I. Отмель

136:4

В день (другой) призвал их и рёк:

Сядьте вкруг Меня, ибо хочу говорить с вами.

И сделали, как сказал Он.

Пришли, и сели, и внимали.

И сказал Он:

В мире средь мириадов миров, где есть место только Богам,

Жил Бог, равный другим Богам.

Он ходил меж Их миров и видел те миры.

И тварей созданных, и тварей разумных, и тварей презренных, и тварей высших.

136:5

Говорил Бог равным себе Богам:

Прекрасны и благословенны миры Ваши!

И силы в них Ваши, и законы в них Ваши,

И каждая песчинка, и каждая капля,

И каждое существо в них прекрасно!

Теперь создам и я свой мир среди миров.

Вложу в него все лучшие силы Ваши, и лучшие законы Ваши.

А лучшие из лучших приумножу.

А лучших из детей Ваших превознесу Я в великие.

136:6

И превзойдёт Мой мир совершенством и красотой все Ваши миры.

Будете Вы, равные среди равных, ходить в Мой мир

Свободно, как ходил к Вам Я.

И будете любоваться Моим миром, как Я любовался Вашими.

И как славлю Я сейчас Ваши миры, так будете славить Мой мир,

Лучший из сотворённых равными среди равных!

Яма

Кажется, внизу, на дне ямы, что-то шевелилось.

Впрочем, это могла быть банальная иллюзия. Вызванная испугом, темнотой и неровным светом факелов. Примитивных, наспех скрученных из сучьев и промасленных тряпок.

Яма была довольно большая. Впрочем, и об этом тоже можно было судить только по первому мимолётному впечатлению, на невооруженный взгляд и в почти полном сумраке. Но сгущающаяся впереди непроглядная темень, гулкое эхо и тот небольшой пятачок внизу, на который хватало чахлого освещения, – всё это уверяло Альку, что яма просто огромна.

Зачем нужна такая здоровенная яма внутри ещё более здоровенной пещеры? Была она дном древнего подземного озера или образовалась при выработке руды? Вряд ли об этом знали нынешние обитатели поселка рудокопов. Да и спрашивать у них сейчас о чём бы то ни было Алька не хотел.

Если немножко вытянуть шею и выглянуть из-за края, можно было разглядеть внизу грубое каменистое дно. Неровное, с торчащими повсюду острыми скальными выступами. Да ещё и заваленное всяким хламом. По этим неровностям, по хламу металась тьма, то заполняя собой всё пространство, то вдруг отступая, когда тряпки фитилей с шипением и вонью разгорались чуть сильнее.

Глаза постепенно привыкали к темноте. Вот уже в ближнем углу, куда света падало немного больше, можно стало различить отдельные предметы. А иногда даже отметить кое-какие интересные детали.

Скажем, эти сапоги. Это сначала казалось, что сапоги. А сейчас глаз попривык к темноте и стало хорошо видно, что не сапоги это вовсе. Это ноги в грубых грязных ботинках. Почему-то все чёрные: и ботинки, и ноги. Почему-то одни лишь ноги, без остальной части своего хозяина.

Чуть дальше – вовсе не корявая ветка, а металлический прут. Похоже, средних размеров пика, только согнутая в двух местах почти под прямым углом. А утолщение у одного сгиба (видно его плохо) вполне может быть кистью руки. Ну а что, если есть ноги, почему бы где-то рядом не быть и рукам?

Дальше сумрак становился совсем плотным. Разве что летучая мышь смогла бы разобрать, навалена там груда камней или это тела вперемешку с обломками оружия? А в самом дальнем углу, в средоточии тьмы, куда свет факелов не доставал вовсе… Что это было? Глаза? Или со страха показалось?

– Ну шо, певун, нравится новая квартира? Специально для тебя готовили, ага! – сказал толстый поселенец и почесал надорванное ухо со свежим кровоподтеком.

Алька это только услышал, смотреть не стал, чтобы поворотом головы не спровоцировать новый тычок под рёбра.

– Ни баись, мы тебе даже ножик дадим. Или копьё. Хошь копьё? Ну а что, будешь обороняться! – второй поселенец звонко заржал.

Алька поглядел вниз. Одно копьё там уже было.

– Лучше инструмент мой верните, придурки.

На этот раз заржали оба. Тот, с надорванным ухом, по-приятельски обнял Альку за плечи. Сразу захотелось впиться ему зубами и в другое ухо, тоже надорвать для симметрии. Но Алька сдержался. Ему и после первого каждый вздох отдавался в рёбрах.

– Инструме-е-ент? – ехидно протянул корноухий. – А на что он тебе? Там-то?

– Так он его, небось, убаюкать хочет! Убаюкаешь его, а, певун?

Похоже, им это и вправду казалось смешным. Алька попытался пожать плечами, но локти были связаны так туго, что не вышло даже намёка.

– Кого хоть, его? – спросил Алька, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и равнодушно.

– А вот сейчас сам и узнаешь!

– И познакомишься, ага! Ни баись, певун, долго ждать не придётся. Он всегда бы-ыстро знакомится!

– И еще быстрей прощается!

Под новый взрыв хохота Алька получил тяжелого пинка под зад и кубарем полетел в яму. Склон оказался хоть и крут, но землянист. Здесь было не так много острых камней и имелось некоторое количество уступов, поэтому шею свернуть не удалось. Всё ограничилось десятком новых синяков, которые на общем фоне особой погоды не делали.

Наверху какое-то время молча наблюдали. Алька со стоном приподнялся и сел, при этом толстый удовлетворённо крякнул: «О, живой! Невезучий, знать!»

Когда конвоиры проржались, об дно ямы звякнул металл.

– Это тебе ножик, певун! Как обещали! Режь верёвку-то! – объяснил толстый.

– Ты не торопись, он сегодня не голодный, – порадовал второй. – Скоро не жди, режь спокойно.

– А может, наоборот, лучше поторопись. Он когда сытый, то сонный. Может, оно тебе и на руку, певун? Может, ты его во сне первым прирежешь?

Они снова расхохотались на два голоса. Алька совершенно не понимал, что здесь может быть смешного. Даже для таких придурков, как эти двое.

Перед носом опять брякнуло, но на этот раз не звонко, а глухо.

– Это тебе, чтоб не страшно было к нему идти-то. Ну, как руки освободишь, там сам разберёшься. А мы пошли.

– Да, ты уж не серчай, но мы пойдём, смотреть не будем. Ты ж не думаешь, что мы извращенцы какие-то? Нам на это смотреть – никакого удовольствия!

– К тому же, мы это уже столько раз видели, что не интересно совсем. А вот он не любит, когда мы смотрим, злится. Зачем его просто так злить? Так что, прощевай, певун!

Взгоготав еще раз, конвоиры скрылись из виду. Ну, хоть факелы оставили. Только воткнули их в крепления на стенах, за краем ямы. Поэтому внизу наступила почти полная темнота.

Алька прислонился затылком к холодному камню и несколько минут сидел бесшумно, неподвижно, глядя перед собой. Здесь было не только темно, но и очень холодно. Постепенно он начал дрожать, а вскоре почувствовал, что отчетливо постукивает зубами. Тогда, кряхтя, снова повалился набок и стал шарить по земле почти совсем бесчувственными пальцами в поисках ножа.

Веревку поселенцы пожалели, взяли гнилую, никуда не годную. Она подалась очень быстро. Хотя нож оказался ей под стать: из никудышнего металла, тупой и мягкий, как старый валенок. Но на путах не было тысячи узлов, как казалось перетянутым рукам, просто пленнику очень плотно обмотали запястья, десятками витков – сплошным слоем. Стоило с грехом пополам перетереть тупым лезвием в одном месте, как пеньковые кольца ослабли и начали сваливаться сами, почти без усилий.

«Зато согрелся!» – сказал Алька сам себе и заскулил. Нет, не от страха. И не от обиды. Кровь вернулась в запястья, ладони и пальцы. Словно тысячи иголок впились в каждый сантиметр под кожей. По крайней мере, сам себе Алька объяснил невольный всхлип именно этим.

В драном мешке он нашёл кремень и факел, смердящий тухлым жиром так сильно, что перебивал даже здешний могильный смрад. К тому моменту, по примерным прикидкам, он находился в яме уже с полчаса. Оставленные конвоирами наверху факелы давно догорели, стало хоть глаз коли. Организм сам собой начал отмечать малейшие шорохи и дуновения ветерка, каждый раз выбрасывая в кровь всё новые порции адреналина.

«Откуда ты его только берешь, из чего производишь? Три дня не жравши, из них день еще и без воды, да на привязи. Вообще сил не должно оставаться для страха!» – увещевал себя пленник.

Или он теперь уже не пленник? А кто тогда? Жертва? Корм?

Не сразу, но огонь удалось разжечь. Руки плохо слушались, зато Алька снова согрелся, неумело высекая искру. Когда пламя прижилось на палке, он встал и поднял факел над головой.

Яма была сырая, мерзкая. Мерзкая она была с первого взгляда, еще сверху, но истинное омерзение вызывала тут, вблизи. Повсюду валялись кости, полуистлевшие тряпки, сломанное оружие и даже один разорванный пополам тяжелый доспех. Но ничего, напоминающего пригодную для носки одежду. Просто кусков ткани хватало, но все они были сырые и гнилые, расползались прямо в руках. Прикрыться от холода этой рванью не стоило и пытаться.

Мало того, кроме ещё одного обгорелого факела, поблизости не наблюдалось никакого другого дерева, даже щепочек на самый крохотный костерок. Зато повсюду висели хлопья сажи, будто здесь не пещера, а жерло старой коптильни. К тому же большинство заржавелых обломков имели такой вид, точно их гнули и плавили в кузнечном горне.

«Дракона вы тут что ли держите?» – пробормотал Алька. И, шатаясь, стуча зубами от каждого прикосновения босых ступней к ледяной земле, пошёл вперед.

 
* * *
 

Пленник сидел в самом дальнем углу.

За самой большой грудой щебня. Сидел так тихо и неподвижно, что отличить в сумраке его силуэт от окружающего барахла было невозможно. Но в какой-то момент он открыл глаза и повернул голову, давая Альке возможность оценить перспективы.

Яма и впрямь оказалась огромной. Алька обследовал её не особо тщательно, понимая, что свет с ним очень ненадолго. Почти сразу случилась небольшая радость, пожалуй, первая за целую неделю, а оттого ещё более приятная. Настолько, что Алька даже не расстроился из-за отбитого пальца, когда споткнулся. Главным было, обо что он споткнулся!

Поселенцы отобрали у него эти ботинки в первый же день. Здесь вообще было туго с обувью, местные в большинстве носили самодельную жуть вроде плетёных из толстой кожи сандалий на деревянной подошве. Отсюда вечно мокрые сбитые ноги и постоянные простуды. Выторговать у маркитантов обувку поприличнее могли позволить себе только несколько человек из приближенных к старосте-наместнику или к воеводе. Но и они при виде толстых тёплых горных ботинок пустили слюни.

За попытку отбиться от грабежа Альку избили во второй раз. Первый был за порванное ухо того дурака, что разбил скрипку. Закончив воспитательную работу, ботинки всё-таки сняли. Долго с сомнением разглядывали и даже ковыряли пальцем в глубоком протекторе (здесь, очевидно, о резиновых подошвах никогда не слышали). Потом заметили и обнюхали логотип с клыкастым ящером. Тут бы Альке уняться, но он был слишком зол, поэтому провозгласил на всю улицу, что обувь сделана из шкуры демона, на ней лежит заклятье, которое покарает любого, кто посмеет…

Он много чего наговорил, его иной раз разбирает – не заткнуть. И когда нового владельца ботинок поутру нашли у колодца, утонувшим в корыте для лошадей, виновного немедля определили. Конечно же, это был не сосед убитого, уже щеголявший в обновке, а негодяй и мерзкий колдун Алька.

Его и убили бы, не будь староста всё-таки поумнее прочих. Он приказал выбросить ботинки в яму, от греха подальше, и интерес поселенцев к пленнику мгновенно иссяк. Ямы они явно боялись сильнее, чем иллюзорного проклятия на каблуке. Тогда Алька еще не знал, что это за яма такая.

«Родненькие мои, как же я скучал без вас!» – бормотал он, отыскав среди камней и напяливая впопыхах второй ботинок. Держались плохо, шнурки кто-то варварски спорол ножом, но это ерунда. Главное, теперь тепло и сухо. А шнурки… Алька поскорее вернулся к месту, откуда начал свой путь, и собрал с земли несколько кусков гнилой верёвки. Зашнуровал, как сумел, обувь, да ещё подвязал штаны, всё время сползавшие без ремня на бёдра.

Вскоре первый факел догорел и пришлось использовать остатки второго. Когда уже почти догорал и этот, неожиданно снова повезло. Удалось найти рваную седельную сумку, а в ней – сразу два новых факела, почти сухих, и пучок жирной ветоши в придачу.

Алька окончательно повеселел, даже страх отступил. Стал осматривать землю поблизости: вдруг в сумке была хоть какая-нибудь еда? Ну пожалуйста! Может, она просто выпала?

Тут груда щебня шевельнулась, и Алька увидел его.

Роста в существе было, наверное, метра три. Трудно точно сказать, если такой зверь сидит в темноте, поджав ноги. Грудь у него широкая, пропорционально росту. Прикрыта прекрасно выполненным рыцарским панцирем, матовым, с выпуклым узором в виде ребер. Хотя… Мурашки побежали по загривку. Кажется, это не панцирь, а собственный, природный внешний скелет.

– Нет, на дракона ты не очень похож, – выдавил Алька хриплым шёпотом.

Голова у пленника была большая, сильно вытянутая вперед, как у крупной собаки. Или, исходя из размеров, как даже у лошади. Руки длинные, но тонковатые для такого большого тела. Из-за спины на плечах проглядывали какие-то еще наросты, время от времени пошевеливались в лад с движениями рук. Что же это? Рудименты? Или настоящие, но жестоко обрубленные крылья?

– Что ж они с тобой сделали, сволочи? – Алька покачал головой, уже испытывая жалость к чудному зверю.

Существо фыркнуло. Алька вздрогнул и отскочил назад. Вернее сказать, отскочил на зад, поскользнувшись и пребольно ударившись мягким местом об камни.

Что это оно? Наверное, звука испугалось? Или правда, это была усмешка?

Поборов желание ползти вот так, прямо на карачках, обратно на дальний край ямы, Алька постарался взять себя в руки. Да, оно наверняка хищное, иначе бы здесь не сидело. Но оно пока не двигалось и попыток напасть не предпринимало. Как там говорили эти придурки? Сонное, пока сытое? Повременив немного, Алька всё-таки встал и сделал пару неуверенных шагов вперёд.

Да, это был пленник, никаких сомнений. Не ночной зверь – владелец этого логова. И не загнанная в ловушку ради недолгой потехи тварь, а именно узник. В глазах его, внимательных, цепких, читался интерес и понимание.

Судя по всему, побега этого пленника поселенцы боялись больше, чем пожара или оползня с гор. Существо было изуродовано. Через кольца, ввинченные прямо в плечевые кости, пробегала тяжелая цепь. Блики от пламени высвечивали ряды кривых рун, рассыпанных по металлу. Концы цепи садисты пропустили через другие кольца, в кандалах, а затем закрепили на запястьях. Длину подобрали так изуверски, чтобы пленник мог либо сидеть, либо стоять, согнувшись, но не имел возможности распрямиться в полный рост.

Под ногами существа тоже мерцали символы. Оно сидело на железной плите. Сидело очень неудобно, сжавшись, словно не могло с неё сойти. По форме рун Алька догадался, что плита заговорена одним заклятием с цепью.

С месяц назад, пытаясь незаметно пробраться в поселение, он уже видел похожее приспособление на рынке, только размером раза в четыре меньше. Плита служила подиумом перед палаткой работорговца, а лёгкие браслеты не давали разбежаться живому товару. Если отойти, оковы наливались свинцом, тяжелея с каждым шагом. Передвигаться поблизости можно, но так неуклюже, что даже ребёнок без труда собьет пленника с ног.

Чудовище сковали не в пример надёжнее. Словно силами оно превосходило десять рабов разом. В таких оковах оно и охотиться, наверное, не в состоянии. Любая добыча может не только убежать, а уйти спокойным шагом, иногда останавливаясь для перекура.

– Бедолага! Это надо, такого зверя осилили. Как же ты им подставился?

Существо прыснуло, не разжимая губ. Алька удивлённо замер. Оно не смогло сдержаться: подняло морду кверху, по телу пробежали конвульсии. И вся округа наполнилась громким, заливистым гортанным клёкотом.

– Ты-ы-ы… Ты что ли смеешься надо мной? – Алька побагровел.

Пленник опустил голову, смерил человека взглядом и снова громко отрывисто заклекотал.

– Да как же вы все меня сегодня достали! Что я такого смешного делаю, что каждый встречный урод надо мною хохочет?

Алька стиснул кулаки и, кажется, от негодования даже топнул ногой. Нож, выданный поселенцами, выскользнул из-за шнурка, подвязанного вместо пояса брюк, и со звоном упал на камни.

Зверь проводил оружие взглядом и зашелся в новом приступе то ли лая, то ли клёкота. Трясущимся пальцем он указал в сторону ножа и произнес низким, но вполне человеческим голосом:

– И это что, всё, что ли? Ты вот с этим на меня шел? Топора не подобрал? Даже с копьём бросаться не станешь?

Он так хохотал, что воздух в больных лёгких закончился быстро. Монстр едва сумел закончить фразу и тяжело, надрывно закашлялся.

– Может… – с трудом вставил он в перерывах между спазмами, – Может, хоть камнями покидаешь издали?

Кстати. У Альки только сейчас возник в голове вопрос. Если пленник такой беспомощный, от чего тогда погибли все те люди в разных концах ямы? Не имея сил гадать, он только развел руками.

– Кидать камнями? А что, надо?

Собеседник наконец поборол кашель. Сделал серьёзную морду, словно задумался над вопросом. Повёл рукой, громыхая цепью.

– Честно говоря… Но ты же планировал как-то меня победить? Чтобы выйти отсюда? Тебе должны были сказать, что это возможно только после моей смерти.

– В общих чертах, да.

– Ну вот. Камни. Это какой-никакой, а способ.

Алька окинул взглядом пещеру и скривился.

– Как-то, я смотрю… Раньше этот способ никому особо не помог?

Зверь снова забулькал-рассмеялся, но осторожно, оберегая горло.

– Да, это верно. Так мне можно только панцирь поцарапать. Ну, и разозлить. Я не люблю две вещи: пустую суету и полировать хитин.

– Ага, заметно. Возле тебя не очень суетно. В обозримых окрестностях лишь покой и тишина.

Существо недоуменно нахмурило лоб, но потом уловило смысл сказанного и еще раз рассмеялось.

– Да, действительно! – И добавило, цыкнув зубом, – Мёртвая тишина!