Континентальная блокада Англии и экономика России

Логика в истории – что математика в естествоведении.

В.О. Ключевский

Одним из давних «подмифов» большого мифа войны 1812 года до недавнего времени являлась пропагандистская «отмычка», сообщающая о крайне негативном влиянии присоединения России после Тильзитского мира к континентальной блокаде Англии. Это «негативное» влияние большинство отечественных пропагандистов от истории называли одной из главных причин войны 1812 года. Поразительно то, что никому не пришло в голову заметить очевидное логическое противоречие уже в самой подобной постановке вопроса: мол, виноват в конфликте Наполеон, он вдруг начал войну против «святой и непорочной» России – при этом главной причиной было то, что вынуждало… (теперь внимание!) Россию начать войну против Франции?! Еще раз: если Наполеон просто взял и решил пойти походом в Россию (именно так опереточно описывают произошедшее большинство отечественных официозных авторов), то зачем вообще придумывать причины для войны со стороны самой России?! И вот это логическое противоречие не заметил пока никто: ни авторы-пропагандисты, ни серьезные исследователи, ни поклонники Наполеона, ни просто сторонние люди, которые умеют мыслить логически.

В данной главе, в основе которой лежит уже ставший знаменитым мой доклад, сделанный 26 сентября на заседании международного «Центра экономической истории» в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова,^[429] я расскажу о предыстории Континентальной системы Наполеона, о ней самой, а также о ее истинном влиянии на экономику и финансы России. Сразу замечу: я рад тому, что сегодня среди серьезных ученых принята уже именно моя концепция, впервые озвученная на упомянутом заседании. А теперь обо всем по порядку.

В основе общеевропейского конфликта конца XVIII – начала XIX вв. лежали как традиционные геополитические противоречия Франции с ее соседями, так и ее давнее экономическое и торговое соперничество с Великобританией. Происхождение непосредственных причин, катализаторов развертывания этого конфликта пришлось на бурное время Великой французской революции, приобретя дуалистический характер, который все более менялся в сторону складывания конструкции цепной реакции и замкнутого круга, когда, с одной стороны, феодальные державы, имея интервенционистские намерения (наиболее ярко проявились позднее в период Ста дней), вели борьбу с революционной Францией, опасной своей антифеодальной пропагандой (влияние которой было особенно ощутимо в Польше); с другой, появляющиеся вследствие побед французского оружия территориальные изменения (в ходе отражения нападений) создавали новые поводы к противостоянию. Англия же, вступившая в войну как «спонсор» союзников несколько позже прочих стран (в 1793 г.), пользовалась удобной конъюнктурой для сведения старых счетов.

Все эти импульсы были унаследованы пришедшим к власти в конце 1799 года консулом Бонапартом и получили дальнейшее выражение в новом этапе конфликта, который иногда не совсем, с научной точки зрения, верно именуют «наполеоновскими войнами».^[430] В этой связи нам важно понимать, что идея реализации столь масштабной меры, столь крупного предприятия, которое получило название «Континентальной системы Наполеона» (континентальная блокада Британии), стала возможной лишь при том огромном охвате подконтрольной территории, который Наполеон получил в ходе борьбы с антифранцузскими коалициями, уже находясь в центре Европы. Союзники сами загнали себя в тупик, о котором речь пойдет ниже. Но я еще раз повторяю: всю логику действий и сами физические возможности проведения в жизнь континентальной блокады Англии Наполеону были фактически навязаны участниками антифранцузских коалиций – и, прежде всего, самой Англией (как главным агрессором – постоянным спонсором упомянутых коалиций).

Новым и очень важным фактором оказался выход России на европейскую сцену с гораздо более агрессивной и долговременной перспективой, чем прежде, например, в годы Семилетней войны. Однако активизация этой агрессивной внешней политики отсрочила время проведения внутренних реформ (до поражения в Крымской войне) и, наоборот, новый виток европеизации верхушки российского общества привел к культурной и политической коллизии, выраженной, в том числе, и движением декабристов.

Надо сказать, что буквально с первых шагов на посту консула Наполеон определил свой внешнеполитический приоритет – союз с Россией (не имея геополитических разногласий, две крупнейшие страны могли разделить сферы влияния; только при активном взаимодействии с Россией проекты борьбы с постоянными нападениями Англии могли быть эффективными). Многие его действия диктовались именно этой идеей. Так было и 18 июля 1800 г., когда он отправил на родину 6 732 русских пленных (в т. ч. 130 генералов и штаб-офицеров), обмундировав их за счет казны Франции, чем снискал расположение Павла I, который согласился отправить экспедиционный корпус для совместного похода в Индию, в чем даже опередил французов, и за что был убит на деньги англичан. Так было в 1805 г., когда Наполеон, отвергнув убеждения Талейрана о необходимости ориентации на Австрию, несколько раз уже в течение кампании посылал Александру I призывы примириться, а после Аустерлица выпустил из окружения разбитую русскую армию. Так было и в 1807 г., когда после второго сокрушительного поражения Россия не только не понесла территориальных потерь, но и приобрела целую область (!), получила свободу рук в вопросах Финляндии, Молдавии и Валахии; по просьбе Александра была сохранена Пруссия. Так было и в 1809 г., когда Россия опять получила территориальное приращение, фактически не выполнив условие союзного договора (совместной войны против Австрии: русский корпус фактически имитировал военные действия), и уже в ходе вынужденной кампании 1812 г. Наполеон регулярно предлагал Александру вернуться к союзнической модели взаимодействия. Однако Александр I повернул внешнеполитический курс своего «горячо убимого» отца на конфронтацию с Францией.

Важно осознать, что без прекращения субсидирования антифранцузских коалиций Англией, была бессмысленной любая военная победа над ними. На протяжении нескольких лет Наполеон испробовал ряд путей решения проблемы: удар по источнику финансовой мощи англичан – Индии (Египетская кампания 1798–1799 гг. и неудавшийся совместный русско-французский поход 1801 г.), мирный вариант (Амьенский договор от 25 марта 1802 г., разорванный Англией уже 18 мая 1803 г.),^[431] наконец, попытка прямой высадки на Британские острова (Булонский лагерь), от которого «туманный Альбион» спас одноглазый адмирал Г. Нельсон (1758–1805) и деньги, сколотившие очередную континентальную коалицию 1805 г. (здесь, кстати, наиболее существенной была инициатива Александра I). Затем последовала Четвертая антифранцузская коалиция 1806–1807 гг., приведшая (он не был инициатором, его привели!) Наполеона в Берлин и Тильзит, где он счел себя в силах применить новый метод – блокаду. Итак, мы видим, что внешнеполитические действия Франции во многом диктовались господствующей на определенном этапе концепцией борьбы с Англией, причем наиболее продолжительной и значимой по своим последствиям была идея континентальной системы, а курс на союз с Россией был в этой внешнеполитической парадигме константой.

Идея торговой блокады Англии имеет свою предысторию: она не стала чем-то неожиданным и новым для современников. Пользуясь своим сильным флотом, Англия неоднократно (еще со времен Столетней войны) применяла методы блокирования портов и просто экспроприации товаров, перевозимых на судах европейских стран. Учитывая, что даже для начала XIX века состояние путей сообщения по суше сводило товарооборот к пограничной торговле, морские пути были принципиально главными. Зависимость континента от Британии превратилась в традиционную и тягостную. Таможенные меры регулирования торговли часто практиковались различными странами: в том числе и Францией и при старом режиме (до революции). Главными статьями экспорта Британии были хлопок и колониальные товары (кофе, какао, экзотические фрукты, нанка, индиго и другие красители, деревья с островов, сахар, муслины, бумажная пряжа для светилен и т. д.).

Активную войну английским товарам объявляли со времен революционного Конвента (с 1793 г.), потом идею взяла на вооружение Директория (декрет 10 брюмера V года республики). И после попыток мирного сосуществования, предпринятых Бонапартом, когда Британия снова объявила Франции войну и блокировала ее порты в 1803 г., постановлениями от 1 мессидора XI года (20 июля 1803 г.) французское правительство запрещает ввоз английских колониальных товаров и вообще всех продуктов, происходящих, либо доставляемых из Англии (постановление в общих чертах было сохранено и законом 10 брюмера V года). Но эта «система берегового контроля» распространялась в то время лишь до Ганновера. Учитывая возможные лазейки, принимается дополнительный закон по обложению высокими пошлинами товаров, которые обычно происходили из Англии. Однако это свидетельствовало, по большей части, о желании оградить французского производителя от иногда более конкурентоспособных английских товаров (наплыв качественной и дешевой британской продукции спровоцировало безработицу и социальные волнения, которые во многом стали причиной событий 1789 года). Начиная с 17 плювиоза XIII (6 февраля 1805 г.) ввоз какао и кофе был обложен пошлиной в 120 и 100 франков за квинтал, а тонкие полотна, хлопчатобумажные ткани, нанка, галантерейные товары и др. облагались добавочной пошлиной. Декрет от 22 февраля 1806 г. воспрещал ввоз во Францию белых и окрашенных хлопчатобумажных тканей, муслинов, бумажной пряжи для светилен; квинтал хлопка – сырца, теперь мог попасть на французский прилавок через 60 франковую пошлину (бумажная пряжа – 7 франков за килограмм). С марта 1806 г. поднималось обложение какао до 200 франков за 100 кг, до 150 франков на перец и кофе, до 55 и 100 франков на желтый и очищенный сахарный песок.

Это было тем немногим, что мог противопоставить Бонапарт и его предшественники реальному пиратскому всевластию Британии на море. Об этом обычно не пишут мои коллеги, но 16 мая 1806 г. англичане первыми объявили об очередной блокаде французского побережья, а 11 ноября парламент даже пошел на «фиктивную блокаду»^[432] портов противника от Бреста до устья Эльбы,^[433] подчиняя нейтральные суда грабительскому (фактически пиратскому!) досмотру, что прежде всего ударило по торговому обмену между Францией и США.

С подобными откровенно бандитскими действиями нельзя было мириться. Стоит упомянуть, что французские экономисты к тому времени уже создали мнение, что кредит – это весьма хрупкое основание, и стоит только его разрушить, как политическая надстройка падет. С их точки зрения, слабым звеном британской империи была ее финансово-кредитная система. В то же время англо-американский публицист и философ Томас Пейн (1737–1809) в своей работе 1803 года «Финансы Англии» верно обратил внимание на большой государственный долг, необеспеченность бумажных денег и угрозу безработицы «туманного Альбиона». Монбрион и Соладен даже называли процветающую Англию «мыльным пузырем», который, если ему перекрыть доступ на континент, неминуемо лопнет.^[434]

В сложившейся конъюнктуре, памятуя обо всем вышесказанном, 21 ноября 1806 г. Наполеон публикует свой знаменитый Берлинский декрет о начале континентальной блокады британских островов (впервые термин «континентальная блокада» был использован в 15-й сводке Великой армии от 30 октября 1806 г., но сама идея уже прозвучала в выступлении консула в Государственном совете 1 мая 1803 г.).

Далее следует полный текст этого знаменитого документа вместе с весьма важной преамбулой, в которой Наполеон тезисно повествует о всех нарушениях Англией норм международного права, абсолютно логично объясняя, что его действия являются как бы контрмерами, отвечающими интересам всех континентальных держав:

«В нашем императорском лагере в Берлине, 21 ноября 1806 г.

Наполеон, Император французов и Король Италии, принимая во внимание:

1. что Англия не признает прав человека, обязательных для всех цивилизованных народов;

2. что она объявляет врагом всякое лицо, принадлежащее неприятельскому государству, и вследствие этого берет военнопленными не только экипажи торговых кораблей и купеческих судов, но даже самих купцов и приказчиков, едущих по своим торговым делам;

3. что она распространяет на купеческие суда и товары и на частную собственность право завоевания, могущее применяться только к тому, что принадлежит враждебному правительству;

4. что она распространяет на неукрепленные торговые города и гавани, на порты и устья рек право блокады, которые по разуму и по обычаю просвещенных народов применяются только к крепостям;

5. что она обвиняет состоящими в блокаде такие места, перед которыми не имеет ни одного военного судна, хотя блокадою считается только то, когда место так окружено, что к нему нельзя приблизиться, не подвергаясь очевидной опасности;

6. что она даже объявляет состоящими в блокаде такие территории, которые не смогли бы контролировать даже объединенными вооруженными силами – целые побережья и всю Империю;

7. что это чудовищное злоупотребление правом блокады не имеет другой цели, кроме той, чтобы воспрепятствовать сообщениям между народами и воздвигнуть торговлю и промышленность Англии на развалинах промышленности твердой земли;

8. что, учитывая эту цель Англии, тот, кто торгует на твердой земле английскими товарами, благоприятствует, тем самым, ее намерениям и становится их соучастником;

9. что подобное поведение Англии, достойное первых веков варварства, доставило этой державе выгоду в ущерб всех прочих;

10. что естественное право предписывает противопоставлять врагу тоже оружие, которое он употребляет, и сражаться с ним так же, как он сражается, если он не признает все понятия о правосудии и чувство свободы:

Мы решили применить к Англии законы, принятые в ее же Морском Уставе.

Статья 1. Британские острова объявляются в состоянии блокады.

2. Всякая торговля и всякие сношения с Британскими островами запрещены. Вследствие чего, письма и пакеты, адресованные в Англию или англичанину или написанные на английском языке, не будут пересылаться и будут подлежать аресту.

3. Всякий английский подданный, какого бы звания и состояния он ни был, найденный во владениях, занятых нашими или союзными войсками, объявляется военнопленным.

4. Всякий магазин, всякий товар, всякая собственность любого рода, принадлежащие подданному Англии, или изготовленную на ее фабриках, или вывезенных из ее колоний объявляется законною добычей.

5. Торговля английскими товарами запрещена, и всякий товар, принадлежащий Англии, ее фабрике или колонии, объявляется законной добычей.

6. Половина выручки от конфискованных товаров и имуществ, объявленных предыдущими статьями законной добычей, будет употреблена на вознаграждение купцов, за потери, понесенные ими от экспроприации торговых судов английскими крейсерами.

7. Никакое судно, идущее прямо из Англии или ее колоний или заходившее туда со времени обнародования настоящего декрета, не будет принято ни в какой порт.

8. Всякое судно, которое посредством ложного объявления уклонится от вышеизложенных правил, будет захвачено, корабль и груз конфискуется, как если бы они были английской собственностью.

9. Нашему Парижскому суду таможен поручается окончательный разбор всех споров, могущих возникнуть в нашей Империи или в землях, занятых французской армией, относительно исполнения настоящего указа. Нашему Миланскому суду таможен поручается окончательный разбор всех вышеупомянутых споров, могущих возникнуть в пространстве нашего королевства Италии.