Глава 4. Штопая в сердце дыры

Странно, что Фил не перевел свой офис в какой-нибудь престижный бизнес-центр. Поближе к центру города, там, где вывески кричат едкой неоновой рекламой на огромных билбордах. Основанная еще его дедом контора, как и прежде, ютилась на окраине в бывшем заводском здании грязно-белого цвета. Так как столовая давно почившего в бозе предприятия еще почему-то продолжала работать, в коридоре несло подкопченными сосисками и свежеиспеченными булочками.

Живой, надо сказать, такой запах. Бодрит.

Я нашла нужный кабинет и постучала.

Антона, исполнительного директора предприятия Фила, я не видела уже тысячу лет. Вернее, мы вообще встречались всего пару раз в жизни, и я почти его не помнила. И с нескрываемым удивлением уставилась на абсолютно незнакомого человека – невысокого, крепко сбитого, начинающего лысеть. На лбу – глубокие поперечные морщины, вялый, уже впадающий рот, под глазами сине-желтые тени. Прекрасный костюм и дорогущие часы не исправляли ситуацию.

Как так? Он же ровесник моего бывшего мужа, а словно… лет на двадцать старше! Управляющий Фила выглядел изрядно потрепанным жизнью.

Наверняка Антон появлялся на похоронах Феликса, только я все как-то очень смутно помню. Не нужно было пить Никины травки для спокойствия. От некоторых их них пьянеешь сильнее, чем от спиртного. Так что похороны прошли как в тумане. Очень густом тумане.

А каким Антон был десять лет назад?

Черт! Слишком уж пристально я его разглядывала. Это явно переходило все нормы приличия.

В голосе Антона прозвучало искреннее восхищение:

– Алена, Бог мой… Ты все такая же красавица! Будто и не было десяти лет…

– Скажешь тоже…

Как только он заговорил, напряжение ушло. Голос у Антона был мягкий, обволакивающий. Я вспомнила, что Феликс особенно ценил в Антоне прекрасного переговорщика: «У него просто магическая способность уговорить даже черта лысого поставить свечу в храме во славу Господа».

– Мои соболезнования, – вспомнил Антон. – Я хотел подойти на похоронах, но не знал, насколько это будет удобно…

Да уж. Там наверняка все испытывали неловкость. Действующая жена исчезла, а соболезновать бывшей…

– Да чего уж там, – пробормотала я. – Ты верно сказал – десять лет.

Затрезвонил мобильник, Антон, поморщившись, отключил его.

Я посмотрела по сторонам:

– А где твоя секретарша? У тебя же должна быть секретарша?

– Отпросилась сегодня. Ребенок заболел.

Он развел руками, словно стесняясь своей добросердечности, и улыбнулся.

– Так что кофе не могу предложить. Представь, до сих пор не разобрался, как эта адская машина работает…

Он кивнул на хороший кофейный аппарат.

– Да и не надо. Дело к вечеру, обойдусь.

Мы прошли в кабинет. Там на удивление было очень современно, вкусно пахло свежими типографскими красками и хорошим одеколоном.

Я присела на гостевой диванчик. Разглядывая обстановку, заметила настороженность в глазах Антона, когда он думал, что отвлеклась.

Конечно, он тоже в некоей растерянности. Не знает, к кому перейдет дело. Ника была права, на сегодняшний день я пока самая первая претендентка на все эти совершенно ненужные мне богатства.

И да. Если Марыся так и не объявится, я вполне могу доказать, что Кристя – не родная дочь Феликса. И хотя я не собираюсь ничего подобного делать, Антон-то этого не знает.

– Я пришла просто поговорить, – успокоила. – О Феликсе.

– А предприятие…

– Мы решим это позже, хорошо?

Он кивнул, понимая.

– Пока работай, как прежде. Ника не собирается вмешиваться в дела, она никогда в фирму не лезла, а теперь – и подавно. Ты же знаешь…

– Знаю, – если он и думал о чем-то неприятном, то ничем это не выдал.

– Я тоже в бизнесе ничего не понимаю, мой удел – хулиганистые малолетки. И это люблю, в отличие от всех ваших дел с тендерами, сметами и поставщиками. Все останется как прежде, по крайней мере, пока…

Развела руками. Намерения гипотетически вернувшейся Марыси никто из нас не мог предугадать.

– Хорошо. Так о чем ты хотела поговорить?

– Я же сказала – о Феликсе. Обо всем, что его беспокоило. О партнерах. Клиентах. Особенно – о конкурентах.

– Все это я подробно рассказал операм, – покачал головой Антон. – Давай начистоту. Не поверю, что у тебя нет подвязок в тех кругах, и ты не можешь в любой момент узнать все, что хочешь.

– Ну, да, – согласилась я.

Конечно, я могу прослушать записи его разговора с Китом. Длинного, скучного и совершенно ничего не проясняющего допроса. Конкуренты. Ну, конечно, были. И много. Какие-то достались по наследству от деда, какие-то приобретались по ходу дела. Все как на ладони. Ничем вопиюще незаконным осторожный Феликс никогда не занимался. Ну, по мелочи если. Некоторые тендера выигрывались немного подозрительно. А кто в таком бизнесе не мухлюет? В общем же Успенский младший не строил из себя акулу мирового бизнеса: не вкладывал деньги в рискованные, пусть и сулящие заманчивую прибыль проекты, вёл дела аккуратно и сдержанно.

– Хочу услышать то, чего нет в деле. Что ты не рассказал операм.

В этот раз затрезвонил старинный стационарный телефон на большом офисном столе. Антон снял трубку и положил ее перед собой на стол. Теперь там все время будет занято.

– Я не рассказал операм, что накануне трагического дня Феликс собирался встретиться с тобой…

– Мне об этом совсем ничего неизвестно, – удивилась я.

– Странно. Феликс очень ждал эту встречу. Он собирался поговорить с тобой в загородном доме. Насколько я понял, серьезно поговорить.

Я задумалась. Нет, в памяти не всплыло абсолютно ничего. Мы общались с Феликсом за неделю до трагедии по телефону. Я рассказывала об этом пронзительноглазому майору на даче, наполненной ужасом и кровью из порезанной Кристиной ноги. Мы с Феликсом не договаривались о встрече. Разве я бы забыла такое? Мы предпочитали не видеться лично, а если сталкивались случайно где-то в городе, испытывали большую неловкость.

– Ты не ошибаешься? – вопрос прозвучал довольно глупо.

– Как я могу? – удивился в свою очередь Антон. – Феликс о личном вообще редко распространялся. Ты же знаешь…

Я кивнула. Если Нику мы звали Железной Никой, то бывший муж вполне мог носить гордое звание стального Феликса, хотя по крови они и не были родными. Наверное, это свойство несгибаемого деда Успенского распространялось на всех, кто его окружал. Ну, или он подбирал под себя таких людей, как Ника.

– И я запомнил, ведь странно… Даже не то, что он вдруг мне принялся объяснять, почему уйдет раньше. С чего ему оправдываться? Никогда Феликс этого не делал. Не пояснял, куда и зачем он уходит. Как я мог это пропустить мимо ушей? Ошибаться…

Он хмыкнул.

– Главное, в глазах у него такое было… Тоскливое и в то же время с надеждой. Вот как хочешь, так и понимай.

– Ну, может, и не со мной вовсе? – усомнилась я. – Успенский точно сказал: «Я встречаюсь с Аленой»? Или там – «Встречаюсь с бывшей женой»? А, может, просто «встречаюсь с бывшей»? Тогда это совсем другое.

Бывшая жена у Феликса все-таки была одна, а просто «бывших» могла быть хренова туча. Антон задумался.

– А ты права… Почему у меня в голове застряло, что именно с тобой? Я на самом деле точно не могу сказать. Он произнес вроде того, что у него встреча с женщиной, с которой давно не виделся. И что это очень важно. А я ответил: «С бывшими нужно быть осторожнее. Не всегда хорошая мысль – возвращаться к прошлому».

Антон вдруг замолчал.

– Ну, – не выдержала я. – А он?

– Он сказал тогда: «Эта женщина как Черная Луна. До ужаса пугает, но не отпускает».

– И все? – я была несколько разочарована, хотя и удивлена неожиданной поэтичностью Феликса.

– А что еще? Это все. И я ничего про это не сказал на допросе, чтобы тебя лишний раз не тягали. Все-таки…

Он явно собирался сказать, что Феликс был моим близким человеком, и сейчас мне должно быть очень несладко. Так думали все. Наверное, кроме меня. Я в очередной раз поразилась отсутствию собственных эмоций. Это очень подозрительно и значило одно: все спрятано гораздо глубже, чем мне казалось сначала. А когда прорвется… Лучше об этом сейчас не думать.

Лучше поставить крупный знак вопроса в памяти: с кем должен был встретиться Феликс?

– Ты по нему скучаешь? – уже уходя, на пороге вдруг спросила я Антона.

Конечно, прозвучало глупо. Между деловыми партнерами могут сложиться какие угодно отношения, только скучать друг по другу они наверняка никогда не будут.

Но, к моему удивлению, Антон все прекрасно понял. И принял.

– Скучаю, – просто ответил он. – Мне без него…Трудно, да. Но еще очень плохо…

Единственное, что примиряло с действительностью какого-то бестолкового и от этого выматывающего дня – это мой дом. Я зашла, в темноте и, не разуваясь, протопала на кухню, открыла кран и прямо из-под него долго с жадностью пила холодеющую воду.

Напившись, все еще не включая свет, прошла в комнату, скорее упала, как подкошенная, чем опустилась на диван. Подбородок щекотали крупные капли, я их не вытирала. Почему-то было успокаивающе чувствовать себя хищницей, с клыков которой стекает кровь жертвы.

Одна. Наконец-то, одна.

В окно сквозь занавески, разрывая их нежную ткань, пробился молодой месяц с острыми рожками. Женщина, как Черная Луна, с которой собирался встретиться Феликс накануне своей гибели…

А Кристя кричала в истерике: «Красная Луна!». Что она имела в виду?

Удушливо потянуло жженой травой. Я не думала об этом никогда раньше. Сначала оно было настоящим, чего его вспоминать? А потом стало ненужным, старым, протухшим. Тогда…

В ночь грехопадения мы проснулись с Феликсом от странного запаха. Сначала казалось, что горит трава. Я приподняла голову с его локтя, глянула вокруг. Тишина. Только этот въедливая гарь, к которой примешивался парадоксально холодный оттенок. Как если… Если бы плавился лед.

«Так могли бы гореть звезды», – вдруг подумала я. Подняла голову и застыла. Огромная пылающая темно-багровым светом, в сгустках запекшейся крови луна взошла над прудом, отражаясь безупречно ровным кругом в стоячей воде. Это было невозможно красиво и до одури жутко. Перехватило горло, дышать стало трудно.

Я слышала рядом прерывистое, со всхлипом дыхание Феликса и понимала, что он тоже не спит, любуется вместе со мной невероятным зрелищем. Хотя, впрочем… кажется, не то что любуется…

Он лязгнул зубами так, будто до чертиков был напуган. От скрипа мы оба вздрогнули, но в то же время пришли в себя.

– Да ну, – выдохнул Успенский.

– Ты видишь? – возбужденно спросила я.

В напряженной тишине голоса казались единственной ниточкой, которая не давала совершенно пропасть из реального мира. Если мы не будем разговаривать, багровая до черноты луна поглотит нас, – пронеслось в голове.

– Она ненавидит меня, – непонятно сказал Феликс.

И задрожал всем телом. Именно его ужас привел в чувство. Так было всегда – стоило Феликсу чего-то испугаться, я становилась храбрее. Будто его страхи наполняли меня силой. Он со временем словно понял это, и все реже и реже показывал свой испуг. Как будто не хотел питать меня своими кошмарами.

А тогда в первый раз я вдруг поняла, что Феликс видит и чувствует не совсем то, что я. И этот запах. Нет, не жженой травы. Опасности. Даже – смерти. Холодной вечности с привкусом тающего льда. Феликс стучал зубами от цепенящего ужаса, а у меня перехватило дыхание от восторга.

– Кто, Феликс? Кто тебя ненавидит? – рассеяно спросила я, отдаваясь волнующему чувству.

– Она, – он осторожно, еле заметным движением кивнул на кровавый диск. —Следит… Она все видела.

Феликс выглядел таким испуганным, словно боялся, что луна и в самом деле наблюдает за нами. Я засмеялась. Первое ощущение чего-то невероятно грандиозного прошло, и теперь я видела просто прекрасную, завораживающую, но вполне себе земную картину.

– Глупости…

Я обнаружила, что сижу на диване, схватившись рукой за грудь. Черт возьми, я не догадывалась о такой глубокой дыре в памяти нашей первой с Феликсом ночи любви. А сколько их еще, тех, которые я пыталась навсегда спрятать, укатав в железобетонную логику? Неужели я вся изрешечена этими ранами, сквозь которые сейчас с шумом проходит втягиваемый мной воздух?

Вместе с рваным дыханием пришло еще одно открытие: а ведь именно после той ночи у меня появилась маленькая, но очень личная тайна. И сейчас это именно то, что мне необходимо.

Я устроилась поудобнее. Прикрыла глаза, погружаясь в глубокую концентрацию. Искать тени в самых глубинах души и изгонять их оттуда. Вот что мне сейчас поможет. Моя маленькая тайна, которая помогает мне, сколько себя помню. У каждого свой способ достичь равновесия. Я когда-то придумала свой.

Теплый свет внутри меня разгорался все сильнее. Я чувствовала, как он заструился по венам, наполняя изнутри мягкими звуками, словно я впустила в себя сам осенний ветер, шелестящий листьями за окном.

Вместе с ветром входило осознание: я – частица чего-то большего, протянулась нить, соединяющая бренность с вечностью. Вспыхнули черные звезды, заполняя мое выросшее до Вселенной «я» густым тянущимся блеском. Теперь я была одной из них – черно-пурпурная звезда с розовыми всполохами. Вязкий сироп бурлил во мне и кипел, но не обжигал. Все пространство заполнил запах роз – не нежный, нет, одуряющий и терпкий. Я утонула, растворилась в нем, позволила себе быть одновременно и светом и запахом…

«Красное тепло», – донеслось откуда-то извне тревожащей нотой. Из какой бездны оно открылось мне? Но мысль не ужалила, просто чуть царапнула и улетела куда-то в черно-багровую пульсирующую жару.

Только в этот раз что-то шло совсем не так как обычно. Мешал какой-то мутно стрекочущий треск. Я встала, решив выяснить, что там происходит. И пошла вперед по квартире, развернувшейся до невозможных пределов, пока не заметила мерцание.

Когда я приблизилась к источнику света, то обнаружила что-то вроде костра – черно-красное пламя. И не удивилась, что языки костра плясали по контуру треугольной двери. На подступах к ней сидел огромный паук с одним-единственным красным глазом, которым он неотрывно и как-то вопросительно следил за мной. Мы молча смотрели друг на друга, пока я не почувствовала жжение во лбу. «Третий глаз», – промелькнуло почему-то в голове. – «У меня открылся третий глаз, и теперь придется отращивать челку. Чтобы никто его не заметил».

Жжение, достигнув наивысшей точки, прекратилось. Паук одобрительно кивнул и отошел от двери. Когда она отворилась, почему-то потянуло Никиными невероятными духами, и сквозь густую паутину я увидела Фила.

Он стоял прямо передо мной – неясный, расплывчатый. Я скорее догадывалась, что это Феликс, чем видела его. Определяла по каким-то всплывающим особенностям силуэта: широкие плечи, манера держать голову чуть наклоненной, словно он всегда к чему-то прислушивается.

Сейчас он прислушивался ко мне.

– Фил? – неуверенно спросила я. – Почему ты до сих пор в костюме, в котором мы тебя похоронили?

Мой голос словно выявил его лицо из мути. Сомнений не оставалось – Феликс. Круглые детские глаза, особенно трогательные над щетиной взрослого мужчины, непослушные кудри, с которыми так и не сладил ни один из самых шикарных салонов нашего города. И взгляд этих круглых мультяшных глаз – парадоксально жесткий, цепкий. Он приобрел его, когда стал полноправным партнером в фирме деда. Не сразу, постепенно. Наверное, те, кто был рядом с ним все эти годы, не замечали, но я, видевшая Феликса редко, каждый раз во время случайных встреч поражалась, каким беспощадным он становится. Чем дальше, тем больше.

– Ей все равно, – пожал он плечами. – Я сейчас всего лишь оболочка, какая разница?

– Кому – ей? – там, во сне, я знала, но боялась себе признаться.

– Арахниде, – ответил Фил. – Она всегда посылает впереди себя Арахниду, чтобы протянуть пути. Твоя боль за меня – один из путей. Арахнида ведет, как помнит, поэтому я в том же костюме. Усилить боль, укрепить путь. Прости.

– За что?

– У меня к тебе только один вопрос. И не могу уйти, пока не получу ответа.

– И какой? – об этом я понятия не имела.

– Зачем ты привела лисицу? – лицо Фила исказилось страданием.

Теперь я поняла, почему вижу его так нечетко, и все время хочется протереть глаза. Между нами – стекло. Все в паутине, а еще грязное, заляпанное сотней или даже тысячей липких ладоней. Окно свиданий на границе иного мира и этого.

– Ты собираешься меня обвинять в своей измене? После смерти? – поразилась я.

Сон был настолько реален, что я понимала: Феликс – мертв, и прийти ко мне может только в каком-то горячечном бреду или во сне, но это нисколько не удивляло. Сама возможность разговора с мертвецом не удивляла. А возмущало то, что он смеет меня обвинять.

– Я виновата? – решила идти «ва-банк».

Кто не знает про лучшую защиту?

– Зачем ты подложила под меня лисицу?

Я задохнулась от наглости.

– Ты…

Его лицо пошло судорогами, принялось распадаться на пиксели, как картинка в сбившейся программе.

Я дернулась, обнаружив себя в своей постели, села, все еще тяжело дыша. Волосы на затылке слиплись от пота, пот тек по лбу. Простыня оказалась влажной от ночной сорочки, которую тоже можно было выжимать.

В окно уже проникли первые утренние лучи, день вдруг начинался на удивление светлый, это сразу успокоило.

Промокнув рукавом ночнушки капли пота с лица и волос, я подошла к окну. Раздвинула занавески, приглашая в комнату безмятежное утро. Даже сквозь стекло было слышно, как звонко надрываются птицы, радуясь теплому и солнечному осеннему дню.

Тебе просто приснился кошмар, Алена. А ты не поняла сразу, так как никогда раньше не видела никаких снов. Просто кошмар. Но… почему, даже спустя столько лет, даже исчезнув, она продолжает преследовать меня?

Эта проклятая лиса.