Лена со Стасом шли по аллеям, которые вплотную соприкасались с могилками. Одни из них были ухоженными и с оградками, другие уже провалились от старости и забвения, зияя темными мрачными дырами. Кресты сменяли пятиконечные звезды на пирамидках, и снова шли – кресты, кресты, кресты…

Было как-то неловко ступать ногами по земле, под которой покоились останки тех, что когда-то жили, дышали, болели, мокли под дождем, радовались солнцу и… тоже ходили по этому кладбищу…

– Там похоронен бывший директор совхоза. Здесь – моя первая учительница, – перечисляла Лена. – А тут наши бабушка с дедушкой! – она низко поклонилась двум белым крестам за ажурной оградкой. – До самой смерти за наш храм пострадали… Вот тут, – показала она на высокий узкий крест, – дед Капитон, это он красивый иконостас для храма вырезал. Сделал, принес, и в тот же день умер. Отец Михаил так и сказал: к Богу пошел…

Стас слушал Лену, сопровождая каждое ее слово внимательным, запоминающим взглядом. Страх смерти, панически мучивший его почти с первых сознательных лет жизни, благодаря отцу Тихону исчез раз и навсегда. На смену ему пришел другой страх, вернее, не страх, а ответственность перед Вечностью, – какой для него будет она. Ничего нового он не придумывал. Просто старался хоть изредка ходить в храм и жить – по принципу, что ученый должен быть сам первый верен своей науке – так, как издревле жили предки: по закону и совести. А жили они, – как объяснил однажды Владимир Всеволодович, – после крещения Руси по закону Божьему и совести, которая, как известно, является в человеке Божьим гласом…

– Ну вот, наконец, моя баба Поля… Здравствуй, бабушка! – подвела Стаса к темному кресту Лена и кивнула: – А рядом с ней и наш батюшка Тихон. Узнаешь? – спросила, но Стас и сам уже видел его могилу.

Около нее находилось несколько человек.

Некоторых из них Стас узнал сразу. Это были те самые люди, которые спрашивали на станции, как им сюда добраться.

Старушка сидела на скамейке и молилась по книжечке, то и дело прикладывая к глазам край носового платка. Мужчина беззвучно шевелил губами и, кажется, просил о чем-то своими словами. Две-три женщины тихонечко пели акафист. А невысокий, с рыжеватой бородкой парень, по виду художник, просто блаженно глядел на бездонное, все в белых облаках, небо.

Особое внимание Стаса привлекла очень красивая женщина, лет сорока, в темной, но очень дорогой одежде. Она стояла в углу, прислонившись к оградке, и неотрывно смотрела на овальную керамическую фотокарточку отца Тихона в самом центре креста. Стас наклонился к уху Лены, чтобы что-то сказать, но та, словно не замечая его, подошла к могиле отца Тихона и встала на колени.

– Здравствуй, батюшка! – так же просто, как только что со своей покойной бабушкой, поздоровалась она и, словно живому, повинилась: – Прости, что так долго не приходила к тебе. Но ты же ведь знаешь, что творится сейчас в нашей Покровке…

Стас поколебался – неудобно как-то было при людях опускаться на колени. Но он пересилил себя и, присоединившись к Лене, тоже прошептал: «Здравствуйте, отец Тихон!», припал с закрытыми глазами к земле лбом, и вдруг… Воображение ли было тому причиной или свершилось настоящее чудо… но он явственно, во всех красках и звуках, неожиданно увидел прекрасный – ни один, даже самый большой московский собор не в силах сравниться был с ним – храм… священников в ярких праздничных одеяниях и целое море света… услышал дивное – если бы не человеческая речь, то он сказал бы – ангельское пение…

Все это было так неожиданно и прекрасно, что Стас невольно оторвал лицо от земли и в благоговейном ужасе покосился на Лену:

– Ты тоже все это… видишь и… слышишь?..

– Нет! – сразу обо всем догадавшись, с завистью ответила та и вздохнула: – Такое у меня всего лишь один раз было, на Пасху. Только тогда мерзлая земля еще казалась не ледяной, а совсем теплой…

Стас снова прижал лоб к земле, но видение уже не повторялось. Они с Леной поднялись с колен.

– Простите, ребята, – подошел к ним мужчина. – Вы, судя по всему, здешние и были лично знакомы с отцом Тихоном. Не могли бы вы нам хоть немного рассказать о нем?

– А вы разве сами его не знали? – удивился Стас.

– Увы! – с огорчением развел руками больной.

– Ну, тогда вам, наверное, кто-нибудь рассказал о нем?

– Да нет же! Я вообще ничего не знаю о нем, кроме того, что вижу сейчас перед собой!

Стас с недоумением взглянул на мужчину:

– А каким же образом вы тогда оказались здесь?

– О-о, это целая история! – махнул совсем слабой рукой мужчина. – Но времени у нас хоть отбавляй, – он указал на остальных паломников, – вас, надеюсь, тоже сильно не утомит мой рассказ…

Он присел на скамейку и, отдышавшись, заговорил:

– Началось все с того, что я уже выписывался из больницы. Хоть и чувствовал что-то не то, врачи так и не сумели найти причину болезни. И только в последний день вдруг, на всякий случай, отправили проверять желудок. Проверили. Вернулся в палату. Уже собираю вещи, как вдруг входит медсестра и говорит, что моя выписка откладывается на несколько дней. Как? Почему? Отвечает: все вопросы к лечащему врачу. А тот говорит, у вас язва и теперь нужно посмотреть, что покажут анализы. А те показали: рак. Причем в той стадии, когда нужна немедленная операция. Сделали мне ее. Выписали. Как-то нехорошо выписали, в глаза не смотрели, когда провожали. Я так и понял: отправили умирать. Вернулся я, значит, домой. Уже никого и не хочу видеть. Одно утешение – ночи, когда во сне забываешь про самое страшное. И вот, сплю однажды и вдруг явственно слышу мужской голос: «Приезжай ко мне в Покровку. Спросишь отца Тихона, там меня все знают, и я тебе, с Божьей помощью, помогу!»

Мужчина оглядел подавшихся к нему в полном внимании слушателей – только красивая женщина по-прежнему стояла в самом углу – и продолжил:

– Проснулся я, ничего не понимаю. Какая Покровка? Какой Тихон? А на следующую ночь опять тот же голос, те же слова, только уже с добавлением, на какой поезд брать билет и куда ехать. И на третью ночь почти то же самое, только уже со строгим предупреждением дольше не медлить…

– А на четвертую? – не выдержал Стас.

– А на четвертую… я уже ехал в поезде, и вот, как видите, я здесь! – улыбнулся мужчина и с последней надеждой спросил: – Как вы думаете, он… поможет?

– Еще бы! Тем более, если сам позвал! – раздался уверенный женский голос.

Все оглянулись. Это была одна из женщин, которая пела акафист.

– Я всего лишь по совету одной знакомой сюда первый раз год назад приехала, и то помогло! – объяснила она. – А уж ей самой – и говорить нечего. Перед ее болезнью, которая даже в начальной стадии ничем и никем не лечится, даже ваша болячка, простите, просто тьфу! А теперь ничего – живет! Замуж недавно вышла, повенчалась, и помирать, как говорится, не собирается!

– А моего сына из тюрьмы освободил! – подала голос другая певшая женщина. – Когда его несправедливо в нее посадили, добрые люди посоветовали мне обратиться за помощью к батюшке Тихону. Теперь вот приехала, чтобы поблагодарить его…

Мужчина как-то сразу просветлел лицом и, благоговейно кивнув на фотографию отца Тихона, напомнил Стасу и Лене о своей просьбе:

– Вы его видели, вместе тут жили, одним воздухом, можно сказать, дышали… Может, все-таки расскажете нам о нем?

Стас переглянулся с Леной и недоуменно пожал плечами:

– Вообще-то он сам из этих краев. Друзья детства у него до сих пор тут живут: Григорий Иванович, Юрий Цезаревич, дядя Андрей… Потом тяжело заболел, после ангины сердце у него отказывать стало, это я вам как сын академика-кардиолога могу подтвердить. И он уехал лечиться в Москву. Там окончил университет, стал кандидатом наук, учителем истории, женился…

Красивая женщина неожиданно вздрогнула и стала слушать Стаса, стараясь не пропустить ни единого слова.

– Потом он пришел к вере, и за то, что стал говорить на уроках о Боге, – как водилось тогда, выгнали с работы. К тому же еще и жена от него ушла… Хорошо, в Москве у него был тоже большой друг, теперь известный академик, а тогда еще просто историк, Владимир Всеволодович. Он пристроил отца Тихона в археологическую партию. Но и тут произошла неприятность. Отец Тихон нашел очень ценный золотой, с рубинами, крест, который носил сам византийский император или патриарх. Начальник экспедиции, который любил такие вещи, захотел присвоить его себе. Но отец Тихон не дал. Тогда начальник выгнал его с работы и, чтобы отомстить, подбросил ему в рюкзак этот крест, а сам сообщил в милицию о пропаже. Подозрение пало, конечно, на отца Тихона. И только вмешательство Владимира Всеволодовича, который сам рисковал карьерой, спасло отца Тихона от суда. Он знал, что за начальником водилось множество грешков, связанных с воровством старинных предметов, и пригрозил, что выведет его на чистую воду, если тот не оставит отца Тихона в покое. Словом, начальник признал все происшедшее недоразумением, убедил в этом милицию, а крест передали в музей, и там, узнав обо всем, в знак благодарности, изготовили отцу Тихону точную копию этого креста. Того самого, который мы и увидели на нем, когда еще даже не знали, что это отец Тихон!..

– А увидели мы его тут рядом, недалеко от карьера! – подхватила Лена. – Почти четыре года назад. Он лежал совсем-совсем белый, почти неживой. И только все время шептал: «Господи, прости меня, грешного!» Мы со Стасиком сделали ему изуственное – то есть из уст в уста – дыхание. А там и его папа с моей мамой – она у меня медицинская сестра – подоспели.

– Дело в том, – снова взял нить разговора в свои руки Стас, – что отец Тихон почти пятнадцать лет провел в монастыре, где стал почитаемым старцем. И за это время у него не было ни одного сердечного приступа. А как только он увидел в Москве, чем живут люди: все эти казино, рестораны, рекламы, – это так страшно подействовало на него, что по дороге в родную Покровку с ним случился сердечный приступ.

– И зачем же он только поехал сюда? – с болью в голосе произнесла женщина, сына которой отец Тихон вымолил из тюрьмы. – Ну и жил бы себе в монастыре, молился бы там за нас, грешных, за всю Россию!

Стас подумал-подумал, стоит ли рассказывать, но все же сказал:

– Да нет, была у отца Тихона одна очень важная причина для того, чтобы вернуться… Болезнь-то его была далеко не случайной! В детстве он, по тогдашнему общему незнанию, помог пытавшимся разрушить Покровский храм взрослым стащить с него крест. Залез наверх, обвязал этот крест тросом, ну а они его уже дальше вниз, трактором…

– О, Господи! – испуганно прижала край носового платка к губам старушка.

– Те взрослые вскоре умерли, причем все нехорошей смертью, а отец Тихон, тогда еще Вася Голубев, тяжело заболел ангиной.

– Ну, что было дальше, мы уже слышали! – подтвердил больной мужчина и с интересом взглянул на Стаса: – А здесь, после того, как вы, говорите, нашли его, что было?

– Ой! Долго рассказывать! – махнула рукой Лена и принялась загибать пальцы: – Храм с его помощью восстановили. Крест новый поставили. Вон, видите, как сияет? Ника от наркомании спас! Гроза всей округи Макс, ой, теперь уже отец Михаил, при нем так изменился, что стал иеромонахом-священником! Нинку, когда та уже с собою покончила, воскресил! Нам все про Бога рассказал! Да, еще он папку моего тоже из тюрьмы возвратил!

– А меня вообще крестил, и, можно сказать, я его духовное чадо, то есть сын! – с трудом дождавшись своей очереди, с гордостью заявил Стас.

– И я, хоть и раньше крестилась, все равно тоже его духовная дочка! – не осталась в долгу Лена. – Я его всегда папой Тихоном звала, а он меня каждый раз целовал в головку!

– А последние слова его знаете, какие были? – не унимался Стас. – Святая – святым!

В этот самый момент солнце вышло из-за белого облака, и его луч лег прямо на фотографию отца Тихона.

Женщина вышла из угла, подошла к Лене, и, крепко притянув ее к себе, поцеловала ее голову. Затем – в щеку Стаса, и быстрыми шагами пошла по аллее. Вдали послышались ее громкие рыдания.

– Что это с ней? – встревожились люди.

– Тоже чем-то неизлечимо больна?

– Или у нее с родными что-нибудь не в порядке?

– Может быть, вы еще что-то знаете?

Стас переглянулся с Леной, и вдруг, не сговариваясь, они в один голос сказали:

– Да некогда нам – дела…

– Ну, тогда ступайте с Богом домой! – послышались благодарные, приветливые голоса.

– А вы как же? – выйдя уже из ограды, вдруг спохватилась Лена. – Поезда ведь сегодня больше не будет…