Официантка доверительно качнула головой и, легонько царапнув коготками по моей щеке, пошла выполнять заказ. Глядя ей вслед, я судорожно сглотнул слюну. Увы, инкогнито моего прототипа оказалось секретом Полишинеля – но на что еще можно рассчитывать, если вы со своим героическим альтер эго постоянно мельтешите в одних и тех же местах, одинаково шепелявите из-за неправильного прикуса – но при этом никогда и нигде не появляетесь одновременно?

Зато я не очень волновался насчет своего собственного разоблачения, поскольку прикус у меня был не хуже, чем у Джонни Карсона, а открытые взорам линии моих губ и подбородка, как я надеялся, еще не успели примелькаться.

Через несколько минут зеленоглазка принесла мне мой напиток.

– Без сдачи, – сказал я и сунул свернутую двадцатку под ее лифчик.

Она вознаградила меня улыбкой, от которой мне срочно пришлось ослабить завязки на плаще, чтобы не задохнуться, и удалилась. Потягивая довольно сносный «Коллинз» и иногда поглядывая через плечо в поисках Лидии, я стал пялиться на танцующих крошек.

Прошло полчаса, а она все не появлялась. Я заказал «Черного русского» и снова не пожалел о своем выборе. В зале вдруг погасли все светильники, кроме двух софитов над подиумом, светящих в одну точку – туда, где стояла стойка с микрофоном. Затем из-за кулис появился мужчина лет шестидесяти в черном смокинге. Медленно – так медленно, что я уже собирался бросить в него горсть арахиса – он добрел до микрофона и застыл, весьма неумело изображая испуг. Выдержав слишком длительную паузу, он, наконец, заговорил:

– А сейчас… Таинственная и непостижимая… Вызывающая знойный трепет и навевающая ледяной холод… Никто не знает, кто она – и откуда… Никто не знает, когда она появится… и когда исчезнет… Встречайте – Ж-е-е-е-е-е-енщина Ко-о-о-о-о-ошка!

Его речь была пересыщена драматическими модуляциями. «Ну, теперь, хотя бы, понятно, почему», – подумал я, имея в виду, конечно же, целую лавину оправдательных приговоров за многочисленные случаи линчевания обладателей вкрадчивого, шелестящего баритона, произошедшие не так давно на Восточном побережье.

Мужчина, неуклюже пятясь, удалился. Свет погас. На несколько мгновений весь клуб погрузился во мрак. Спустя еще несколько томительных секунд заиграла медленная музыка, и за сценой вспыхнули яркие прожектора. Слепящий свет окаймил хрупкий женский силуэт, неподвижно распластавшийся на подиуме ярдах в пяти от моего столика.

От неожиданности я едва не выронил стакан. Девушка медленно подняла голову, вытянула вверх ногу, и контур дополнился торчком стоящими ушами и высоким каблуком сапога. Затем, неторопливо описав ногой широкий полукруг, она оттолкнулась от пола и, перекатившись через спину, обхватила шест обеими руками. Ее тело и ноги оторвались от настила, как будто были совсем лишены веса, и она выполнила несколько настолько сложных акробатических трюков, что описать их здесь я просто не в состоянии!

Затем, несколько раз крутанувшись вокруг шеста со все увеличивающейся скоростью и амплитудой, девушка взмыла высоко в воздух и приземлилась на широко расставленные ноги уже в двух шагах от меня. Зрители охнули; я же просто лишился дара речи. В этот момент зажглись софиты, осветившие ее спереди.

Конечно, это была Лидия. Я сразу узнал ее, несмотря на черную кожаную маску, наполовину прикрывавшую лицо, и обтягивающий комбинезон на многочисленных блестящих молниях. Не глядя ни на меня, сидевшего к ней ближе всех, ни на остальных зрителей, она начала исполнять самый необычный стриптиз из тех, какие мне довелось видеть за всю мою жизнь.

Одну за другой Лидия медленно расстегнула молнии на бедрах. Избавившись от той части комбинезона, которая покрывала верхнюю часть ног, она осталась в длинных узких сапогах и тонких кожаных стрингах. В ее движениях присутствовала изумительная кошачья пластика, как, наверное, и в любом другом по-настоящему хорошем стриптизе, но было в них также и нечто паучье. Танец Лидии отличался невозможным вроде бы сочетанием невинной девичьей непосредственности, медлительной грации и хищной неумолимости.

Иногда она проделывала странные движения предплечьями и кистями рук, которые неприятно отзывались у меня в желудке. Точнее всего будет описать их так: она словно бы ткала в пространстве кокон высотой примерно в человеческий рост. Как раз тогда-то и возникало то самое паучье ощущение – но каким-то образом именно это делало ее танец таким необыкновенно возбуждающим!

Даже не надейтесь добиться от меня сведений насчет того, сколько всего стриптизов я видел за свои двадцать с небольшим, и верно ли вам показалось, что вроде бы вскользь, между делом было упомянуто, будто кое-кто не прочь заняться любовью с какой-нибудь легкомысленной паучихой, выпади ему такой шанс? Скажу лишь одно: с тех пор, как из руки Адама выпало надкушенное им яблоко, навряд ли хоть один мужчина видел что-либо более прекрасное и болезненно-вожделенное, чем эта девушка, которая постепенно раздевалась сейчас прямо передо мной!

Тем временем Лидия опустилась на колени у самого края сцены – как раз на таком расстоянии, что мне было достаточно наклониться вперед и протянуть руку, чтобы дотронуться до нее. По-прежнему не глядя на меня, она медленно расстегнула молнию по всей длине левой руки до самой шеи и отбросила рукав в сторону, обнажив смуглое плечо. Линия, идущая от мочки уха до тонкого запястья, показалась мне воплощением божественного – или же дьявольского – совершенства.

– Не смотри на нее так пристально, просто скользи рассеянным взглядом, – вдруг отчетливо услышал я очень спокойный голос, показавшийся мне знакомым.

Я механически обернулся, но никого рядом не увидел. Выходило, что голос прозвучал в моем уме. Я не особенно этому удивился, потому что сейчас все мое внимание было поглощено одной только Лидией, которая теперь расстегивала молнию на другой руке.

Вот уже оба ее плеча были обнажены, и она, придерживая спадающий топ комбинезона на целых полдюйма ниже, чем требовалось, чтобы я не сошел с ума – впервые взглянула на меня!

– Не смей смотреть ей в глаза! – снова послышался предостерегающий голос.

Но пытаться выполнить указание невидимого советчика было уже слишком поздно. Я посмотрел – и понял, что самому мне уже не выбраться. Ее зрачки цвета самой темной ночи неодолимо влекли меня. Там была бездна, но бездна чарующая, одушевленная, наполненная теплым мерцанием далеких звезд; бездна, обещавшая покой, окутывающая туманом неги и забвения. И больше не существовало такой силы, которая помешала бы мне остаться там на…

– Хочешь жить – сопротивляйся! – резко скомандовал голос.

Это прозвучало настолько убедительно, что мне пришлось повиноваться. Сначала я попробовал закрыть глаза, но обнаружил, что они теперь тоже были наполнены изнутри теплой мерцающей мглой. Тогда я принялся усиленно моргать, пытаясь избавится от этой пелены.

Не знаю как, но мне это удалось. Скоро я снова сумел поймать в фокус расплывающийся силуэт Лидии, которая сидела передо мной, упираясь в пол широко раздвинутыми в стороны коленями. Все еще придерживая комбинезон на груди, другой, обращенной ко мне рукой она весьма систематично и настойчиво продолжала производить те самые паучьи пассы.

– Понимаешь, что она делает?

И я вдруг понял – и это было чем-то по-настоящему невероятным и ужасающим! Движениями кисти и пальцев Лидия как будто уплотняла пространство вокруг меня, примерно так же, так из молока сбивают масло. Я попытался пошевелиться – и не смог, потому что все мое тело вдруг сковала колоссальная тяжесть. Стараясь не поддаваться панике, которая явно не добавила бы мне подвижности, я попробовал пошевелить хоть чем-нибудь – но обнаружил, что парализован под воздействием могучей внешней силы!

Это казалось таким же безнадежным, как мечты ползающей по рельсам гусеницы нарушить японское железнодорожное расписание. С таким же успехом можно было попробовать сжать Солнечную систему до размеров мозга Канье Уэста. Да что говорить – не существовало такой метафоры, которая могла бы описать эту силу!

Но она вовсе не пыталась меня раздавить, нет – иначе, как вы понимаете, мне пришлось бы сочинять метафоры для описания того, сколь мало от меня осталось. Правильнее было сказать, что эта сила просто пассивно отвечала встречным противодействием точно такой плотности и интенсивности на любые прилагаемые мною усилия – примерно, как если бы я толкал руками Землю, чтобы сдвинуть старушку с орбиты и слегка ее охладить.

Кроме того, я заметил, что с моим восприятием времени произошло нечто странное. Было похоже, что оно просто остановилось! Точнее, остановилось все, с чем бы я мог сопоставить секунды или минуты – застыли клубы пара из дым-машины на сцене; и зрители тоже неподвижно замерли на своих местах, насколько я мог судить, поскольку видел их лишь краем глаза. Смолкла музыка; да и вообще любые другие звуки, кроме безумного стука в моих висках. Двигалась одна только рука Лидии, неторопливо формируя вокруг моего тела нечто вроде кокона.

– Видишь, как это связано с ее дыханием?

Я послушно сосредоточился на дыхании Лидии, стараясь больше не смотреть ей в глаза, и у меня возникло ясное ощущение, что ее вдохи и выдохи, а также движения ее вытянутой руки согласуются между собой. Присмотревшись, я понял, что она как будто выдыхала воздух через эту руку, именно из этого воздуха сплетая мягкими движениями пальцев тот самый плотный кокон.

– А теперь проделай то же самое, чтобы освободится.

– Что происходит? Коктейль был отравлен? Как… – услышал я свой хнычущий голос.

– Заткнись и делай то, что я тебе говорю! Выдыхай воздух через руки! Разряди им пространство вокруг себя!

Следуя указаниям, я вдохнул воздух через рот, насколько это позволяла сделать та плотная тяжесть, которая обволакивала грудную клетку, и «выдохнул» его через ладони. Благодаря этому мне удалось немного пошевелить одним пальцем, но это было все, чего я смог добиться.

Лидия сделала несколько манящих движений – и я почувствовал, как пассивное давление ослабло, но лишь для того, чтобы позволить уже какой-то новой, причем нисколько не меньшей силе оторвать мое тело от стула приподнять его фута на три вверх. Лишь одно соображение позволило мне удержаться и не начать по-жабьи сучить конечностями, скрюченными от унижения и страха: вряд ли я сумел бы сделать более впечатляющим уже и без того великолепное шоу!

Влекомый ее рукой, подобно огромному воздушному шарику или наоборот, крошечному дирижаблю, я поплыл прямо к ней. Голос молчал. Ясно помню промелькнувшую у меня тогда мысль моего собственного авторства, за которую мне стыдно и по сию пору:

«Ну и что такого, подумаешь… Если все равно подыхать, так пусть уж от рук такой вот красотки!»

Девушка мягко поднялась на ноги и, по-прежнему прикрывая грудь, отступила в глубь сцены. Я продолжал покорно парить вслед за ней, почти смирившись с неизбежным. Откуда-то издали, из самой сердцевины этого смирения контрапунктом послышался знакомый, пока еще очень слабый, но постепенно усиливающийся эйфорической аккорд. Я попробовал отдаться этой эйфории, но потерялся где-то на полпути.

Не представляю, когда время снова приняло свое естественное течение. Я просто обнаружил себя стоящим на ногах посредине подиума рядом с Лидией под свист и гуканье счастливых зрителей. Помню, мне опять настолько сильно ее захотелось, что я был вынужден сомкнуть спереди полы своего плаща.

Ко мне вернулось мое обычное видение, только когда амбал уже куда-то молча тащил меня по темному коридору. Окончательно же я пришел в себя, когда он пинком ноги открыл дверь в узкий боковой проулок и вышвырнул меня вон.

– У-а-у… И что же это, во имя всех треклятых святых, такое было? – спросил я сам себя, ощупывая туловище в поисках вывихов и переломов.

– Это был твой полнейший провал, – охотно ответил голос.