Мысли шведской Кассандры, или Нападение как лучшая защита

Нельзя сказать, чтоб шведы не понимали стратегического и экономического значения дельты Невы для своего королевства, как и необходимости ее надежной защиты. Шведские инженеры и фортификаторы, приезжавшие сюда с инспекцией в конце ХVII в., в своих донесениях не раз предупреждали стокгольмские власти, что при первом же серьезном наступлении возможного противника (то есть русских) крепости Ингрии падут одна за другой – они стояли в неизменном виде с XVI в., а поэтому безнадежно устарели, обветшали и для обороны не годились. К такому выводу после поездки 1681 г. по крепостям Ингрии пришел и Эрик Дальберг – крупный шведский фортификатор и инженер, генерал-губернатор Лифляндии. В своем отчете он дал уничижительную характеристику городским и предмостным укреплениям Ниеншанца, что они «более вредны, чем полезны», так как противник легко их захватит и потом использует как плацдарм для нападения на расположенную в устье Охты цитадель. Это, кстати, и случилось в конце апреля 1703 г.

Дальберг оказался провидцем и в другом. Он отмечал ключевую роль Ниеншанца в системе обороны Ингрии, когда подчеркивал: «Если не удержать Нюен, то ни Кексгольм, ни Нотебург не помогут защитить Карелию, и Кексгольмский лен, и даже сам Выборг… а русские благодаря большой численности своего войска легко могут навсегда осесть в этом месте… и таким образом, не дай Бог, получат выход к Балтийскому морю, о котором они мечтали с незапамятных времен». Дальберг предлагал усилить всю систему обороны устья Невы, но этого не было сделано ни в 1681 г., ни позже. Семнадцать лет спустя, в 1698 г., Дальберг снова писал о Ниене как о «маленькой никчемной крепости»^[29], в Стокгольм были посланы проекты усиления обороны устья Невы, но все осталось без изменений.

Почему же стокгольмские власти не спешили укреплять Ниеншанц и другие важные стратегические пункты Восточной Прибалтики? Дело заключалось вовсе не в беззаботности шведских стратегов. Они исходили из традиционной военной доктрины великодержавной Швеции, согласно которой считалось, что лучшим средством защиты собственных владений является наступление на противника – именно так действовали шведские короли со времен Густава II Адольфа и, надо сказать, почти всегда добивались успеха. (Замечу, что Петр I, отдавая должное достижениям фортификации, никогда не считал мощные крепости основой безопасности страны. Он даже говорил, что за крепостными стенами хорошо отсиживаться, когда воюешь «против азиатцев», европейские же армии нужно побеждать в полевом сражении.) Кроме того, шведы были слишком уверены в своих силах, и в канун исторических событий начала XVIII в. на берегах Невы в Ниеншанце (а также на укрепленной мызе Дудергоф) была расквартирована лишь небольшая группировка генерала Абрахама Крониорта – всего около 6–8 тыс. человек. Она и должна была прикрыть Ингрию от возможного нападения русских с востока. Забегая вперед, скажем, что только после падения Нотебурга осенью 1702 г., то есть за полгода до прихода огромной русской армии к укреплениям Ниеншанца, шведы предприняли поспешную попытку усилить оборону в устье Невы – на месте села Спасского они построили кронверк с тремя бастионами^[30], но было уже поздно. Оказать сопротивление огромной армии Петра I в той обстановке Крониорт уже не мог.

Конец натянутой русско-шведской дружбе

В 1699–1700 гг. по инициативе Петра I сложился Северный союз (Россия, Саксония и Дания, позже к ним примкнули Речь Посполитая и Пруссия) для борьбы со Швецией, владевшей фактически всем побережьем Балтийского моря и многими землями вдоль берегов Северного моря. Перед собой Петр I ставил общую задачу выхода к Балтийскому морю. В официальных российских документах того времени цель войны была сформулирована как возвращение земель предков – «отчин и дедин» – когда-то несправедливо отторгнутых Швецией у России, а также месть за «обиду», нанесенную Великому посольству во время его пребывания в Риге в 1697 г. (Тогда упомянутый выше генерал-губернатор Дальберг не позволил русским, среди которых инкогнито был сам Петр I, произвести замеры городских укреплений Риги.)

Петр I

Замечу при этом, что, согласно нормам международного права, Россия, внезапно начав в 1700 г. войну против Карла XII, фактически аннулировала все прежде подписанные и неоднократно подтвержденные ею мирные договоренности со Швецией. Незадолго до нападения на Нарву, 26 июля 1699 г., в Москву прибыло шведское посольство барона Иоганна Бергенгельма с известием о восшествии на престол нового короля Карла XII. Оно получило письменные заверения царя о соблюдении Россией всех русско-шведских соглашений, начиная со Столбовского мира^[31]. Однако на деле эти заверения оказались ширмой, неуклюжей уловкой Петра I, который на следующий год, как только из Стамбула были получено известие о заключении русско-турецкого «вечного мира», открыл военные действия против Швеции. При этом накануне объявления в Москве войны шведам в Стокгольм прибыло русское посольство во главе с ближним стольником князем Яковом Хилковым, вручившим Карлу XII грамоту Петра I с выражением дружеских чувств, которые якобы испытывал царь к своему северному соседу. Совсем незадолго до этого шведы передали русским 300 морских орудий для кораблей Азовского флота.

Это вероломство Петра I, в целом характерное для политиков тех, да и других времен, стало причиной взаимного ожесточения противников во время Северной войны. Карл мстил Петру: он заточил посольство Хилкова в тюрьму, потом казнил нескольких военнопленных, раз за разом отвергал многократные попытки царя начать переговоры о заключении мира. Петр, в свою очередь, жестоко обходился со шведскими военнопленными, а гражданское население завоеванных прибалтийских территорий почти поголовно отправляли в Россию, где продавали в холопы.

Первый блин комом, или «Злощастная Нарва»

Несмотря на внезапность, начало войны было проиграно Россией. По «неотступным просьбам» своего союзника Августа II (курфюрста Саксонии и одновременно – польского короля), безуспешно осаждавшего Ригу – столицу шведской Лифляндии, русская армия предприняла поход к границам Эстляндии и осадила крепости Нарву и Иван-город. Цель похода заключалась в том, чтобы оттянуть силы шведов от Риги. Молодой шведский король Карл XII действовал решительно и смело. Сначала он заставил капитулировать Данию, а затем высадился с армией в Эстляндии, в Пернове (Пярну), броском достиг Нарвы и под ее стенами в ноябре 1700 г. разгромил войска Петра I. После этого Карл направился под Ригу и освободил город от саксонской блокады.

Тем временем остатки русской армии отошли к Пскову и Новгороду, ставшим на это время главными центрами обороны русской территории. Но уже первые месяцы после поражения под Нарвой показали, что Карл XII не собирается идти на Псков и Новгород. Все свое внимание он сосредоточил на Августе II – более сильном, по его мнению, противнике, чем Петр I. Преследуя отступавшего от Риги Августа, шведский король двинулся в Польшу. Прибалтику, Ингерманландию он считал второстепенным театром военных действий. Так оно, собственно, и было. Основные события первого этапа Северной войны (1700–1709 гг.) развернулись на полях Польши, Литвы, а потом – Белоруссии и Украины. Расчет Карла строился на том, что слабую армию разбитого под Нарвой Петра I в Восточной Прибалтике можно будет сдержать и минимальными силами.

Отвлекающие набеги Шереметева, или О пользе секретности

Однако Карл не оценил по достоинству такого противника, каким был русский царь. Во-первых, после поражения под Нарвой царь не отчаялся и решительными действиями в чрезвычайно короткий срок сумел создать фактически новую армию, подготовить и обучить ее солдат и офицеров, так что уже год спустя, в 1701 г., по численности и боеспособности она существенно превосходила все шведские силы, оставленные королем Карлом в Восточной Прибалтике. К тому же чуть позже выяснилось, что здесь были сконцентрированы не лучшие шведские войска. Корпус Крониорта был набран преимущественно из жителей заморских провинций Швеции (немцев Лифляндии, Эстляндии, а также финнов). Они оказались недостаточно патриотичны в защите на своей земле интересов шведской короны. Неудачным оказалось и стратегическое расположение шведских войск: полки шведов были растянуты на огромном пространстве от Риги до Кексгольма и Выборга, что в целом ослабляло систему шведской обороны Ингерманландии.

Во-вторых, втайне даже от своих союзников Петр и его генералы подготовили новый план военных действий на осень 1702 г., который строился на самостоятельных действиях русских войск по завоеванию шведской Ингрии. Цель, которую поставил перед армией царь, была хотя и трудная, но выполнимая: быстро овладеть опорными точками обороны Ингрии в истоке и в устье Невы – крепостями Нотебург и Ниеншанц. В случае успеха русская армия оказывалась в очень выгодном положении. Она рассекала шведскую систему обороны Восточной Прибалтики надвое: карельская (финляндская) группировка войск оказалась бы отрезанной от войск генерала Шлиппенбаха, находившихся в Эстляндии и Лифляндии.

Чтобы ввести противника в заблуждение, русская армия под командованием Б.П. Шереметева в течение 1701–1702 гг. вела активное наступление в Южной Эстляндии и Лифляндии. При этом действия русской армии больше походили на карательные акции устрашения. Вторгаясь в Лифляндию – житницу Шведского королевства – большими массами, войска Шереметева не только разоряли укрепления, но и сжигали селения и посевы, а людей и скот поголовно угоняли в Россию на продажу. Как писал бывший осенью 1702 г. в Москве голландец де Бруин, «14 сентября привели в Москву около 800 шведских пленных, мужчин, женщин и детей. Сначала продавали многих из них по 3 и по 4 гульдена за голову, но, спустя несколько дней, цена на них возвысилась до 20 и даже до 30 гульденов. При такой дешевизне иностранцы охотно покупали пленных, к великому удовольствию сих последних, ибо иностранцы покупали их для услуг своих только на время войны, после которой возвращали им свободу. Русские также купили многих из этих пленных, но несчастнейшие из них были те, которые попадали в руки татар, которые уводили их к себе в рабы в неволю – положение самое плачевное»^[32].