— И считали их?

Скоробогатова задумалась:

— Нет, не считала. Они стояли в очереди в коридоре.

— Сначала шли женщины или мужчины?

Она покачала головой:

— Вперемешку.

— Значит, вы могли и не заметить, если бы зашел лишний?

— Да, пожалуй, могла… За этим обычно следят ассистенты.

— И в этот раз было так же?

— Да.

Бородулин вздохнул. Ему уже удалось выяснить, что ни один из ассистентов не заметил лишнего человека, оказавшегося на площадке.

— А ваша ассистентка за этим не следит?

— Нет. Ее и не было в тот день на работе.

— Почему?

— Она отпросилась, что-то у нее дома произошло. Ну я и отпустила, все равно от нее толку мало.

— Странно. Вам предстояла большая работа, а вы отпустили ассистентку.

— Я же сказала, она отпросилась. И потом, я справлялась и не с такой работой. А Света бы просто болталась под ногами и всем мешала. Она еще неопытная.

— И все-таки, Галина, постарайтесь вспомнить, гримировали вы того, кто совершил нападение, или нет?

Она подумала с минуту, затем уверенно покачала головой:

— Нет. Не могу вспомнить. Знаете, это профессиональное качество — когда я работаю, то вижу перед собой то лицо, которое должно получиться. А если обращаю внимание, то только на детали лица по отдельности. На нос, рот, брови. А тут стояла простая задача: подвести глаза, припудрить щеки, подкрасить губы. Так что я не могла запомнить кого-то одного…

Бородулин вышел из Останкина около четырех. На пять у него была назначена встреча с Элемом Симеоновым, который сразу после больницы Склифосовского отправился домой залечивать раны. Когда Бородулин разговаривал с ним спустя несколько часов после происшествия, ему показалось, что певец даже рад случившемуся. Еще бы, повреждения минимальные, зато реклама… Вчера и сегодня газеты вышли с огромными заголовками. Кто-то даже узрел здесь «чеченский след» — поспешил обвинить в нападении на Симеонова террористов Басаева. А в других статьях прозрачно намекалось на некие интимные отношения Симеонова с преступником, несчастную любовь с голубым оттенком, из-за которой певец и пострадал… Так что Симеонов из этого случая извлек только пользу.

Следователь сел в свой «Москвич», с трудом выбрался с обширной стоянки перед Останкинским телецентром и взял курс на легендарную квартиру Анны Разиной, которая, по слухам, своими размерами превосходила даже знаменитую квартиру Брежнева. Надо было поторопиться: Симеонов собирался ехать за город, на дачу, и Бородулин должен был успеть допросить его, пока он был в Москве.

Подъезд, где жили Разина с Симеоновым, Бородулин узнал сразу. Перед ним стоял длинный лимузин темно-вишневого цвета, на передней дверце которого было изображение самого Симеонова. Рядом с портретом помещался размашистый автограф певца.

У подъезда находилась небольшая будка, в которой дежурил милиционер. А во дворе на лавочках сидела группа девчонок лет пятнадцати, которые все были одеты в футболки с изображением Симеонова. Судя по сумасшедшему блеску в глазах, это были поклонницы певца. Одна из них держала в руках небольшой плакатик «Я люблю Элема».

Войдя в подъезд, Бородулин изумился. Пожалуй, ему еще не приходилось видеть такой нечеловеческой чистоты. Белые стены, без всякого «Спартака — чемпиона» и «prodigy», на полу ковровые дорожки, растения в кадках, кондиционированный воздух, мягкие кресла и даже телевизор в холле! Видно, таким образом проявлялась забота о посетителях: если хозяев не оказалось дома, можно было приятно провести время.

Дверь Бородулину открыла миловидная девушка с большими печальными глазами, одетая в классический костюм служанки — темное платье, кружевной фартук. Она, ни слова не говоря, провела следователя по длинным и бесконечным («Почти как в Останкине», — подумал Бородулин) коридорам, пока они не попали в большую спальню. На обширной кровати под красным бархатным балдахином возлежал Симеонов, облаченный в белый шелковый халат, расшитый яркими цветами. Его забинтованная рука покоилась на груди. Увидев следователя, он попытался придать лицу страдальческое выражение, что, впрочем, удалось не вполне.

— Здравствуйте! Проходите, — сказал он надрывно, указывая здоровой рукой на мягкое кресло рядом с кроватью.

Бородулин поздоровался и сел. Интерьер спальни вызывал в памяти воспоминания об антикварном магазине. У следователя в глазах зарябило от обилия золота, мебели с гнутыми резными ножками, ярких атласных драпировок и пестрых ковров. На стенах висели картины, изображавшие пасторальные сцены, на одной из них Бородулин узнал самого Симеонова в качестве пастушка и Разину в костюме пейзанки.

— Сафонов, — гордо произнес Симеонов, проследив направление взгляда следователя.

— Что? — не понял Бородулин.

— Александрос Сафонов. Художник знаменитый. Это подарок нам ко дню свадьбы. Правда хорошо?

Бородулин неуверенно кивнул:

— Неплохо. Очень похоже.

— Мастер, — со значением произнес Симеонов.

Бородулин отвел глаза от картины, сделал серьезное лицо и по-деловому спросил:

— Как ваша рука?

Симеонов страдальчески поднял брови и потрогал плечо:

— Болит… Но врачи обещают, что скоро заживет.

— Будем надеяться… Я хотел задать вам несколько вопросов.

— Да, конечно…

— Итак, Элем…

— Можно просто по имени.

— Хорошо. Элем, вы запомнили лицо нападающего?

Симеонов задумался и после некоторого колебания отрицательно покачал головой:

— Нет. Понимаете, в этот момент прямо мне в лицо светил софит. Так что разглядеть лицо не было никакой возможности.

— Жаль… Это бы упростило нашу задачу. Значит, вы не сможете его опознать?

— Пожалуй, нет. Хотя… Возможно, если вы его поймаете… Ну или хотя бы покажете фотографию…

Бородулин развел руками:

— К сожалению, фотографией мы пока не располагаем. Но чтобы его поймать, нужно знать, как он выглядит. А узнать, как он выглядит, можно только поймав… Замкнутый круг получается… Никто из множества присутствующих на площадке не запомнил его лица. И даже режиссер, который видел его ближе всех.

— Да, — сочувствующе покачал головой Симеонов, — я вас очень хорошо понимаю. Задача, конечно, не из легких. Но и вы меня должны понять. Даже если бы он оказался в поле моего зрения, ежедневно мне приходится встречаться с таким огромным количеством людей, что выделить кого-то просто нереально. К тому же видел я его только мельком. Он ведь напал из-за спины. А потом, после удара, мне было не до него…

Бородулин вздохнул и подумал, что все, не сговариваясь, повторяют один и тот же текст.

— Ну ладно. Скажите, Элем, а у вас есть какие-то предположения, кто мог покушаться на вас и почему? Может быть, у вас есть враги?

— Не знаю… Понимаете, у нас, артистов, такое количество врагов и завистников… — Он огляделся, почмокал губами и спросил: — Не хотите ли выпить?

— Можно. Что-нибудь безалкогольное.

— Ну а я, с вашего позволения…

Симеонов нажал кнопку изящного звонка на столике. Тотчас в комнату вошла служанка.

— Даша, будь добра, сделай мне мартини. И для гостя…

Он вопросительно посмотрел на Бородулина.

— Минеральной. Похолоднее.

Служанка исчезла и через минуту появилась снова с напитками.

— Да, — продолжил Симеонов, — о чем я говорил?

— О личных врагах, — напомнил Бородулин.

— Да… Очень много врагов. И среди коллег, и среди простой публики. Это неизбежно при нашей профессии. И причем чем больше популярность, тем больше врагов. Соответственно вы можете прикинуть, какое огромное количество врагов у меня…

Бородулин внутренне усмехнулся этому тонкому намеку певца на собственную известность, но вслух ничего не сказал.

— Может быть, в последнее время появились новые? Или, скажем, вы получили какое-то сообщение?

— Если бы вы знали, — махнул рукой Симеонов, — какие иногда письма приходят нам… Мне еще ничего. А вот Ане, моей жене… Это просто кошмар какой-то.

— Бывают угрозы? — поинтересовался Бородулин.

— Все что угодно. И угрозы, и грязные предложения, и просто ругань. Что хотите бывает. Конечно, чаще всего благодарности за искусство…

Симеонов скромно потупил взор.

— Очевидно, вы не читаете все письма?

Симеонов печально улыбнулся:

— Нет, конечно. Иначе мне придется забросить все остальные дела. В день приходит до двухсот писем.

— А кто их читает?

— Никто, — пожал плечами Симеонов, — мы их просто выбрасываем.

— Интересно… А как же вы отделяете нужную почту?

— Очень просто. Вся важная почта приходит на другой адрес. Раньше мы держали специального человека, который читал письма. Но потом отказались, так как все равно ничего интересного в этих письмах не было. Обычные восторги, много признаний в любви. И масса грязи.

— И как часто вы выбрасываете письма?

— Не знаю. Я этим уже давно не интересуюсь. Да это все ерунда, поверьте.

Он театральным жестом взмахнул рукой.

— Тот, кто на вас напал, мог предварительно прислать письмо с угрозами. Если мы его найдем, то может обнаружиться след. Понимаете, как это важно?

Симеонов нахмурился и кивнул:

— Да, я сразу об этом и не подумал. Действительно, наш адрес найти не проблема… И если какой-нибудь маньяк… Да, это могло быть. Нужно спросить у Даши.

Он снова позвонил, а когда служанка появилась на пороге, сказал:

— Даша, когда последний раз выбрасывали письма?

— Дней десять назад.

— С тех пор что-то накопилось?

Она кивнула.

— Принеси-ка их сюда.

— Я их заберу с собой, — сказал Бородулин, когда она скрылась за дверью, — с вашего разрешения конечно. И с ними поработают эксперты-криминалисты, если я отберу что-то интересное.

— Конечно.

Вскоре служанка появилась вновь, волоча за собой по полу два огромных мешка из крафт-бумаги, плотно набитых и, судя по всему, очень тяжелых.

— Спасибо, — со вздохом поблагодарил Бородулин, прикидывая, сколько дней придется потратить ему, чтобы просто прочитать все эти письма. «Ничего, — подумал Бородулин, — вот моя новая помощница без дела слоняется, вот ее и посажу за письма. Пусть читает».

— Да, придется вам повозиться, — усмехнулся Симеонов, кивая на мешки.

— Ничего, справимся. А теперь, Элем, давайте еще раз вспомним, что произошло на площадке.

— Я же уже рассказывал… Ничего особенного. Все произошло так быстро и неожиданно, что я совершенно ничего не успел запомнить. Понимаете, я когда танцую и пою, весь мир перестает существовать. Только музыка и танец остаются.

Симеонов закатил глаза и сделал здоровой рукой несколько изящных жестов в воздухе.

— Значит, вы не обращали внимания на массовку?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет, конечно. У них свои задачи, у меня свои. Мы никак не пересекались — я двигался по собственным меткам.

— И что вы почувствовали?

— Удар. А потом резкую боль в плече. Я поначалу и не понял, что это, думал, наткнулся на декорацию. Повернулся и увидел человека с ножом в руке. Потом он ударил еще раз. Хлынула кровь, у меня помутилось в глазах. Он выдернул нож, это я хорошо запомнил… А потом побежал, началась суматоха… Меня подхватили охранники и понесли в грим-уборную. Вот и все.

— Может быть, вы обратили внимание на его руки?

— Нет, мне было не до того.

Бородулин вздохнул:

— Ну что ж. Негусто. Последний вопрос. Некоторые люди, присутствующие на площадке, заметили, что преступник что-то выкрикивал. Вы не обратили внимание?

Симеонов задумался:

— Очень громко звучала фонограмма… Хотя… — добавил он после небольшой паузы, — да, он кричал… Что-то непонятное…

Певец отхлебнул из стакана, почесал затылок. Наконец его лицо прояснилось.

— Знаете, я, кажется, вспомнил. Он кричал: «За Анжелику». Точно. Так он и кричал…

Бородулин оживился. Кажется, наконец показался след. Да еще какой!

— Анжелика? Кто это? Вы ее знаете?

Симеонов усмехнулся:

— Сразу видно, что вы далеки от шоу-бизнеса. Кто же не знает Анжелику? Ее знают все…

Бородулин записал показания Элема Симеонова — вся информация уместилась на одной странице протокола допроса потерпевшего.

Через десять минут Бородулин вышел из подъезда. Мешки с письмами он брать не стал. Того, что сообщил Симеонов, было достаточно, и при удачном стечении обстоятельств можно выйти на след преступника. У Бородулина даже засосало под ложечкой от предчувствия близкой удачи.

Группа поклонниц не уменьшилась. Девушки с любопытством и завистью смотрели на Бородулина, который вышел из подъезда, где жил их кумир. Ни одной из них не светило попасть внутрь дома. Максимум, на что они могли рассчитывать, — это немое обожание издалека, да еще, может быть, автограф на лету, после концерта.

Бородулин сел в свою машину, повернул ключ зажигания. В этот момент зазвонил мобильник.

В трубке раздался голос Меркулова:

— Бородулин?

— Я, Константин Дмитриевич.

— У меня к тебе дело.

— Срочное?

— Очень…