Окунусь я в россыпь предрассветных рос,
Окажусь в стране я, полной детских грёз,
Где летит по полю быстрый белый конь,
Падают где звёзды прямо на ладонь.
Там где быстрый Терек, что в горах рождён,
Где на Пасху, в церкви, колокольный звон.
Где играют свадьбы, там где хлеб пекут,
Где отважных любят, там где старость чтут.
Где беда и радость, поровну на всех,
Там где возле речки слышен детский смех,
Вскинет где казачка горделиво бровь,
Там где воздух вольный будоражит кровь.
Где народ горячий, смелый, – только тронь!
Где о чём то плачет тихая гармонь,
Где казачья слава навсегда в честИ,
Где под ветром травы – глаз не отвести.
Где сияет солнце, там где неба край,
Где в степи тюльпанов -только собирай,
Где журчит ручьями, по весне земля,
Где навеки в сердце, Родина моя!
Эх, плесните чихиря
В чапурочки червлённые!
Я с друзьями разгоню
Враз тоску зелёную!
Заиграем «Шамиля»,
А потом «Снежочки»,
Опосля ещё нальём,
Милые дружочки!
Ты не верь, что говорят,
Мол, Терцы -суровые,
Погляди, кума, на нас,
– Все как есть бедовые!
Славьтесь, славьтесь, казаки,
Вы Терцы Моздокские,
Удалые Гребенцы,
Сунженцы, да Волгские!
Славься бурный Терек наш,
Батюшка-Горыныч!
Пост закончился вчера,
– Мы гуляем нынче!
Разверни меха, гармонь,
Широко, – не узко!
Разожги в груди огонь,
Заиграй «Наурскую»!
До того душа поёт,
– Не могу сказать я!
Славься Терская Земля,
Славьтесь, Сёстры, Братья!
Подобрал я подранка зимою,
Подсказало мне сердце: «Возьми!»
Он бессильно лежал предо мною
На дороге, в засохшей крови.
На меня он лишь скалился слабо,
Подвывая пытался ползти,
Перебила картечь ему лапы,
Обе задних -куда ж тут идти.
Толь охотник был тот неумеха,
Что не смог наповал уложить,
Или может, нарочно, для смеха,
Отпустил:" Глянь, браты, какбяжить!»
Конь забился, почуявши волка,
Так заржал, что аж сердце свело,
Когда взявши подранка за холку,
Я забросил его на седло.
Лишь под вечер, вернувшись в станицу,
Бедолаге я раны промыл,
Повязал их холщовой тряпицей,
И в омшанник его запустил.
Вот ведь как оно всё ж-таки вышло,
Что волкА к себе в дом притащил,
Он дней десять лежал неподвижно,
Только воду порой жадно пил.
Прокопав узкий лаз под стеною,
Не простившись он ночью ушёл,
Зверь есть зверь -он не может со мною,
Лишь на воле ему хорошо.
Много позже, опять же зимою,
Был застигнут бураном в степи,
Снег колючий кружил надо мною,
Понял, что не сыскать мне пути.
И замёрз бы я, брат, в одночасье,
И к гадалке не суйся, как вдруг,
На беду, или может на счастье,
Подскочил ко мне серый бирюк.
Ох, матёрый, глядит не мигая,
Загрызёт – до весны не найдут,
Чуть на заднюю лапу хромая,
Он с разбегу мне прыгнул на грудь…
И вдруг этот огромный волчище,
Мне лицо в один миг облизал:
«Это ж я, твой подранок давнишний!
Что ж ты друг – неужель не признал?»
Так, хромая, пошёл предо мною,
И под утро к станице привёл,
Глянул: мол, теперь квиты с тобою,
К себе в лес без оглядки ушёл.
И хоть с детства к охоте приучен,
И с ружьишком я дружбу вожу,
Крепко в душу запал этот случай:
Я с тех пор на волков не хожу.
Благодарствую я тебе, Господи,
Что до дому вернулся живой,
Шилом патоки я черпнул досыта,
До краёв, на сторонке чужой.
Затянулись уж раночки тяжкие,
Пулевые, обеи всё в грудь,
Два креста – за рубцы под рубашкою,
Я ношу – их зазря не дадуть.
Да и Бог с ними, слыш-ка, с наградами,
Лишь тебе я откроюсь, браток:
Глаз и сердце моё, нынче радует
Разродимый степной хуторок.
Два десятка домов на пригорочке,
Чтобы не подтопило в разлив,
Да в садах, под меловой, под горочкой,
Зреют яблоки -белый налив.
За три года чего только не было:
Находил, и терял, и встречал,
Но над хутором синее небо мне,
Часто виделось, брат, по ночам.
А над степью висит солнце рыжее,
И на сердце, браток, мне тепло,
Жить хотел – и поэтому выжил я,
Всем смертям и всем бедам назло.
Благодарствую я, тебе Господи,
Что до дому вернулся живой,
В дорогой свой, любимый мной дО смерти,
Хуторок по-над быстрой рекой.
Порассеяны по-над Тереком
В синем небушке облака,
С невысокого правого берега
Вдруг дохнёт ветерком слегка.
Позатеряны по-за Тереком
От казачьих коней следы,
За Аргуном темны ущелия,
Знаю я, брат, и помнишь ты…
В голове моей мысли ворохом,
Будто раннею, брат, весной,
Вдруг потянет сгоревшим порохом
На тропиночке, на лесной.
Очарует красой прелестною,
Промеж гор молодой лесок,
Там блеснёт вдруг на солнце лезвием,
Острой шашки чужой клинок.
И мелодия гор печальная,
Их седая пленяет грусть,
Здесь решает всё сталь кинжальная,
Коль сошёлся с врагом грудь-в-грудь.
Разлетается пыль дорожная,
И пути конца-краю нет,
Тишина здесь всегда тревожная,
Уж четыреста с лишним лет.
Тишина – нельзя слово вымолвить,
Тот, кто здесь побывал хоть раз,
Никогда из Души не вытравит
Наш суровый, седой Кавказ…
Мы две пули по-братски поймали с конём,
Ему в грудь, ну а мне под ключицу,
Я очнулся в палате, в обед, знойным днём,
Вроде жив, -благодарствуй сестрица.
«Так какой же станицы ты будешь, казак?»
– «Дык Червлёнский я, из староверов,
Ты скажи мне, родная, как мой аргамак?
Его вроде бы крепко задело.»
– «Что сказать тебе друг? Он тебя три версты
Нёс до наших передних позиций,
А потом наземь пал, но живой нынче ты,
Не забудь за него помолиться.»
Я в подушку проплакал всю ночь напролёт,
Ах, ты ж мой вороной, ненаглядный,
Мы всю эту войну пролетели в намёт,
А теперь нет тебя, ты мой славный.
Хоть стреляли в упор, и живым мне не быть,
Ведь чудес на войне не бывает,
Мою пулю ты взял, смело встав на дыбы,
Лишь бы выжил любимый хозяин.
Тёмной ночью собой ты меня согревал,
Я делился последней горбушкой,
Всё ж за нами остался в горах перевал,
И лесок тот с зелёной опушкой.
А потом, через месяц, вручали кресты,
И мне тоже «Георгий» достался,
Буду помнить навек, три последних версты,
Что спасая меня, ты промчался.
Вновь свои узорчики в небе шьют шрапнели,
Рваными стежочками с края да на край,
И вразброс по полюшку -серые шинели,
Медленно идут вперёд, – Боже помогай!
Не свернуть им никуда: справа топь-болото,
Слева жизни не даёт вражий пулемёт,
Зубы сжав идёт вперёд русская пехота,
Есть приказ занять деревню – и она займёт.
Из-за леса на рысях выезжает конница,
Сотенные на ветру полощатся значки,
То взметнувши шашки вверх, выручать торопятся
Обессилевших пехотских, терцы-казачкИ.
Вот слетел один с седла, покатился кубарем,
Знать в станицу полетит «чёрное» письмо,
И со свистом-гиканьем, молодецкой удалью,
Всыпали германцу там по первое число.
Ну, а ближе к вечеру, как деревню взяли,
От пехотских приходил старый капитан,
И сказал:" Что как не вы, все б мы там лежали,
Слава терцам-удальцам, Слава казакам!»
Провели его за стол, за простой походный,
Сотник крепкого вина приказал поднесть,
«Нас представили к крестам, -обмываем, рОдный,
Семерых к «Георгию», да к дубовым -шесть.
Из одной станицы все -возрастали вместе,
И средь этих шестерых – меньшенький мой брат,
Как мне матушке писать, что сказать невесте?
Вот остался нынче жив – сам себе не рад.»
И фуражку с головы, дрогнувшей рукою,
Потянул, враз потемнев, капитан седой:
«Милый мой братушечка -будь Христос с тобою!
Сколь живу на свете – страшно так впервой!»
А наутро полк ушёл из деревни сонной,
Как и не было их здесь, терцев-казаков,
На церковном кладбище, рядышком с часовней,
Оставались шесть дубовых свеженьких крестов…
Занималася зорька ранняя,
В улице моя хата крайняя.
Хата крайняя, в три окошечка,
Подыграй-ка, кум, на гармошечке,
На гармошечке, да на тальяночке,
Жги лезгиночку спозараночку.
Эх, бешметик мой чесучёвенький,
Я мальчишечка, как есть бедовенький,
Эх, бешметик мой позалатанный,
А я молодой, несосватаный,
Несосватаный, неповенчанный,
Пулей вражею непомечанный,
Шашкой острою нецелованный,
Батей с Матушкой небалованный.
Неболаванный, небогатенькай,
Гребенской казак неженатенькай.
У кого то жизнь – чарка полная,
А моя судьба -девка вздорная.
Девка взодрная, взбаламОшная,
Хоть капризная -а всё ж хорошая.
Неприучена с детства кланяться,
На гнедом промчит – не оглЯнется,
Не оглЯнется, не воротится,
Лишь куда то, знай, всё торопится.
Я за ней вослед сломя голову,
– Счастье и беда, у нас поровну,
У нас поровну, без остаточка,
Ласточка моя, ты ж касаточка.
В Бога во Христа свято верю я,
Лишь шумит камыш, да вдоль берега,
Всё вдоль берега, вдоль пологого
Еду завтра в путь, в путь-дорогу я,
В путь-дороженьку, да в рисковую,
Да во службицу, всё царёвую,
Во царёвую, на восходике,
В Гребенской наш полк, на три годика.
Заалела вновь зорька поздняя,
Да над крепостью, всё над Грозною,
там шумит-течёт река Суньженька,
Бог тебя спасёт, ты мой друженька.
Распогодилось поутру,
День быть солнечным обещал,
Снилось нынче мне, что умру,
Мысли злые из сердца гнал.
Из под конских копыт несёт
По дороге густую пыль,
Да в степи ветер шалый гнёт,
Ломит в пояс седой ковыль.
Вот молитвы срок подоспел,
Миг торжественный – шапки прочь!
В Душе острым шипом засел
Сон, что снился мне в эту ночь.
Сотня с места пошла в намёт,
Ни себя, ни врага не жаль,
Песню страшную, знай, поёт,
Обагрённая кровью сталь.
До конца я дойти не смог,
Вот такие вот, брат, дела,
Что-то острое впилось в бок,
Слетел кубарем из седла.
Пред глазами вся жизнь вмиг
Протекла, как сквозь пальцы шёлк,
На руках у друзей своих
Тихо к Господу отошёл.
ЖаворОнок играй да пой,
Пташка звонкая, в вышине,
Не вернусь больше я домой,
Упокоюсь в чужой земле.
Время мИнет, пройдут года,
Холмик мой зарастёт травой,
Лишь ты, певчий друг, иногда,
Промелькнёшь в небе надо мной.
Эх, гармошечка, рви меха,
Жги-играй, чтоб Душа навзрыд,
Молодого про казака,
Что в погожий день был убит…
О проекте
О подписке