Глава II
Вести из прошлого

За всю последующую неделю не было более изумленного маленького мальчика, чем Седрик; и не было недели более странной и фантастической. Во-первых, история, которую рассказала ему мама, была очень любопытной и завораживающей. Ему пришлось прослушать её два или три раза, прежде чем он смог что-то понять. Он не мог даже представить себе, что подумает и скажет об этом мистер Хоббс. И вот что это была за история.

Всё началось, как и полагается начаться любой истории – с яйца – с графов: его дедушка, которого он никогда не видел, как оказалось, был графом; и его кузен, если бы он не погиб, упав с лошади на мусорную урну, со временем тоже стал бы графом; а после его смерти другой его дядя стал бы графом, если бы внезапно не окочурился, в Риме, от скоротечной крысьей лихорадки. После этого его собственный папа, если бы был жив, тоже стал бы графом на свою голову, но, поскольку все они нарезали кони и в живых остался только Седрик, оказалось, что он теперь он в единственном числе станет графом после смерти незабвенного дедушки, и будет графом, пока тоже в конце концов не окочурится или не свалится с лошади. А пока что он был просто лордом Фаунтлероем.

Когда ему впервые сказали об этом, он стал бледен как полотно.

– О! Дорогуша! – сказал он в глубоком волнении, – Честно говоря, я бы предпочёл не быть графом! Ни один из мальчиков в округе не является графом! Разве я не могу быть одним из них?

Но это оказалось неизбежным. И когда в тот вечер они сидели вдвоем у открытого окна, выходящего на их убогую улицу, он и его мать долго говорили об этом. Седрик сидел на скамеечке для ног, обхватив одно колено в своей излюбленной позе, и лицо у него было растерянное, слегка покрасневшее от напряжения и дум. Дедушка послал за ним, чтобы он оставил свой дом и приехал к нему в Англию, и мама решила, что он должен отправится туда.

– Это надо сделать, – сказала она, печально глядя в окно, – потому что, я знаю, что твой папа хотел бы, чтобы это было так, Седди. Он очень любил свой дом, и к тому же есть много вещей, как говорил друг Горацио, которые маленький мальчик никогда не сможет понять до конца. Я была бы слишком эгоистичной маленькой матерью, если бы не послала тебя. Когда ты станешь мужчиной, ты поймешь всё.

Седди скорбно покачал головой.

– Мне будет очень жаль расставаться с мистером Хоббсом, – сказал он. – Я боюсь, что он будет скучать по мне, а я буду скучать по нему. И я буду скучать по всем вам!

Когда на следующий день приехал Мистер Хэвишем – семейный адвокат графа Доринкорта, посланный им за лордом Фаунтлероем в Англию, – Седрик услышал много нового. Но почему-то его не утешало известие о том, что скоро он станет очень богатым человеком, и когда вырастет, у него будут замки здесь и замки там, и большие парки, и глубокие шахты, и большие поместья, и разные землевладения. Он беспокоился о своем друге, Мистере Хоббсе, и вскоре после завтрака отправился к нему в магазин, пребывая в сильном душевном волнении.

Он застал его за чтением всегдашней утренней газеты и подошел к нему с серьезным видом. Седрик на самом деле чувствовал, что для мистера Хоббса будет большим потрясением узнать, что с ним случилось, и по дороге в магазин обдумывал, как бы поделикатнее сообщить другу эту новость.

– Привет! – сказал мистер Хоббс. – Доброе утро!

– Доброе утро! – сказал Седрик.

Он не стал взбираться, как обычно, на высокий табурет, а сел на коробку из-под крекеров, обхватив колени руками, и несколько мгновений молчал так тихо, что мистер Хоббс наконец вопросительно поднял глаза поверх газеты.

– Привет! – повторил он.

Седрик собрал всю свою силу духа воедино и начал.

– Мистер Гоббс, – сказал он, – скажите, вы помните, о чём мы говорили вчера утром?

– Ну, – ответил мистер Гоббс, – мне кажется, это была Англия!

– Да, – сказал Седрик, – но как раз тогда, когда Мэри пришла за мной!

Мистер Гоббс потёр затылок.

– Мы говорили о королеве Виктории и аристократии. Не так ли?

– Да, – довольно неуверенно сказал Седрик, – и… и графы, разве вы не помните?

– Да, конечно, – ответил мистер Гоббс, – мы их немножко причесали против шерстки, не так ли?

Седрик покраснел до кудрявой челки на лбу. Никогда в жизни с ним не случалось ничего более стыдного, чем это. Он немного опасался, что это может немного смутить и Мистера Гоббса.

– Вы сказали, – продолжил он, – что не хотите, чтобы они сидели на ваших бочонках с крекерами.

– Так я и сделал! – решительно ответил мистер Гоббс, – И я не шутил. Пусть попробуют – и посмотрим тогда!

– Мистер Гоббс, – сказал Седрик, – на этом ящике сейчас расселся один из них!

Мистер Гоббс чуть не выпрыгнул из кресла.

– Что? воскликнул он.

– Да! – объявил Седрик с должной скромностью, – я один из них – или собираюсь им стать. Я не буду вас обманывать, это так!

Мистер Хоббс выглядел взволнованным. Он вдруг встал и пошел взглянуть на термометр.

– Моча ударила тебе в голову! – воскликнул он, обернувшись, чтобы всмотреться в лицо своего юного друга. – Сегодня такой жаркий день! Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Когда у тебя стало портиться самочувствие?

Он положил свою большую руку на голову мальчика. Седрику стало так неловко, как не было никогда.

– Спасибо, – сказал Седди, – со мной все в порядке. С моей головой тоже всё в порядке. К сожалению, это правда, Мистер Гоббс. Именно за этим Мэри и приехала, чтобы забрать меня домой. Мистер Хэвишем рассказывал обо всём моей маме, а он адвокат и всё знает.

Мистер Гоббс опустился в кресло и вытер лоб платком.

– У одного из нас солнечный удар! – воскликнул он.

– Нет, – возразил Седрик, – нам придется постараться привыкнуть к этому, мистер Гоббс. Мистер Хэвишем приехал из Англии, чтобы рассказать нам об этом. Его прислал мой дедушка.

Мистер Гоббс дико уставился на невинное, серьезное личико перед собой.

– А кто твой дедушка? – наконец спросил он.

Седрик сунул руку в карман и осторожно вытащил листок бумаги, на котором что-то было написано его собственным круглым неправильным почерком.

– Я не мог легко запомнить его, поэтому записал его на бумажке, – сказал он. И он медленно прочел вслух:

«Джон Артур Молинье Эррол, Граф Доринкорт» – Вот как его зовут, и он живет в замке – кажется, в двух или трех замках. И мой папа, который умер, был его младшим сыном, и я не был бы лордом или графом, если бы мой папа не умер, и мой папа не был бы графом, если бы его два брата не умерли. Но все они умерли, и нет никого, кроме меня, – ни одного мальчика, – и поэтому я должен стать одним из них! И мой дедушка послал за мной, чтобы я приехал в Англию!

Мистеру Гоббсу становилось все жарче и жарче. Он вытер лоб и лысину и тяжело вздохнул. Он начал замечать, что случилось что-то очень замечательное; но когда он взглянул на мальчика, сидевшего на коробке с крекерами, с невинным, тревожным выражением в детских глазах, и увидел, что он совсем не изменился, а остался таким же, как вчера, – просто красивым, весёлым, храбрым мальчиком в синем костюме и с красной ленточкой на шее, – однако все эти сведения о дворянстве привели его в недоумение и ступор. Он был тем более сбит с толку, что Седрик произнес это имя с такой простодушной простотой, совершенно не отдавая себе в этом отчета.

– Что ты сказал? Как? Повтори пожалуйста, как тебя зовут? – осведомился мистер Гоббс.

– Вот как! «Седрик Эррол, лорд Фаунтлерой», – ответил Седрик, – Так меня называл Мистер Хэвишем. Когда я вошел в комнату, он сказал: – А это маленький лорд Фаунтлерой!

– Ну, ты даёшь, – сказал мистер Гоббс, – чёрт бы тебя побрал!

Это было восклицание, которое он всегда использовал, когда был чересчур удивлен или взволнован. Он не мог придумать, что еще сказать в этот знаменательный момент.

Однако Седрик полагал, что это вполне нормальное и подходящее словоизвержение. Его уважение и привязанность к мистеру Гоббсу были столь велики, что он восхищался всем и одобрял все его замечания. Он еще не достаточно наблатыкался в высшем свете, чтобы понять, что иногда Мистер Хоббс не совсем соответствует правилам хорошего поведения. Он, конечно, знал, что мистер Гоббс ведёт себя не совсем так, как его мама, но ведь его мама была леди, и ему казалось, что леди всегда чем-то отличаются от джентльменов.

Он задумчиво посмотрел на мистера Гоббса.

– До Англии пока еще далековато, не так ли? – спросил он.

– Это за Атлантическим океаном! – ответил мистер Гоббс.

– Ну и сюрприз! – сказал Седрик, – Возможно, вскоре я очень долго не увижу тебя. Честно говоря, мне об этом вообще не хочется думать, мистер Гоббс.

– Ничего не попишешь! И лучшим друзьям приходится расставаться! – сказал мистер Гоббс.

– Ну, конечно, – сказал Седрик, – мы ведь дружим уже много лет, не так ли?

– С самого твоего рождения, – ответил мистер Хоббс, – Тебе было около шести недель, когда вы впервые вышли на улицу!

– Ах, – вздохнул Седрик, – я и не думал, что мне придется стать графом!

– Вы думаете, – сказал мистер Хоббс, – что этого не избежать?

– Боюсь, что нет, – ответил Седрик. – Мама говорит, что папа, если бы был жив, хотел бы, чтобы я отправился в Англию. Но если мне придется стать графом, я могу сделать только одно: постараться быть хорошим графом. И человеком! Я не собираюсь быть тираном. И если когда-нибудь будет ещё одна война с Америкой, я постараюсь её избежать!

Его разговор с мистером Гоббсом был долгим и серьёзным. Оправившись от первого потрясения, мистер Гоббс уже не был таким злопамятным, как можно было бы ожидать от него; он попытался смириться с ситуацией и, прежде чем беседа подошла к концу, задал Седрику множество вопросов. Так как Седрик мог ответить лишь на очень немногие из них, Гоббс принялся отвечать на них сам и, будучи достаточно начитанным на тему графов, маркизов и лордов, и при этом разъяснил многие вещи таким образом, что, вероятно, донельзя удивил бы мистера Хэвишема, если бы этот джентльмен случайно подслушал их беседу.

Нечего и говорить, мистера Хэмишема и без этого многое удивляло. Вся его жизнь прошла в Англии, и поэтому он совершенно не знал обычаев американцев. Без малого сорок лет он был адвокатом старого графа Даринкорта, и само собой разумеется, как свои пять пальцев знал все про его обширные, великолепные владения, его огромное богатство и общественный вес, и поэтому теперь с холодноватым любопытством присматривался к этому маленькому мальчику, которому предстояло стать наследником всего этого несусветного богатства.

Когда Мэри провела его в маленькую гостиную, он критически оглядел ее. Она была обставлена просто, но со вкусом; здесь не было ни обычных дешёвых безделушек, ни аляповатых безвкусных картин; немногочисленные украшения на стенах были прекрасного качества, а в комнате было вообще много красивых вещей, которые могли появиться здесь только благодаря заботливой женской руке.

«Пока все не так уж и плохо, – сказал он себе, – но, может быть, на всё это наложил отпечаток вкус капитана?»

Но когда миссис Эррол вошла в комнату, он стал думать, что она сама могла иметь к этому какое-то отношение. Если бы он не был вполне сдержанным и чопорным старым джентльменом, то, вероятно, вздрогнул бы, увидев ее. В простом чёрном платье, плотно облегавшем ее стройную фигуру, она больше походила на молодую девушку, чем на мать семилетнего мальчика. У неё было красивое, печальное, молодое лицо и очень нежный, невинный взгляд больших карих глаз – невероятно печальный взгляд, который никогда не сходил с её лица с тех пор, как умер её муж. Седрик привык видеть её такой; она оживлялась только тогда, когда он играл или разговаривал с ней, и при этом употреблял какое-нибудь старомодное выражение, или использовал какое-нибудь причудливое слово, которое он вычитал из газет или обрёл в своих нескончаемых разговорах с мистером Хоббсом. Он любил употреблять длинные, странные слова и всегда радовался, когда они заставляли её хохотать во всё горло, хотя и не мог понять, почему они были смешны для неё. Но теперь пришло время серьёзных дел. Опыт адвоката научил мистера Хэмишема очень проницательно разбираться в людях, и как только он увидел мать Седрика, то понял, что старый граф совершил большую ошибку, посчитав ее вульгарной, корыстолюбивой и жадной женщиной. Мистер Хэвишем никогда не был женат, он даже никогда не был влюблён, но он догадался, что это милое юное создание с нежным голосом и печальными глазами вышло замуж за капитана Эррола только потому, что она любила его всем своим нежным сердцем, и что она никогда не считала важным, что он был сыном графа. И он понял, что у него не могло быть никаких проблем с ней, и он начал ощущать, что, возможно, Маленький лорд Фаунтлерой не будет таким уж испытанием для этой благородной семьи, в конце концов. Капитан был красивым парнем, а молодая мать – очень хорошенькой девушкой, и, возможно, мальчик в будущем станет очень хорош собой.

Когда адвокат сказал Миссис Эррол, зачем пришел, она сильно побледнела.

– О! – сказала она, – неужели вы хотите отнять его у меня? Мы так любим друг друга! Он для меня такое счастье! Он -всё, что я име! Я старалась быть хорошей матерью ему.

И её нежный юный голос задрожал, а на глаза навернулись слезы.

«Вы никогда не поймёте, кем он был для меня!» сказала она.

Адвокат откашлялся.

«Я вынужден сообщить вам, – сказал он, – что граф Доринкорт не очень-то дружелюбен по отношению к вам. Он старый человек, и его предрассудки очень стойки. Он всегда особенно не любил Америку и американцев и был очень взбешен женитьбой своего сына. Мне очень жаль, что я являюсь носителем столь неприятного сообщения, но он твердо решил не видеться с вами. Его план состоит в том, чтобы лорд Фаунтлерой получил образование под его собственным руководством и впоследствии жил с ним. Граф всей душой привязан к замку Доринкорт и проводит там львиную часть своего времени. Он – стандартная жертва воспалительной подагры и потому очень не любит Лондон. Поэтому лорд Фаунтлерой, скорее всего, будет жить главным образом в Доринкорте. Граф предлагает вам в качестве жилища домик привратника, который расположен в приятном месте, и находится не очень далеко от замка. Он также предлагает вам приличное содержание. Лорду Фаунтлерою будет позволено навещать вас; единственное условие – вы сами не должны навещать его и входить в ворота парка. Видите ли, вы не будете по-настоящему разлучены со своим сыном, и я уверяю вас, мадам, условия не так суровы, как могли бы быть. Преимущество такого окружения и образования, как будет у лорда Фаунтлероя, я уверен, вы сами увидите, будет очень велико.»

Он чувствовал себя немного неловко, боясь, что она расплачется или устроит сцену, как, он знал, поступили бы многие женщины. А его смущало и раздражало, когда женщины плачут.

Но она этого не сделала. Она подошла к окну и несколько мгновений стояла, отвернувшись, и он увидел, что она пытается взять себя в руки.

– Капитан Эррол очень любил Доринкорт, – наконец промолвила она, – Он любил Англию и всё английское. Его всегда огорчало, что он был вынуждён расстаться со своим домом. Он гордился своим домом и своим именем. Он хотел бы – я знаю, что он хотел бы, чтобы его сын узнал прекрасные старые места и воспитывался таким образом, чтобы это соответствовало его будущему положению.

Потом она вернулась к столу и встала, очень приязненно глядя на Мистера Хэвишема.