Часть вторая. Детство

Расторгуево

Расторгуево со временем словно уменьшилось в размерах. Вернее сказать, выросла та часть, что сейчас называют Видное: городская и благоустроенная, с троллейбусами и многоэтажными домами. А Расторгуево так и остается чем-то вроде дачного поселка, хотя прежние деревянные дачки с покосившимися заборами давно уже сменились «дворцами» и «зАмками» с оградами до небес. Но все-таки еще встречаются остатки прежней застройки.

Известно это поселение с XVII века. Владение на Большой Каширской дороге не раз передавалось из рук в руки и меняло владельцев. Потом одна его часть – «едучи с Москвы по правую сторону» от сельца Паринки – стала называться «сельцо Видное». В 30-е годы XIX века Видное перешло к коллежской ассесорше Е. М. Степановой, а на рубеже ХХ века было выкуплено акционерным обществом «Самопомощь», и распродано под дачи. После проведения в 1900 году железной дороги близ имения купца 1-й гильдии, почётного гражданина Москвы Д. А. Расторгуева была основана станция Расторгуево и прилегающий к ней с запада дачный посёлок «Фельдмаршальский», переименованный после революции 1917 года в «Расторгуево».

Наше городообразующее предприятие – Коксогазовый завод, который начали строить в 1937 году, а продолжили уже после Великой Отечественной войны. В 1949 году в трех километрах от завода началось строительство рабочего посёлка по проекту архитектора Б. В. Ефимовича и инженера-конструктора А. М. Рузского. По слухам, в строительстве принимали участие пленные немцы: именно этим жители объясняли европейский характер кирпичных домиков под черепичными крышами, придающих городу такое своеобразие. Впрочем, кирпич был уложен в один слой, облицовкой.

В 1951 году завод дал первый литейный кокс и газ. Постепенно появилось еще несколько заводов: Алюминиевых конструкций, Гипсобетон, так что экология в городе всегда оставляла желать лучшего.

В 1965 году посёлок Видное получил статус города и стал центром вновь образованного Ленинского района. До этого момента поселок какое-то короткое время входил в состав Москвы: у меня долго хранилась тетрадь, на обложке которой было выведено: «ученица … (не помню, какого) класса школы № … г. Москвы). Номер был четырехзначный. Сейчас Видное – городское поселение.

В пору моего детства Расторгуево был тихим зеленым поселком, где любили снимать на лето дачи москвичи. Имелись своя поликлиника и почта – у железнодорожной станции. Там же самые разные магазинчики – темные и тесные, а еще большой универмаг и ресторан. Существовало три школы: десятилетняя №6 – на станции, восьмилетняя №7 – на улице Черняховского, и четырехклассная, не помню, где находившаяся.

Екатерининская пустынь

Расторгуево знаменито тем, что здесь находится Екатерининская пустынь – монастырь, в котором в советские времена была тюрьма, знаменитая Сухановка, названная так по соседнему имению Волконских «Суханово». О тюрьме мы впервые узнали от забытого мною теперь сухановского сидельца, книга которого вышла во времена хрущевской оттепели. Те из местных, кто там работал, конечно, всё знали, но помалкивали. Потом очень долго монастырь стоял в руинах. Хорошо помню только надвратную церковь и колокольню. От монастыря к имению Волконских вела дорога, обсаженная плакучими березами – дорога асфальтовая и пустая, можно было спокойно кататься на велосипедах. Катались мы с подружкой Танькой, а мама с тетей Лидой нас пасли. У Таньки велосипед был на дутых шинах, и иногда она давала мне покататься – ну никакого сравнения с моим, хоть и красным, но очень жестким!

Cогласно легенде, своим возникновением монастырь обязан чуду, произошедшему в 1658 году с царем Алексеем Михайловичем. Когда царь охотился в окрестных лесах, ему явилась святая великомученица Екатерина, сообщившая о рождении его дочери, и Алексей Михайлович повелел основать монастырь в честь этого события.

После Октябрьской революции Свято-Екатерининская пустынь постоянно находилась на грани закрытия, что и произошло в начале 1930-х годов, а уже в 1939 году секретная политическая тюрьма приняла первых заключенных, для чего монастырь был частично перестроен и укреплен с точки зрения безопасности. Так возникла секретная Сухановская тюрьма, рассчитанная на 150—160 человек. В 1958 году в бывшей Сухановке разместилась областная тюремная больница. И только с 1992 года началась медленная поэтапная передача строений Свято-Екатерининского монастыря в собственность Русской Православной Церкви.

Сейчас Екатерининская пустынь полностью восстановлена, в ней находится мужской монастырь. Не знаю, насколько нынешний облик соответствует прежнему, но монастырь красивый и ухоженный, а на шпилях невысоких башен – фигуры трубящих ангелов. Только, к сожалению, никаких следов «Сухановки» не осталось. Когда-то, говорят, существовала дверь, ведущая в подземелья, но теперь и она замурована.

Расскажу еще смешную историю, связанную с монастырем. Хотя, если вдуматься, то особого веселья она не вызывает, а лишь сокрушение о нас – «Иванах, родства не помнящих». Но что есть, то есть. А история моя про металлолом. При Екатерининском монастыре было кладбище, и в моем пионерском детстве еще виднелись каменные надгробия, покрытые церковно-славянской вязью. Кроме каменных, лежали и чугунные надгробия, вероятно, более поздние. Предприимчивые местные жители растащили их по хозяйству. Для чего может пригодиться в хозяйстве чугунное надгробие? Ну, мало ли… Например, подпереть стожок сена, чтоб не разваливался. Там это надгробие и обнаружили юные пионеры. Сколько тяжелого металла! Пионеры в лице меня и еще кого-то – сейчас уже не помню, но было нас человека три-четыре, а то бы не справились – побежали ко мне домой и сперли бабушкину тележку. Тележка низкая, на колесах-подшипниках. Погрузили надгробие на тележку – и как только взгромоздили-то! И радостно повезли в школу. Хозяин надгробия…

В этом месте самые впечатлительные читатели представляют обычно скелетообразного мертвеца в истлевшей хламиде, рыщущего по округе в поисках родного надгробия!

Так вот, «хозяин» пришел по нашим следам и, матерясь на чем свет стоит, забрал надгробие обратно. Подпирать стожок. Так мы и не заняли первое место по сбору металлолома. А тележка сломалась, и бабушка ругалась.

Суханово

Как сообщает нам Википедия, «Суханово – дворянская усадьба конца XVIII—XIX веков, которая была превращена в яркий памятник русского классицизма заботами княгини Е. А. Волконской (1770—1853), дочери екатерининского сановника А. П. Мельгунова. Светлейший князь П. М. Волконский объявил Суханово заповедным имением – ядром майората Волконских. Став в 1826 году министром императорского двора и уделов, он привлек к застройке усадьбы крупных петербургских архитекторов, связанных с императорским двором. Усадьба примерно в 1,5 км от города Видное Московской области, на высоком берегу речки Гвоздянки. К усадьбе прилегает ландшафтный парк с искусственными прудами».

В 1960-м году Суханово признали памятником федерального значения и в советские времена Союз архитекторов, чей дом отдыха там находился, как-то еще следил за усадьбой и парком, сейчас же – просто слезы. Правда, в те же советские времена кто-то из отдыхавших там архитекторов украсил парк жутким котом и не менее жутким крокодилом. Крокодил хоть пользу приносил – из него выткал родник с очень вкусной водой, за которой народ до сих пор туда ходит.

Насчет полутора километров от Видного – это они погорячились: мне кажется, больше! В детстве я ходила в Суханово купаться. Не одна, конечно – далеко. Меня брали с собой наши дачники: тетя Нина и ее сын Алюка, помладше меня. Иногда с нами ходила и мама, тогда мы ехали на автобусе, потому что пешком ей было трудно. Пешком, пожалуй, выходило и быстрей – автобусы и тогда ходили в ту сторону очень редко. А пешком идти минут сорок, наверно. Ну, смотря как быстро идти.

Мы шли напрямую – мимо моей школы №7, мимо Монгольских дач, через бывший монастырь, совершенно в то время на монастырь не похожий, поскольку почти ничего, кроме надвратной церкви, не сохранилось, да и та мало напоминала храм. Школы милиции тогда еще не было, она открылась только в 1975 году. Дальше мы шли по прямой дороге, обсаженной березами, потом через «Подсобку» – поселок «Подсобное хозяйство» при доме отдыха Суханово, и вот уже и Сухановский парк. Если ехать на автобусе, подходишь к парку с другой стороны – там в лесочке было какое-то техническое строение, которое иногда вдруг выдавало резкий и громкий звук типа сирены – мы ждали с трепетом, и все равно от души пугались.

Потом нас ждало еще одно удовольствие – кричать под мостиком, где было замечательное эхо. Дальше шли через плотину на «тот берег» – берег с Домом архитектора всегда был «этот». На «этот» берег мы ходили зимой кататься на санках по длинному пологому склону, шедшему от главного здания вниз к купальне, и мне все мерещится, что там внизу у бывшей пристани стояли каменные львы. Должны были стоять! Мама вроде бы подтверждала.

А на «том берегу» на самом верху стояла деревня, потом крутой склон, заросший соснами, и ниже – как бы уступ, по которому вьется узкая тропинка, местами осыпавшаяся – склон был песчаный. Дальше вниз опять склон, где стояли мощные, словно баобабы, старые ивы, и уже, наконец, сам пруд с темной и довольно прохладной водой – много ключей.

Мы уходили на целый день, запасшись едой и питьем. Купались, загорали, играли, читали книжки и дремали. Обратно мы уже еле плелись, потому что надо было к мостику подниматься долго в гору – оттуда-то сбегали бегом. Однажды я вернулась домой – уже постарше была и ходила туда с подругами – сняла босоножки, а одна без каблука! Потеряла по дороге и не заметила. Сантиметра четыре был каблук, все ж ощутимо должно быть, ан нет. Долго потом сомневалась, одинаковые ли у меня ноги? Потом я туда ходила уже на романтические свидания, и гордилась, как мой друг переплывал пруд, довольно широкий.

Ольгинская, 8

«Ольгинская, 8» – первые четырнадцать лет я прожила именно здесь, в Расторгуевской части города. Улица Ольгинская берет свое начало от пруда и заканчивается у леса. Наша часть улицы была вполне деревенской – без асфальта и фонарей, с домами-дачами, и если пойти по ней вверх, то упрешься в пруд, который можно перейти по деревянному мостику, оказавшись на полуострове, заросшем корабельными соснами. Идя дальше, опять попадешь на мостик, а перейдя его, выйдешь, наконец, на асфальт – это Шоссейная улица (теперь героя Тинькова), которая, сворачивая у бывшей 7-й школы, становится улицей Черняховского.

Если отправиться по улице Ольгинской вниз – по возрастанию номеров домов, (хотя в моем представлении все ровно наоборот, и «вниз» означает как раз к пруду!), то придешь к пересечению улицы с Петровским проездом, после которого Ольгинская становится асфальтированной и цивилизованной, и по ней даже ходит автобус №2. За Петровским проездом по Ольгинской тоже стояли дома дачного типа, но много было микрорайончиков с двухэтажными бараками, где обитали рабочие с московских фабрик. Расторгуево одно время так и называлось – рабочий поселок. А бараки носили имена фабрик: Картонажка, Образцовка (типография им. Образцова), Химзавод, Ильичевка (ЗИЛ). Был еще Крольчатник – по дороге к кладбищу, но почему он так назывался, не знаю.

На нашей, четной стороне, домов было немного: первый дом от пруда, где жил мой одноклассник Сашка Тимошин и его многочисленные родственники, потом – летние дачи детского дома, за которыми наш дом. Вернее, наша половина дома. На другой половине жили Дмитриевы. За нами было еще два дома, а потом – большая территория летнего пионерлагеря. По нечетной стороне, кроме дач, стояли дома от холодильного комбината, так и называвшиеся – «Холодильник». Сначала там был один двухэтажный бревенчатый барак, потом построили панельный дом, тоже двухэтажный, в котором даже предусмотрели помещения для ванной и туалета, хотя и того и другого не было очень долго, и все пользовались общественным туалетом во дворе – обычным сортиром с дырками в полу.

Моя детская вселенная ограничивалась нашим концом Ольгинской, Холодильником, оврагом, лежащим с другой стороны нашего участка, прудом и парком, в котором я гуляла, играла и каталась на велосипеде по асфальтированным дорожкам. Через парк мы ходили в магазинчик рядом с хлебозаводом: помню до сих пор вкус белых саек – пока дойдешь до дома, половину съешь. Таких больше не делают. На противоположную сторону оврага выходили торцы улиц дачных кооперативов, так и называвшихся по именам этих кооперативов – «Старых большевиков» и «Дружба».

Центром дома – я имею в виду ту половину дома, в которой жила наша семья – была кухня. Кухня очень темная – единственное окно выходило на терраску, пристроенную уже на моей памяти. Завершение работы ознаменовалось страшным скандалом с плотником. Дедушке, очевидно, что-то не понравилось, и пьяный в доску плотник бегал, размахивая топором, и кричал: «Все разнесу к чертовой матери!». Я напугалась.