнить? Озорной был мальчишка, задиристый.

Помолчали.

— Нет, — сказал вдруг Валерий Иванович, — ты, Полина Владимировна, как хочешь, а я чекушку достану. За помин души выпить надо. Вот и Петр меня поддержит. Поддержишь, Петя?

— Поддержу.

— Вот видишь, хозяйка! — обрадовался Валерий Иванович.

Он достал из буфета микроскопические хрустальные рюмочки и хрустальный же графинчик, наполненный до половины рыжеватой жидкостью. На дне графина болтались какие-то стебельки, корешки и листочки.

— Собственного изготовления. Двойной очистки.

Учительница мигом сбегала на кухню и принесла закуску — малосольные огурчики, домашнюю ветчину и хлеб.

Не чокаясь, выпили. Полина Владимировна только пригубила.

— Скажите, Полина Владимировна, — несмело начал Петя, — вот вы говорили, что к Коле часто люди какие-то ходили, кто это был?

— Да разные, Петенька, всех разве упомнишь?… В основном местные забулдыги. Или с работы.

— А чужих не было?

— Были, — уверенно сказал Валерий Иванович. — Видел я и чужих.

Он, несмотря на протестующие жесты жены, разлил по рюмкам еще водки.

— Приходил тут примерно неделю назад один. Судя по акценту (у нас стены, сам знаешь, бумажные), как говорится, — лицо кавказской национальности.

Петя насторожился.

— Да, вроде грузин. Он еще о чем-то долго с Колей препирался.

— А я его, между прочим, сама видела, — вступила в разговор Полина Владимировна. — Как раз вечером с работы возвращалась и заметила, что он от Коли выходил.