Глава первая. Тёмная зима

Январь-март 2021

День первый

День инаугурации начался в 8: 30 утра по случаю, который неофициально, но нехотя ознаменовал передачу власти. Преданные Дональду Трампу люди собрались на объединенной базе Эндрюс в пригороде Мэриленда, чтобы в последний раз услышать разглагольствования своего лидера перед печатью президента и посмотреть, как он поднимается на борт самолета Air Force One, уносящего его в свой пляжный клуб во Флориде. Это была единственная инаугурация в новейшей американской истории, за исключением присяги Джеральда Форда, когда уходящий президент демонстративно отказался от участия в самой официальной церемонии.

Но при всей риторической силе, с которой Трамп бил по легитимности выборов, – при всей ярости, которую он разжег, при всем насилии, которое он вдохновил, – он ушел, устроив не больше сцен, чем обычно. «Надеюсь, это не долгосрочное прощание», – уныло сказал он. Тот факт, что он покидает Вашингтон по собственной воле, был самым близким к прямому признанию факта своего поражения.

Через несколько минут после того, как Трамп поднялся в самолет, Джо и Джилл Байден прибыли в собор Святого Матфея на мессу. Они прошли мимо своих друзей и родственников, мимо избранного вице-президента Камалы Харрис и ее мужа и заняли свое место на передней скамье, прямо за гравировкой на полу, напоминающей о месте, где покоился труп Джона Кеннеди во время его похоронной службы в этом здании.

Еще до ужаса 6 января Байден намеревался пригласить на мероприятие руководство конгресса страны. Но приглашения были направлены только после мятежа, и присутствие лидеров республиканцев Митча Макконнелла и Кевина Маккарти внезапно обрело запредельный смысл. Он предоставил своим противникам доступ к самому интимному моменту дня.

По окончании службы священник обратился к прихожанам: «Прошу избранного президента, вице-президента и руководство Конгресса остаться на своих местах». Все друзья и родственники погрузились в автобусы и отправились в Капитолий, но руководство страны ждало отдельного кортежа. В течение пятнадцати минут Митч Макконнелл, Нэнси Пелоси, Стени Хойер, Кевин Маккарти, Чак Шумер, Камала Харрис и Джо Байден общались в пустой церкви. Это был момент вежливого сосуществования, бессодержательной болтовни, надежды на то, что, возможно, Вашингтон действительно вернется к народным традициям, которые преобладали до Трампа, к чему-то, что можно назвать нормальным.

* * *

В 10: 00 утра, за два часа до официального начала работы, Рон Клейн прибыл в Западное крыло своей третьей администрации, чтобы занять пост, о котором, как знали его друзья, он давно мечтал: руководителя аппарата Белого дома.

Когда Клейну было двадцать восемь лет, в 1989 году, Джо Байден нанял его на должность главного юрисконсульта судебного комитета Сената. С тех пор он постоянно работал на Байдена. Хотя Байден с гордостью рассказывал о том, что учился в государственной школе, он гордился тем, что в его реестре есть люди из Лиги плюща, такие как Клейн. Они были его меритократическими трофеями, а Клейн – его вечным вундеркиндом, даже когда он приближался к шестидесяти. Слова лились из уст Клейна в виде абзацев. В расстроенных чувствах Байден иногда задавал вопросы, чтобы проверить своих сотрудников, оценить, насколько они разбираются в мелочах. Клейн, излучавший уверенность чемпиона школьных викторин, почти всегда знал ответ.

Байден не только восхищался Клейном, он даже мог увидеть в нем знакомые черты. Еще во времена последней демократической администрации окружение Барака Обамы недооценивало Клейна, как и его босса, за отсутствие качеств, которые ценились в толпе. Они считали, что он слишком старался, что ему нужно было лучше сдерживать свою словесную виртуозность на совещаниях, что он всегда смотрел на более крупную работу.

Обама и его приверженцы исповедовали ненависть к Вашингтону, а Клейна они считали порождением этого места. Он, конечно, чувствовал себя в Белом доме вездесущим. Те, кто работали с Клейном, узнавали его по звуку походки, когда он ранним утром проходил по коридорам. Он надевал свои парадные туфли, словно сабо, с ногами, громыхающими по задникам. Его мгновенные ответы на входящие сообщения электронной почты сопровождались датами, что наводило на мысль о бессоннице.

Утром 20 января Клейн, возможно, предпочел бы лично присутствовать на церемонии инаугурации человека, ради политической карьеры которого он так старался. Но он пропустил ее, застряв в здании по приказу главы администрации Трампа Марка Мидоуса.

С момента ноябрьских выборов большая часть администрации Трампа вела себя так, словно люди Байдена занимались враждебным захватом правительства. Они отказывались делиться самыми основными деталями, которые позволили бы новой администрации подготовиться к решению стоящих перед ней грандиозных задач. Надвигалась пандемия, а люди Трампа не давали доступа к государственным служащим и правительственным данным, которые могли бы дать Белому дому Байдена базовое представление о государственной программе вакцинации. Когда чиновники Байдена попросили торгового переговорщика Трампа рассказать о состоянии переговоров с Китаем, он отказался. Назначенцы Трампа в Управлении по управлению и бюджету нарушили сложившуюся поколениями практику и не позволили государственным служащим помочь членам команды Байдена подготовить бюджет, который они по закону должны были представить Конгрессу в феврале.

После всех этих мелких препятствий приглашение Медоуза встретиться выглядело как акт вежливости, от которого не стоит уклоняться.

Когда Клейн прибыл в Белый дом, он обнаружил, что тот пуст как никогда. Лишь несколько рабочих передвигали мебель. Он постучал в дверь Медоуза, затем подергал ручку. Она была заперта.

В конце концов появился помощник и попросил Клейна пройти в ситуационную комнату. Он передал ему телефон.

– Марк, где ты? – спросил Клейн.

– Вы знаете… Президент Трамп ушел поздно. Я опоздал. Просто сиди и жди.

Через полчаса Медоуз вышел в коридор, направился к Клейну и тепло поприветствовал его. Он провел Клейна в свой кабинет.

– У меня нет времени посидеть с вами, – извинился он. – Трамп подписал последнее помилование, и я должен доставить его в министерство юстиции до полудня, чтобы убедиться, что оно действительно.

На этом Медоуз велел Клейну звонить, если ему что-то понадобится, и ушел выполнять задание, более подходящее для стажера. Вся эта встреча выглядела как подходящая кода к самой бесславной передаче власти в истории Америки.

Следующие полтора часа Клейн просидел в Западном крыле. Его администрация стояла на пороге запуска одной из самых сложных государственных программ всех времен, распределяя сотни миллионов доз вакцины; ей нужно было предотвратить свободное падение экономики и восстановить правительство, которое пришло в упадок; она обещала закончить самую долгую войну в истории Америки. Но до этого оставалось девяносто минут. Все его правительственные устройства должны были быть активированы в 12: 01, поэтому человеку, который вскоре будет управлять зданием, приходилось бежать по часам, ожидая своей очереди.

* * *

Когда Байден вышел на западный фронт Капитолия сразу после одиннадцати тридцати, его взгляд остановился на Билле Клинтоне, Джордже Буше-младшем и Бараке Обаме – тех, кто занимал эту должность до него. Это были президенты, которых он знал, наблюдал вблизи. Они не были полубогами и не стояли принципиально выше его. Их присутствие успокаивало его. Позднее, рассказывая об этом помощникам, он говорил себе: «Если они смогли справиться с этой работой, то и я смогу».

На более раннем этапе своей карьеры, столкнувшись с таким важным моментом, как этот, Байден почувствовал бы тревогу, связанную с влиянием. Будучи молодым сенатором, он выступал с зажигательными речами, которые стремились к пышному лиризму Кеннеди, изобиловали словесной пиротехникой, моментами парящего красноречия. Они казались ему предметом гордости, свидетельством того, как он овладел ораторским искусством, тем самым, что когда-то его изнуряло. Желание доказать свое красноречие привело его к неприятностям в 1987 году. Стремясь выйти за пределы себя через ораторское искусство, он стал жить в чужой истории. Он непроизвольно плагиатил фразы британского политика Нила Киннока, как будто подсознательно подтверждая, что в его велеречивом стиле есть что-то неистинное.

Но, спускаясь по ступеням Капитолия, он смотрел в телесуфлер на гораздо более простые формулировки.

Прототипом президентского спичрайтера является молодой человек, мечтающий о том, чтобы его слова были увековечены в антологиях. Майк Донилон таким не был. Для начала, Донилон, обрюзгший, с неухоженными бровями, не был молодым. Как и Рон Клейн, он работал на Байдена с восьмидесятых годов. Большую часть своей карьеры Майк Донилон работал политическим консультантом – хакером, как он сам себя экономно называл. Донилон был невротически эгоистичен и занимался обыденными делами своей профессии. Он писал сценарии рекламных роликов, заказывал опросы и составлял записки. Но главным его умением было подражать своему боссу. Лишенный эго наблюдательный интроверт, он мог поместить себя в сознание Байдена и предугадать его мысли. Как однажды Байден описал Донилона: «Он понимал меня, не говоря об этом».

Когда Донилон сел за написание инаугурации, он начал делать наброски прежде, чем посоветоваться с Байденом. Главная тема была для него очевидна, потому что Байден неустанно повторял ее на протяжении всей кампании: единство. Призывы Байдена к единству часто высмеивались в Twitter как ностальгия по двухпартийности, которая царила, когда он только приехал в Вашингтон в семидесятых годах, но уже давно рассеялась. Когда Донилон писал речь для инаугурации, он стремился заострить внимание на главной темуе. Это не было стремлением избавиться от разногласий, не было призывом относиться к расизму цивилизованно. Байден должен был сплотить нацию, чтобы сформировать народный фронт против общих врагов – болезни и ненависти.