Глава III
Мистер Хевишем

В течение следующей недели мнение Седрика о достоинствах и преимуществах обладания графским титулом значительно возросло и укрепилось. Ему казалось почти невозможным осознать, что есть нечто такое, чего он не мог бы достичь теперь легко; на самом деле, я думаю, можно сказать, что он вообще не осознавал этого в полной мере. Но, по крайней мере, после нескольких бесед с мистером Хэвишемом он понял, что может удовлетворить все свои самые сокровенные желания, и он стал пользоваться этим с той простотой и восторгом, которые доставляли мистеру Хэвишему массу удовольствия. За неделю до отплытия в Англию он совершил много прелюбопытнейших поступков. Ещё долго потом адвокат вспоминал утро, когда они вместе отправились в город, чтобы навестить Дика, и тот день, когда они так поразили воображение торговки яблоками, происходившей из загадочного древнего рода, остановившись перед её жалким, старым лотком и сказав ей, что у неё теперь будет своя палатка, печка, шаль и целая куча денег, которая, кстати сказать, показалась ей совершенно заоблачной.

– Я делаю это потому что должен уехать в Англию и стать лордом, – объяснил ей Седрик ласково, – И мне бы не хотелось, чтобы каждый раз, когда идёт дождь, меня мучило воспоминание о твоих костях, которые мёрзнут на холоде. Мои кости пока что не болят, и я не знаю, как сильно могут болеть кости старого человека, но, поверь мне, я очень сочувствую тебе, и надеюсь, что тебе станет лучше.

– Она лучшая в мире продавщица яблок, – сказал он мистеру Хэвишему, когда они уходили, оставив хозяйку ларька ошалевшей от радости и совершенно не верящей в свалившееся ей на голову великое счастье, – Однажды, когда я упал и порезал колено, она всучила мне яблоко даром. Я всегда был благодарен ей за это. Вы знаете, что всегда надо помнить людей, которые добры к вам!

Его честному, простому маленькому уму было невдомёк, что есть люди, которые могут легко забыть чужую доброту.

Рандеву с Диком было довольно захватывающим. У Дика только что были большие неприятности с Джейком, и он был в плохом настроении, когда они увидели его. Его изумление, когда Седрик спокойно объявил, что они пришли, чтобы дать ему то, что казалось ему очень важным, и исправить все его проблемы, почти лишило его дара речи. Манера лорда Фаунтлероя объявлять о цели своего визита была очень проста и бесцеремонна. Мистер Хэвишем был очень впечатлён её прямотой, когда стоял рядом и слушал. Заявление о том, что его старый друг стал лордом и ему скоро грозит стать графом, если он сможет протянуть на этом свете достаточно долго, заставило Дика так вылупить глаза и раззявить рот, так вздрогнуть, что с него слетела фуражка. Когда он поднял её, то издал довольно странный громкий звук. Мистеру Хэвишему это показалось довольно странным, но Седрик уже слышал такие звуки раньше.

Что случилось? Ты трезв, сынок? Тебя не опоили случайно? – вопрошал Дик. Такое обращение явно смутило его светлость, но он держался храбро.

– Сначала все думали, что это шутка, – сказал он. – Мистер Гоббс решил, что у меня случился солнечный удар. Я и не думал, что мне всё это понравится, но теперь, когда я привык, мне очень нравится такая жизнь. Старый граф, мой дедушка, и он хочет, чтобы я делал всё, что мне заблагорассудится. Он очень добр, если он граф; и он прислал мне много денег вместе с мистером Хэвишемом, и я дал их вам, чтобы выкупить Джейка.

А кончилось всё тем, что Дик действительно выкупил Джейка и оказался обладателем бизнеса, нескольких новых кистей и самой удивительной вывески и костюма. Он не мог поверить в свою удачу так же долго, как не могла в неё поверить женщина – яблочница из древнего загадочного рода, и как во сне ошалело хлопал глазами, глупо глазея на своего благодетеля, уверенный, что спит и может проснуться в любую секунду. Он, казалось, ничего не понимал, пока Седрик не протянул ему руку для рукопожатия, прежде чем уйти.

– Ну, до свидания, – сказал он и, хотя старался говорить спокойно, но голос его предательски дрожал, и его большие карие глаза вдруг заморгали. – Я надеюсь, что у тебя всё будет хорошо. Мне жаль, что я уезжаю, и покидаю вас, но, возможно, я вернусь снова, когда стану графом. И я хочу, чтобы ты мне написал, потому что мы всегда были хорошими друзьями. А если ты мне напишешь, то вот куда ты должен отправить свое письмо!

И он протянул ему листок бумаги.

Меня зовут теперь не Седрик Эррол, а лорд Фаунтлерой и… и до свидания, Дик!

Дик тоже подмигнул, и всё же ресницы у него были мокры от слёз. Он был негром и был совершенно безграмотен, и ему было бы трудно выразить в тот момент, что он чувствовал, длаже если бы он попытался. Возможно, поэтому он и не пытался, а только моргнул и проглотил комок в горле.

– Я бы не хотел, чтобы ты уезжал! – сказал он хриплым голосом. Потом он снова подмигнул. Затем он взглянул на Мистера Хэвишема и стал мять фуражку.

– Слава богу, сэр, что вы привезли его сюда, а он… он такой странный малый, – добавил он, – У меня на руках целая куча таких, как он! Он такой забавный маленький мальчик, такой странный, такой добрый маленький мальчик!

А когда они повернулись и пошли прочь, он долго стоял и смотрел им вслед с совершенно ошеломлённым видом, глаза его застилали слёзы, а в горле стоял комок, он смотрел на галантную маленькую фигурку, весело марширующую рядом со своим высоким, напряжённым эскортом до тех пор, пока она не исчезла за углом.

До самого отъезда его светлость проводил всё своё время в магазине мистера Гоббса. Мистер Гоббс от этих вестей погрузился в уныние, он был очень подавлен. Когда его юный друг торжественно вручил ему на прощание золотые часы с цепочкой, Мистер Гоббс с трудом принял подарок. Он положил футляр на свое крепкое колено и несколько раз громко высморкался.

– На нём кое-что написано, – сказал Седрик, – Там, внутри футляра. Я сам говорил ему, что писать – «От его старого друга, лорда Фаунтлероя, к мистеру Гоббсу». Когда будешь видеть это, вспоминай обо мне! Мне так не хочется, чтобы ты забывал меня!

Мистер Гоббс снова громко высморкался.

– Я никогда не забуду тебя! – сказал он чуть хрипловато, таким же голосом, как говорил Дик, – и ты не забудь меня, когда окажешься среди британской аристократии!

– Я не забуду тебя, кто бы я ни был, – ответил Его Светлость, – Я провёл с тобой самые счастливые часы жизни, по крайней мере, многие из моих самых счастливых часов. Надеюсь, ты когда-нибудь вернёшься ко мне. Я уверен, что мой дедушка был бы этим очень доволен. Возможно, он напишет и пригласит тебя, когда я расскажу ему о тебе. Ты ведь не будешь возражать, если он окажется графом, я имею в виду, что ты не останешься в стороне только потому, что приглашение приехать будет исходить от графа?

– Я бы приехал к вам, – любезно ответил мистер Гоббс.

Таким образом, было решено и согласовано, что если он получит от графа официальное приглашение приехать и провести несколько месяцев в замке Доринкорт, то должен отбросить свои республиканские предрассудки и немедленно паковать чемодан.

Наконец все приготовления были закончены; настал день, когда сундуки отвезли на пароход, и настал час, когда карета стояла у дверей их дома. И тут на мальчика нахлынуло странное чувство одиночества. Его мама уже давно заперлась в своей комнате; когда она спустилась по лестнице, ее глаза были большими и мокрыми, а её прелестные губы дрожали. Седрик подошёл к ней, и она наклонилась к нему, и он обнял её, и они поцеловались. Он знал, что они оба о чём-то сожалеют, хотя и не понимал, о чем именно, но одна трогательная маленькая мысль поднялась к его губам.

– Нам было хорошо в нашем маленьком доме, Дорогуша, не так ли? – сказал он, – Нам никогда не забыть о жизни в нём, не так ли?

– Да-да, – ответила она тихим, добрым голосом. – Да, дорогой!

А потом они сели в карету, и Седрик сел очень близко к матери, и когда она снова посмотрела в окно, он посмотрел на неё, погладил её руку и прижал к себе.

А потом, казалось почти мгновенно, они оказались на пароходе в самой дикой суматохе и неразберихе; экипажи съезжали вниз и высаживали пассажиров; пассажиры приходили в волнение из-за багажа, который еще не прибыл и грозил опоздать; большие сундуки и чемоданы стучали и гремели, когда их втаскивали на палубу; матросы разматывали канаты и сновали туда-сюда; офицеры отдавали приказы и команды, но никто не спешил. Дамы и Господа, дети и няньки поднимались на борт, некоторые смеялись и выглядели весёлыми, некоторые молчали и грустили, кое-где двое или трое плакали и прикасались к глазам носовыми платками. Седрик обнаружил, что со всех сторон его есть что-то интересное; он смотрел на груды канатов, на свёрнутые паруса, на высокие-высокие мачты, которые, казалось, почти касались жаркого голубого неба; он начал строить планы, как побеседовать с моряками и получить кое-какие сведения о пиратах.

Только в самый последний момент, когда он стоял, облокотившись на перила верхней палубы, и наблюдал за последними приготовлениями, наслаждаясь волнением и криками матросов и причальщиков, его внимание привлекла небольшая суета в одной из групп неподалеку от него. Кто-то торопливо пробивался сквозь эту группу и пытался прорваться к нему. Это был мальчик с чем-то красным в руке. Это был Дик. И он держал в руках длинный красный шарф. Он подбежал к Седрику, совсем запыхавшись.