Пролог

Я на мгновение теряю рассудок. А еще, кажется, зрение. Перед глазами – сначала темень, затем мутная пелена. Не помню, где я, кто я, что происходило несколько секунд назад. С губ только что сорвался последний сладострастный стон, я словно слышу его со стороны и чувствую, как по лицу расплывается томная улыбка. Она одновременно пошлая и смущенная, мои губы дрожат и кривятся. Хочется заплакать и сразу засмеяться. Я ощущаю, как из уголка глаза стекает слеза, щекотно ползет по виску. В голове какие-то дурные, спутанные мысли: мне одновременно и приятно, и стыдно до противного.

Постепенно возвращаются чувства, в глазах восстанавливается картинка. В ушах пульсирует кровь, сердце бьется и гонит ее по венам со страшной силой. Но мне кажется, что у меня два сердца и второе из них – справа. Второе стучит еще сильнее, быстрее и громче. Это его сердце. Его удары отдают мне в грудную клетку, и чудится, что оно бьется у меня внутри.

Я наконец начинаю мысленно разделять нас, осознавая, что мы не единое целое, что у меня есть собственное тело, и каждой его клеточкой я чувствую чужой жар и тяжесть. Приятную тяжесть. Из-за нее мне трудно дышать, но я терплю, потому что хочу растянуть удовольствие, вдавливаясь в его горячую плоть. Я замечаю, что до сих пор лежу, вонзившись ногтями в кожу на его спине, и с трудом разжимаю сведенные судорогой пальцы. Нежно и словно извиняясь глажу исцарапанную спину.

Наконец он слегка приподнимается на локтях. Его лицо совсем близко, и у меня чуть двоится в глазах. Он улыбается и целует мои щеки, нос, лоб, часто и легко, едва касаясь. Я набираю в легкие побольше воздуха и, обхватив его покрепче, снова тяну к себе. Не хочу отпускать. Не хочу выпускать из себя. Хочу продлить ощущение нашей связи, единения тел. Он прячет лицо в моих волосах, целует мочку уха, и я слышу его прерывистое дыхание.

Какая-то мысль не дает мне покоя. Я хмурю лоб и кошусь на тумбочку. Там стоят два бокала с выдохшимся шампанским на дне. И все. А должен лежать разорванный пластиковый квадратик. Ведь он сейчас во мне. Мы что, не предохранялись? Сладость момента тускнеет, обрастая привкусом горечи. Нега и томление сменяются тревогой. Он что, кончил в меня? В самый пик опасных дней?

Да, у меня все четко, я веду календарь. И пусть мне уже за сорок и что-то в организме начало изнашиваться, но цикл у меня до сих пор идеальный.

Вот черт!

Я больше не прижимаю его к себе, а наоборот, изо всех сил стараюсь спихнуть. Он, не понимая, в чем дело, со смехом сопротивляется.

Смешно ему.

– Ты что, кончил в меня? – шиплю я.

Он виновато улыбается, но бороться прекращает. Осторожно выскальзывает и перекатывается на бок. Подперев локтем щеку, снова смотрит на меня, еще более виновато.

– Прости, я не успел, – шепчет он, вытягивая губы, как ребенок-подлиза.

– Что значит – не успел?

– Ну вот так. – Он пожимает одним плечом. Второе утонуло в подушке. – Слишком уж было хорошо, просто не смог остановиться.

Видимо, на моем лице отражается вся гамма чувств, и он кривится.

– Да ладно тебе, процент попадания минимальный, – хихикает он. – Я слишком взрослый. У меня там тормознутые улитки.

– Слизняки, – огрызаюсь я и поднимаюсь, набрасываю на плечи халат и торопливо иду в ванную. Еще успею смыть следы преступления. Он ласково удерживает меня за руку.

– Да не волнуйся ты, – снова говорит он. – Люди, чтобы зачать, столько раз это повторяют, и не пойми с какого только получается. Ты думаешь, вот так сразу – и все?

Я молча отнимаю руку и ухожу. Как же, не пойми с какого раза. За всю мою жизнь у меня была единственная похожая ситуация. Единственная! И вот так сразу – и все. Да.

Я усаживаюсь на край ванны, привычно перекинув через нее ногу, и хватаюсь за лейку душа. Верчу краны. Горячий молчит. Что?! Холодный всхрапывает и выпускает жалкую тонкую струйку, которая почти сразу иссякает. У нас нет воды.

Черт! Черт!

Ситуация повторяется. Вот именно проклятый душ в прошлый раз так сильно меня и подвел. Я тоже тогда прибежала, чтобы все побыстрее смыть, но гребаный Борька так и не прикрутил гибкий шланг. Душ был только верхний. Как уж я корячилась, пытаясь хоть как-то залить в себя воду. Потом мучила какую-то спринцовку. Но нет. Не прокатило.

– От меня все залетают! – часто бахвалился Боба. – На раз-два! Да ладно тебе, подумаешь. Сделаешь аборт. Таблетку выпьешь, и все.

Это то, о чем я почти никому не рассказывала. Старалась похоронить эту историю в прошлом. Хотя она все равно часто вылезала и напоминала о себе. Заставляла думать. Взвешивать. Каждый раз решать, правильно ли я поступила?

Но повторения ситуации я не допущу. Благо сейчас все можно решить. Потому что я дома, и я знаю, что делать, и завтра утром куплю экстренное противозачаточное. Ночных аптек у нас рядом нет. Я уже не та запутавшаяся девушка в чужой стране, поверившая на слово человеку, который меня туда притащил. И в то, что мне без рецепта не продадут такие таблетки. И в то, что он очень хочет ребенка и собирается на мне жениться. И в то, что я совершенно несамостоятельная и не в состоянии ничего решить сама.

Сейчас я могу все.

Глава 1

Я просыпаюсь на боку в неудобной позе и какое-то время лежу, не открывая глаз. Голова вместо подушки покоится на чем-то жестком и горячем. Во рту противный сладковатый привкус, в горле пересохло. Медленно, по крупицам возвращаются последние вчерашние воспоминания. Обрывочные, беспорядочные. Похмельные. Кажется, я вчера конкретно накидалась. Но по ощущениям могло быть хуже. А так – голова не болит, тошноты нет, ну, муторно слегка и пить хочется до невозможности. И сильная мышечная боль на внутренней стороне бедер. Приятная, давно забытая боль. В общем, вполне терпимо, особенно после такого объема влитого в меня мартини. Точного количества я не знаю, потому что сначала все происходило в баре, а потом, припоминаю, еще был приобретена литровая бутылка и распита, а вот полностью или нет – пока загадка.

Но это того стоило. Без такого количества допинга я бы не расслабилась, а значит, не было бы сегодняшней бурной ночи. Единственный, наверное, минус: кажется, я не дома, а стало быть, придется пережить все эти неприятные моменты неловкого пробуждения в чужой постели, стыдливого побега в неудобный, непривычный душ, затем, возможно, меня угостят кофе, а после я поеду домой, только не знаю, как далеко мне добираться. Ну ладно. Live through this. Переживи это – если по-нашенски. Зато я натрахалась, наверное, на год вперед. Шучу, конечно. Разве можно впрок натрахаться? Тем более если учесть, что у меня не было ничего почти два года. Я старую-то недостачу не восполнила…

Я все еще лежу с закрытыми глазами и не шевелясь, чтобы не привлекать пока внимания. Пусть лучше спит. Оттянем этот неловкий момент, повспоминаем приятные. Картинки недавнего прошлого продолжают нанизываться одна за другой на эфемерную нить воспоминаний.

Просторная и сумрачная комната с тусклым торшером в углу, тяжесть горячего тела и мое надрывное «Еще! Еще! Сильнее! Жестче, о боже, жестче!» с каждым выдохом. Терпкий, будоражащий ноздри запах любовных игрищ. Жаркое дыхание и стоны, влажные простыни, горячий перламутр, маслом разливающийся по животу. Жадный взгляд больших серых глаз, блестящих в неверном свете ночника. И его нежно-удивленное в преддверии финального взрыва: «Девочка, девочка моя…»

Да уж, девочка, ничего не скажешь. Семимильными шагами приближающаяся к своей «ягодной» поре.

Отогнав грустную мысль, я пытаюсь представить его лицо, но перед внутренним взором пляшет бесцветная муть, и взгляд никак не хочет фокусироваться на деталях. Мне вспоминаются лишь горящие вожделением серые глаза. Но, кажется, он очень даже ничего, да еще старше меня на несколько лет – все как я люблю.

Я вдруг понимаю, что не слышу за спиной ровного, сонного сопения. Наоборот: там слишком тихо. И мускулы под моей головой напряжены – может, поэтому так жестко голове? Черт, кажется, он тоже уже проснулся и притворяется, чтобы не будить меня раньше времени. Тоже, небось, неловко. Как там говорят? Нет ничего хуже вчерашних гостей с утра? Наверное, стоило уехать ночью на такси. Но, видимо, мы просто отключились. Слишком много мартини и истраченных на секс сил.

А вообще во всем виновато караоке. У меня с ним очень странные взаимоотношения. Я люблю и умею петь, но почему-то еще ни разу не выбиралась с подобного мероприятия трезвой. В этом месте у меня словно планку срывает. То ли от собственного самодовольства, то ли наоборот, от подсознательного стеснения, которое я пытаюсь ослабить с помощью алкоголя. Я обычно всем говорю, что единственное место, где меня не тревожит страх публичных выступлений, – это как раз музыкальная сцена. Не важно, это бар-караоке или санаторский зал, в котором чинно ждут своей очереди бабушки и дедушки, желающие спеть что-нибудь из песен прошлых лет. Только перед бабушками я все-таки не пью, а вот в баре отрываюсь по полной. Вообще, такие чрезмерные возлияния у меня происходят редко. Но только слишком уж метко. Вчера был как раз тот самый случай. Интересно, как там моя подруга, с которой мы отправились на поиски приключений? Кажется, она тоже с кем-то познакомилась. М-да, ничего не скажешь. Оптимальный способ знакомства. Лучшее место для встреч. Идеальное завершение дня.

Наконец я отваживаюсь пошевелиться и пытаюсь поудобнее пристроить голову на полусогнутой мужской руке. Я прижимаюсь к ней лицом, с удовольствием вдыхаю уже такой знакомый пряный запах, что заводил меня ночью, и почти утыкаюсь носом в плечо. Надо надышаться, пока есть возможность. Вряд ли я рискну в ближайшее время повторить свои похождения. И уж точно второй встречи с этим мужчиной ожидать не стоит. Застывшее за моей спиной тело тоже «оживает». Он плотно прижимается ко мне сзади, но вместо молчаливого вторжения я вдруг чувствую нежное, еле заметное касание губ на шее. От этого ласкового прикосновения, от трогательной эфемерности и ненавязчивости поцелуя по позвоночнику мгновенно пробегает электрический разряд, воспламеняя что-то внизу. Я чувствую, как сводит низ живота, наполняя его приятной тяжестью и болью вперемешку со сладостным томлением. А он тем временем легким движением, медленно ведет пальцем по плечу вниз вдоль всей руки, от чего моя кожа покрывается мурашками.

– Проснулась? – тихо шепчет он, и я, не оборачиваясь, так же тихо отвечаю пересохшими губами:

– Да.

– Как себя чувствуешь?

– Хорошо, – честно говорю я и добавляю: – Только пить очень хочется.

Он сразу поднимается, перелезая через меня, без тени смущения нагишом выходит из комнаты, и я провожаю заинтересованным взглядом его удаляющуюся фигуру. Вчера было как-то все равно.

Сразу заметно, что он следит за собой. Большинство знакомых моего возраста и даже младше выглядят намного хуже. В основном из-за лишнего веса и пивного пуза, конечно. А этот – высокий, подтянутый и просто хорошо сложенный. Я прячу умильно-похабную улыбку, натянув на пол-лица одеяло. Вскоре он возвращается со стаканом воды. Утолив жажду, я расслабленно откидываюсь на подушку, а он ныряет под одеяло и снова укладывается рядом, между мной и стенкой. Кажется, вчера перед тем, как вырубиться, я успела сообщить очень важную информацию: я люблю спать на краю кровати. Неужели запомнил?

Он лежит, приподнявшись на локте и подперев голову рукой. Теплый взгляд скользит по моему лицу, словно ощупывая каждую черточку, и в глазах сквозит любование. А мне даже страшно идти в ванную, чтобы посмотреть, как я выгляжу: после стольких возлияний, с недосыпа, да и от косметики уже ничего не осталось. И хорошо, если так. Осыпавшаяся тушь под глазами смотрелась бы еще ужаснее. Но он разглядывает меня так, словно видит нечто и правда красивое. Хотя да, я замечала, что после хорошего секса у меня что-то происходит с лицом, и я даже сама себе нравлюсь. Глаза горят, щеки румянятся, морщинки разглаживаются, даже кожа будто подтягивается. Ну, что ж. Запомни меня молодой и красивой.

Его губы вдруг трогает виноватая улыбка, и он со вздохом произносит:

– Ты не сердишься на меня?

– А есть за что? – с легкой ехидцей спрашиваю я, улыбаясь в ответ.

– Ну… – Он на какой-то еще момент замолкает, словно собираясь с духом. – Я все-таки воспользовался твоим состоянием.

– Каким состоянием? – Я чувствую легкий укол тревоги. Но тревоги не от предчувствия чего-то дурного, а той, что вдруг сжимает сердце, когда ожидания расходятся с реальностью, когда не сбываются надежды. Тревога разочарования. Когда больше не нужно бояться неизвестного, все плохое уже случилось, просто не можешь осмыслить.

– Ну, ты была довольно… податливой, – объясняет он, отводя взгляд и медленно подбирая слова. – Вряд ли бы все это между нами произошло, если бы не столько алкоголя.

Я что-то неуверенно блею в ответ, пытаясь разубедить его в своей вчерашней невменяемости и в неспособности сделать осознанный выбор.

– И все же я не должен был так поступать. У меня тяжело на душе, совесть мучает, – продолжает он гнуть свою линию. – Я же видел, в каком ты состоянии…

Я начинаю догадываться, что он жалеет о содеянном, но хочет преподнести это в необидной форме. Да молчал бы уж лучше. Я и так ничего больше не ждала. Остается только встать, ополоснуться и уехать. Можно даже без кофе, по дороге куда-нибудь заскочу. Но обидно. Вот прямо до слез обидно, хотя это, конечно, похмельная плаксивость. Завтра все пройдет. Главное, пережить этот конкретный момент. Просто еще несколько минут назад было так хорошо и сладко, мне нравился его ласкающий взгляд, была приятна близость. Я даже надеялась на повторение перед отъездом. А теперь что-то как-то уже не хочется. Хотя я ж еще недавно собиралась натрахаться впрок. Может, все-таки стоит? С паршивой овцы, как говорится…

Я снова сбивчиво и невнятно бормочу в ответ какую-то ерунду, но он, не слушая меня, вдруг продолжает:

– Прости меня, что поддался. Но я уже старенький, а ты такая юная, такая живая и желанная, и просила с таким жаром…

Я вдруг запоздало вспоминаю свои ночные крики «Трахай же меня! Трахай! О, давай! Еще!», из груди тут же вздымается вверх горячая волна стыда, душит, захлестывает до шума в ушах, и раскаленная кровь приливает к лицу.

– Я не смог сдержаться, – говорит он. – И все ж понимал, ну, выпила лишнего, а так бы ни за что подобным образом себя не повела. Но не смог, старый дурак, отказать себе в удовольствии. Прости меня, девочка моя…

Я смотрю на него во все глаза и вдруг понимаю, что он говорит искренне.