13
Всё с чего-то да начинается.
Театр – с вешалки, алкоголизм – с первой рюмки, развод – с ссоры, путь – с первого шага, изнасилование – с отказа, начало – с буквы «Н», Родина – так до конца и не определено.
А любой солидный и уважающий себя дом начинается с крыльца.
Совсем не обязательно, ему быть золотым, с восседающими на нём Царём и Ко. Вполне достаточно того, чтоб оно было прочное и не скрипучее. А деревянные ступеньки не скользили и занозы, в босы ноги, не вставляли. Вот и всё – велики ли требования?
Крыльцо в доме Грачёвых соответствовало всем крыльцовским нормам и стандартам – один на десять себе подобных. И теперь, именно к этому «правильному и идеальному», семилетний Павлик подкатывал тележку.
Хорошая, чистая, о четырёх колёсах. На ней отец траву с сенокоса возил и иногда вещи из заброшенных домов – не на своём же горбу переть.
Очередная неожиданная проблема, которая, по идее, должна была возникнуть, насущным вопросом, гораздо раньше, но почему-то этого не сделала – «А как спустить маму со ступенек?» Хотя нет, это-то ещё решить можно, но как её потом на тележку водрузить?
Бывает хорошую идею днями, месяцами, годами ждёшь. А бывает, только появилась препятствие и на тебе сразу – решение. Даже подумать ещё не успеваешь, а оно уже навязывается. Ты такой – «Да подожди ты, может, что лучше вдруг придёт». А в ответ – «Вот те на, мы еще тут нос воротим, бери что дают, а то и этого не будет!».
Так и Павлик, не простояв в раздумье даже тридцати секунд, пошел за инструментами.
Логика проста – если убрать первые четыре ступеньки, то тогда, тележку можно подставить прямо у верхней платформы крыльца, и этого будет вполне достаточно, чтобы просто перекатить маму. Тогда не придётся ронять её на землю.
Этим, ребёнок и занялся.
С одной стороны, Павлик жутко устал, и у него болело всё, что только могло болеть, с другой – ломать – не строить.
И полетели щепки от топора!
И полетели стружки от пилы!
И полетели отцовские старания и труды, которые он, той осенью вложил в крыльцо, полностью его переколачивая.
Наступил Конец прекрасной эпохи, когда одинокая, но крепкая семья из трёх человек, жила в этом старинном деревянном доме, почти на самом краю деревни. И этот маленький самодостаточный социум, незаметно так, неожиданно, без какого либо шума, криков и драк – развалился.
Один ушел, но обещал вернуться.
Одна «уходит», но обещать уже не в силах.
А третий остался, и уходить не собирается. Да собственно и некуда. Как и некому больше обещать.
Подсократив крыльцо в размерах, Павлик поставил тележку на нужное место и повторил операцию с раскачиванием-перекатыванием материнского тела.
И вновь всё так, как задумано – ровно, куда положено и без эксцессов.
Совпадение? Случайность?
Может, будь мальчик постарше, был бы повод задуматься, но теперь он хотел всего лишь две вещи – пить и быстрее убрать маму с солнца, чтобы ей не напекло.
Осуществив первое, он принялся за второе.
Надел на натёртые руки тряпичные перчатки (почему раньше до этого не додумался?), открыл ворота и, кряхтя (любой уважающий себя труженик должен кряхтеть за работой) потащил за собой тележку.
Двор, ворота, улица.
Дом постепенно отдалялся.
14
Современная массовая культура приучила нас к мысли, что в колодцах должна жить маленькая девочка и обязательно с прямыми, длинными, чёрными волосами, да в белом одеянии. К тому же у неё имеется там мобильник, чтоб при случае звонить незнакомым людям, что ненароком глянули её «холм видео» и хрипеть про «семь дней».
В Егре же жили люди тёмные, по части этой современности, и колодец, безбоязненно, использовали по прямому его назначению – брали воду. Да и телефоны в деревне отсутствовали, так что если этой малолетней даме вдруг приспичит с кем-то из них связаться, то только почтой. Хотя и письма не всегда доходят.
Колодец был настоящим, русским.
Если его показать городскому ребёнку, то он наверняка бы предположил, что это маленький домик, который провалился под землю, оставив наверху только треугольную крышу.
Правда без трубы и с дверью.
Да и гнутая железная палка сбоку торчит.
Один раз, по неопытности, Марина задумалась (а, как известно – думать вредно), да не удержала рукоятку, так та, ей тут же, крутясь, и заехала со всей дури по подбородку. Шрама не было, но язык прикусила больно. Так что теперь, к походу за водой, а если точнее, то к процессу извлечения её из недр земных, мама Павлика относилась со страхом и осторожностью.
Но любой страх, со временем, притупляется.
Если же открыть дверь, в крыше провалившегося дома, то, вместо чердака, появится глубокая яма, (если по научному – то шахта), со стенами из брёвен. Над ней деревянный барабан с цепью и привязанным к ней ведром.
Вроде простое, на вид, сооружение, но с довольно таки богатой историей!
В год тысяча восемьсот двенадцатый, жители Егры и не подозревали о существовании уроженца Корсики, который уже поделил карту мира на «Моё» и «Пока не моё». Они продолжали жить как их предки – по уму, по сердцу, да как бог пошлёт.
А тот в «посылках» первый мастер.
И появился из леса низкорослый мужичок, одетый в грубое рубище конопляной ткани, с босыми разбитыми ногами, длинными спутанными волосами, да со следами проказы на лице и кистях. Может он бы и прошмыгнул через деревню незамеченным, но попал в аккурат на День Снопа Велеса, когда все мужики за покос принялись.
«Гарип!» – громко крикнул пасынок Баримира (на тот момент выборного деревни) и побежал к старшим, для сохранности.
В другое время, затравленный и испуганный гость обошёл бы скопище человечье, да так, чтоб запаху не порастерять. Сейчас же, жуткий голод заставил его выйти из спасительного лесного укрытия.
Хотя все-таки странно – не зима же, там и ягода плодоносит, и зверь не поразбежался.
Но, теперь не Святки чтоб гадать.
Ещё издалека углядели мужики все язвы с нарывами на коже пришельца и быстро смекнули, что в деревню пускать нельзя – там и живность и дитяти. А ведь те и те, известно как шустро мрут от любой заразы.
И началась псовая травля. Да так, что отец того, кто победил захоронённого в Доме инвалидов, непременно бы остался доволен. Разница лишь в том, что вместо русских борзых, неслись двуногие, крича и размахивая косами над головой.
По всем правилам и канонам, зверь должен шкуру свою спасать, да бежать от охотников, но прокаженный решил иначе. С жутким визгом и ошалелыми глазами, преследуемый превратился в нападающего – он бросился на того, кто ближе, повалил ошарашенного мужика на землю, вскочил и, воспользовавшись замешательством, беспрепятственно драпанул к домам.
Ни камни, пущенные в след, ни брань, направленная за ними, были уже не в состоянии догнать беглеца.
Добравшись до цели, выходец из леса увидел колодец и вдруг резко остановился. Замолчал. Медленно подошел. Открыл крышку. Снял с себя рубище и, пробубнив что-то нечленораздельное, прыгнул вниз.
Зачем?
Для чего?
Почему?
С этой ли целью он выходил из леса, или же сиё было сиюминутным порывом – так никто и не разобрался.
Мужики, подоспевшие вслед за гостем, застали уже мёртвое тело, мерно качающееся на поверхности воды, лицом вниз.
Быстро он умел не только бегать.
Достали, сожгли, захоронили.
И начался падёж скота.
Хотя конечно это слишком громко сказано. Померли то всего две лошади, одна корова, да пёс по кличке Пень и то, последний скорее от старости, чем от необъяснимых причин. Если разобраться, такое количество смертей можно охарактеризовать как – «Невелика потеря», ведь в тот же год на Бородинском поле, была захоронена тридцать девять тысяч двести одна лошадь (коров в статистике не наблюдается). Но для жителей маленькой Егры, это слабое утешение. На пятнадцать дворов, такой процент смертности, уже достаточный повод для паники.
Сложив воедино все недавние события, приметы и суеверия, мужики, на едином собрании в доме Баримира, пришли к выводу, что «колодезь потребити».
Сказано – сделано. Разве долго, когда толпою и с целью трудишься. Даже, почти следов не осталось.
Народ в Егре не дурной и прекрасно понимал, что засыпав один, надо рыть другой. Единственным маломальским специалистом по лозоходству являлся Трифон, которого, в своё время, ещё дед обучил этой псевдо науке. Хорошая новость состояла в том, что у него уже был опыт обнаружения подземных вод. В том году, ездил до сестры Варьки, что выдали за Лихого и которая разболтала там о способностях братца. За ним прибыли, да посулили бадью падевого мёда, если место водное укажет. То ли случайно, то ли правда по способностям, да ведь нашёл, собака, течение подземное и прям в аккурат. А плохая новость в том, что помер он, ещё зимой. Пошёл пса, под синим делом, кормить, да прям пред ним и свалился. Нашли под утро, окоченевшего.
Была бы работа, а рабочие под неё найдутся.
Отыскался, в полдня пути от Егры, специалист. Привезли. Походил он часа два с лозой и уверенно указал на холм с северной окраины, затем потребовал оплаты и дороги домой. Мужики его, на всякий случай, попридержали, да в место названное вбурились. И не зря – чёрта вам окаянного, а не вода.
«Умельца» голым задом в муравейник, а сами нового искать. Ведь несподручно, каждый раз, за шесть часов, до родников ходить.
И сколько бы ещё продолжались эти поползновения – неизвестно, да пришла тут божья благодать, в виде коровы Пеструхи.
Вели её с выгула домой, а она вдруг встала, мордой в землю уткнулась и давай орать недобро.
С одной стороны, цепочка «корова, крик, колодец» как-то слабо между собой клеится, а с другой, от безысходности, решили всё же проверить.
И ведь пошла вода!
Так, шумно, весело и затяжно, егринцы даже свадьбы не гуляли.
В итоге, на этом месте и возник колодец, с трудом, но доживший до наших дней.
А Пеструху зарезали – кто её знает, может кроме радости, ещё и беду какую наорёт…
Именно в этот колодец, тысяча восемьсот двенадцатого года рождения, Марина ходила по воду, и именно он сыграл роковую роль в её жизни.
В её преждевременном окончании.
Апрель близился к концу. Муж всё ещё не вернулся, а сын, пока что, был маловат (знала бы она, какой вес придется ему ворочать через месяц с небольшим). В итоге, функцию водоноса временно исполняла Марина. Ох, как она не любила это дело. Сам процесс переноса жидкости из пункта «А» в пункт «Б» её не особо смущал – что это за баба, что тяжестей и трудностей боится? А не нравился ей именно тот момент, когда ведро вглубь опускать и потом, на барабан, цепь ручкой накручивать.
Не доброе было что-то в этом колодце.
И переливая воду из одного цинкованного в другое, чувствовала она страх, неоправданный, потаённый, глубинный. Такой, который пятернёй сожмёт грудину изнутри, да держит так, что дышать тяжко становится.
Рационально она прекрасно понимала – нет причин для опасения, никто не выпрыгнет, не схватит, не у тащит, … но попробуй, объясни ребенку, что по ночам ты в комнате один и под кроватью никто не обитает. Да чёрта с два. Хоть на пупе раз десять извернись, а всё бесполезно – уверенность такая, что даже ломом не вырвать. Так и взрослые, имеющие свои персональные страхи, не многим, в эти моменты, отличаются от детей.
А частенько даже превосходят.
Подцепив вёдра коромыслом, Марина уже было отошла от колодца, но тут, из-за спины, услышала глухой детский плач.
Обернулась.
Тишина.
Показалось?
Из детей в Егре только её Павлик, да и то он староват для подобного.
Может ветер?
Марина медленно повернулась к колодцу спиной, внутренне готовясь встретиться с обладателем плача, набрала полные лёгкие воздуха, сделала первый шаг и угодила ногой в колдобину.
Иногда складывается ощущение, что равновесие придумано лишь для того, чтоб его невозможно было удержать.
Толстуха неуклюже рухнула на землю, из-за коромысла, не успев выставить руки вперёд и этим смягчить падение. Одно ведро, чудесным образом, умудрилось приземлиться ровно на дно и почти не расплескаться. Другое же, всем своем весом, прямо углом, ударилось о бок Марининого правого бедра, сантиметров в пятнадцать выше колена.
Есть несколько моментов в жизни, когда чувствуешь себя самым обиженным, униженным, бесполезным и лишним в этом мире.
Именно один из них, сейчас настал для этой тучной женщины, на половину облитой водой и неловко пытающейся подняться на ноги. Многое она бы отдала, чтоб в данный момент оказаться дома, а не размазывать пухлыми ладонями грязь, в тщетных стремлениях, по возможности, меньше извозиться.
Пришла домой, принеся с собой лишь одно полное ведро – возвращаться и наполнять второе, она уже не стала. Или не смогла. Или…
Павлик ещё спал.
Марина ощущала себя изнасилованной. Она скинула одежду, оторвав при этом три пуговицы, одну из которых, закатившуюся под шкаф, уже никогда не найдёт. Прямо посередине кухни налила в таз холодной воды, залезла в него и начала жёсткой мочалкой соскабливать с себя всё то, что ей недавно пришлось пережить.
Закончив, она улеглась под одеяло и моментально уснула, даже не прибрав за собой на кухне.
Бедро продолжало болеть.
Сын, первый раз в жизни, застал свою мать, лежащую днём на кровати.
Но далеко не в последний.
О проекте
О подписке