Глава 3

Напольные часы в большом деревянном футляре с блестящим маятником и тяжёлыми бронзовыми гирями за высокой стеклянной дверцей пробили пять. Александр Петрович открыл свой хронометр на новой золотой цепочке, которую на Рождество подарила Анна, и из-под крышки с орлами прозвенел гимн. Вошёл повар Чжао, и они втроём, Анна была рядом, оглядели накрытый к приходу гостей стол.

Чжао позвал Ли, что-то сказал ему, тот выбежал в сад и вернулся с хрустальным графином, только что вытащенным из снега.

Александр Петрович взял графин, на ковер капал тающий снег, и внимательно осмотрел.

– От Церцвадзе? – спросил он.

– Так! Еси! Моя на Китайский улица бегай, хозяина водыка сама носи, «На! – говоли, – Александла Петловейци пей! – говоли, – хвали Сельвадзе!» – говоли! – выпалил бой.

– Молодец! – Александр Петрович и снова посмотрел на часы. – Хорошо, не давай остыть, положи снова в снег. Ну что, Анни, будем ждать?

Ли осклабился, поклонился, повторил: «Маладе́за!» – и выскочил с графином из гостиной.

Анна Ксаверьевна обходила накрытый на девять персон стол и вдруг остановилась.

– Саша, извини, чуть не забыла, звонил Николай Аполлонович сказал, что у них дочь заболела, но обещал заглянуть хотя бы ненадолго, а от Николая Васильевича известий не было, должно быть, всё в порядке. А ты, пока ждём, не выпьешь ли, вот хотя бы коньяку для аппетита?

– Жалко, если не придёт… с тобой, Анни, выпью, а тебе что налить?

– Можно Château! Ли! – позвала она. – Открой вот эту бутылку!

– Не надо, я сам открою, подай мне штопор!

Александр Петрович открыл вино.

– Ли! – позвал он. – Принеси лимон, только нарежь колечками. А ты чем закусишь? – обратился он к супруге.

– Ветчиной со спаржей, такая аппетитная! Если они задержатся, я не выдержу! – сказала Анна и взяла тонкий полупрозрачный кусочек ветчины.

В это время с улицы послышался топот копыт и скрип тормозов.

– Ну вот, видишь? – Александр Петрович улыбнулся. – Стоит поднять рюмку, и гости тут как тут! Пойду встречу, а ты выпей… пока они разденутся… пока рассядутся…

Анна отпила глоток, откусила ветчины и, в последний раз придирчиво оглядывая стол, произнесла:

– Интересно, кто это – Ба́йков или Устряловы?

– Сейчас увидим!

Через минуту Анна услышала, как захлопали двери, затопали башмаки и зашуршал веник, очищая с обуви снег. В прихожей было тесно, там встречали гостей Александр и бой Ли, забиравший пальто и шубы, и она решила, что будет встречать гостей здесь, в гостиной.

«Сколько же мы тут живём? – подумала она. – С января 1911 года! Боже мой, точно с января? Надо будет уточнить! Если да, то как раз в эти дни! Был Новый год или Крещение, сейчас уже не помню. Но если так, – значит, можно отпраздновать тринадцать лет, как мы в Харбине и в этом доме. Тринадцать! А можно ли праздновать тринадцать?..»

– Кузьма Ильич! – обратилась она. – А вы знаете, что мы с Александром Петровичем в этом доме живём уже тринадцать лет? На днях будет годовщина или уже годовщина!.. Надо бы отпраздновать!

Тельнов был здесь и тоже осматривал стол; он отдохнул после чая и вошёл минуту назад.

– Отчего же, матушка, не отпраздновать?

Анна посмотрела на него:

– А ничего, что тринадцать? Число-то какое!

– Да не вижу я в этом числе ничего дурного, у Бога все числа – и дни, и часы, и годы – Божии, можно и отпраздновать. Самое главное… Но он не успел договорить, в проёме открывшейся двери появилась молодая красивая женщина в свободном платье и с крокодиловой сумочкой на локте.

– Наталья Сергеевна! Наташа! – Анна всплеснула руками и пошла к гостье. – Как я рада вас видеть! Вы после нашей последней встречи так похорошели. А почему я не видела вас вчера на новогоднем бале? – Гостья подошла к Анне Ксаверьевне, и та её обняла. – Наташенька, – снова заговорила Анна, – на улице мороз, а вы бледненькая, что с вами?

Наталья Сергеевна пошептала что-то на ухо Анне, и та всплеснула руками:

– Да что вы говорите, вот это новость! Я вас поздравляю, голубушка, и что, когда?.. – спросила она, повернулась к Кузьме Ильичу и заговорщицки промолвила: – А вы нас не подслушивайте, это наши, женские тайны!

– Помилуй, Господи, какие тайны?.. – Кузьма Ильич поднялся с кресла и поклонился вошедшей. – Вы только посмотрите, у неё на лице всё написано, знаете ли, а вы говорите – тайны! Ну да ладно, вы тут… конечно, между собой… а я пойду встречать Николая Васильевича.

– Хорошо, Кузьма Ильич, встречайте, и будем звать к столу.

Глава 4

В гостиной, недавно покинутой мужчинами, сидели за столом Анна Ксаверьевна, Наталья Сергеевна Устрялова и крутился Сашик. Из-за беременности Натальи Сергеевны Анна попросила в гостиной не курить, и мужчины перешли в кабинет, где уже был накрыт десерт и приготовлено всё необходимое для преферанса.

Сашику было скучно, потому что никто из обещанных детей не пришёл, и он не знал, чем себя занять.

– Сашик, я понимаю, ты грустишь, не грусти, завтра мы позовём всех, кого ты захочешь! А пока… даже не знаю… займи себя чем-нибудь.

Анне перед сыном было неловко, но она была занята с Натальей Сергеевной и не нашлась чем его развлечь.

* * *

Талья выходила длинная, и в кабинете сильно накурили. Только что на стол была брошена последняя карта; Тельнов играючи тасовал колоду, а Байков, сидевший до этого на при́купе, записывал результаты последней игры. Он закончил расчёты, написал цифры в «пу́ле» и в «горе́», стёр щёточкой лишние записи, уложил мел в коробку и откинулся на спинку стула.

– Да, Саша, скажу я тебе, отменный у вас с Анной Ксаверьевной повар! – Всю игру Байков сидел прямо, переживал и пытался отдышаться. – Объелся, право слово!

– По наследству достался! – внимательно глядя на руки Тельнова, сказал Адельберг.

Четвёртый игрок – Николай Васильевич Устрялов – встал, чтобы размять ноги после долгого сидения за праздничным ужином и за картами, и повернулся к рабочему столу Адельберга.

– Позво́лите? – спросил он.

– Конечно, Николай Васильевич, если вы там что-то разберёте, – ответил Александр Петрович. – У меня там сплошная топография.

Устрялов взял в руки ватманские листы, посмотрел и положил:

– Да, тут действительно трудно что-то понять, – вижу, что это Малый Хинган и берег Амура, и больше ничего. А кстати, я тоже хотел поинтересоваться чудесами вашего повара…

– Особенно удался ему гусь и тыквенный суп, до сих пор вкус во рту стоит! Изумительно! – подтвердил Байков.

Адельберг оглядел гостей:

– Повар Чжао достался нам от наших бывших соседей, китайской семьи, у которой мы откупили вторую половину дома. Ему очень понравилось готовить русские блюда, и он добавляет к ним что-то из китайской кухни. А тебе, Николай, отвечу – это не гусь, а пекинская утка.

Байков удивился:

– Я слышал о пекинской утке, но никогда не пробовал и, признаться, китайскими кушаньями немного брезговал, а здесь… – Он в восхищении развёл руками. – Чем отличается наш гусь от пекинской утки?

– Отличия серьёзные, наш гусь гуляет и клюёт всё, что ему вздумается, а пекинскую утку – это блюдо, кстати, императорской кухни – кормят специальным зерном, размоченным в вине, и не дают двигаться. Чжао откармливает их у себя дома, и как он это делает – мы с Анной даже не вмешиваемся, а суп приготовляется из утиного жира и…

– …и после него встаёшь из-за стола голодный, ты слышишь, Коля? – Байков обернулся к Устрялову, – ты зря отказался…

– Я уже не мог… – ответил Устрялов.

– Вот-вот, я и говорю, зря! Ладно, тогда, если ты не против, – Байков обратился к Адельбергу, – я хочу выразить Анночке особую признательность за сегодняшний ужин – всё было отлично! И если позволишь – иногда одолжить на время твоего повара!

– Сделай милость! А что у нас с игрой, Кузьма Ильич? Вы так тасуете, что на картах все картинки сотрёте!

– Да, Кузьма Ильич! – обратился к нему Устрялов.

Тельнов положил перетасованную колоду на стол и обвёл всех взглядом:

– Готово!

Байков быстро повернулся к Тельнову:

– Кузьма Ильич, у вас лёгкая рука, если вы сдали хороший прикуп, я с вас сотру «зуб».

– Как снесёте! – ответил Тельнов и двинул к нему колоду; Байков снёс, Тельнов поправил очки и начал сдачу. – При́куп па́рой или по одной? – с ехидцей спросил он.

Уже взявшийся за машинку для набивки папирос Адельберг удивился:

– Хитрите, Кузьма Ильич, всё как-то по-своему норовите. Конечно по одной!

– Уж какая тут хитрость! – У Тельнова было игривое настроение, ему, чтобы закрыться, не хватало всего лишь пары висто́в. – Что по одной, что парой, ну по одной так по одной!

Карты летели на стол и мягко падали перед игроками.

– А вот и прикуп!

Он закончил сдачу, сидевшие за столом открыли карты. Тельнов воспользовался моментом и подглядел у соседа:

– Никак на мизэрс идёте-с, Николай Васильевич? Если прикуп выпадет подходящий, правда, что ли, сотрёте?..

Не отрываясь от карт, Адельберг вмешался:

– Накажем, Кузьма Ильич! Николай Аполлонович сотрёт, а мы с профессором нарисуем!

– Николай Аполлонович! – обратился к Байкову Устрялов. – Вы уже записали последнюю игру?

– Записал, Николай Васильевич!

– И что там?

– Своя игра! Вы прошлись без реми́за, взяли свои висты, хотя могли поделиться с Александром Петровичем…

– Ничего, я не в претензии. – Адельберг сложил карты и налил коньяку. – Играли лёжа, и я мог спокойно покурить. Чей заход?

– Твой, Саша! – Байков заметно волновался и стучал картами по столу.

– Не торопи, а то пролью, – сказал Адельберг и поставил бутылку. – Я – пас!

Устрялов ещё раз глянул в карты:

– Два паса́!

– «Два паса, в прикупе – чудеса!» – сказал Тельнов, и теперь уже он барабанил пальцами по лежавшему рубашкой кверху прикупу. – Ну-с! Николай Аполлоныч, господин полковник, что там у вас: «Лучше без одной на шестерно́й – чем одну на распаса́х»! Но чувствует моя душа – падать будете!

– Не мешайте, Кузьма Ильич! Пусть Николай Аполлонович подумает… У него вон какая гора́, – вмешался Адельберг и снова взялся за рюмку.

– Вам, Александр Петрович, легко говорить, – парировал Тельнов, – вам сегодня карта лист в лист ложится, как говорится: «Кому в карты…»

– Ну прямо не верится, Кузьма Ильич! Экий вы оказались азартный, никогда бы о вас такого не подумал, – перебил Тельнова Адельберг и перевёл взгляд на Устрялова: – А кстати, Николай Васильевич, мне Анни сказала…

– Да, Александр Петрович, Наталья Сергеевна на третьем месяце, ждём прибавления…

– Молодцы! Это хорошо, когда между детьми небольшая разница в годах, будут друзьями. Летом должна разродиться?

– Даст Бог!

Адельберг посмотрел на Байкова:

– Ну что ты, Николай?

– Не торопи, Саша! Теперь ты меня не торопи! Может так статься, что и мне карта пришла, дай подумать!

Тельнов перестал крутиться и откинулся на спинку стула:

– Карта не лошадь, к утру повезёт!

– Ваши шутки, Кузьма Ильич, в каноны записывать! – сказал Адельберг, взял карты и постукивал ими по столу.

Байков умоляюще посмотрел на него и попросил:

– Не стучи, Саша, не отвлекай! Поговорите лучше о чём-нибудь!

– Кстати, о «постучать»! Николай Васильевич, – Адельберг снова обратился к Устрялову и с треском уложил карты на стол, – что там из Советов – «стучат»?

Устрялов тоже положил карты:

– Занятные оттуда новости, точнее – тревожные, Александр Петрович!

– Что такое?

– Думаю, в России снова назревают большие перемены, может быть, и не сразу, но последствия могут быть очень серьёзные…

– Что вы имеете в виду? Я с конца прошлого ноября занимаюсь подготовкой партии на Хинган предстоящим летом и как-то упустил последние события. Поведайте нам, вы среди нас единственный, кто разбирается в политике.

– Не скромничайте, Александр Петрович! Однако, судя по советской прессе и сообщениям телеграфа, Ленин серьёзно болен. Вот уже несколько месяцев он затворником сидит в своём подмосковном имении, в Горках, и не посещает даже совещаний их Центрального комитета. А у болезни, как вы знаете, могут быть только два финала…

– А сколько ему лет?

– Двадцатого апреля будет, кажется, пятьдесят четыре!

– Не так уж и много! Так ли опасен?..

– Диагноз?

– Да!

– Это одному Богу известно, но сведения просачиваются такие, что он… неработоспособен.

– Вот в чём дело?! – задумчиво сказал Адельберг. – Вы думаете…

– Нельзя исключить, что скоро он перестанет быть главным большевиком…

Адельберг раскрыл карты и, глядя в них, сказал:

– Да-а-а! Новости! А я в Симбирске в сентябре восемнадцатого года чуть было не помог ему в этом…

– Упал!!! – вдруг раздался громкий голос Байкова.

Александр Петрович и Николай Васильевич удивлённо посмотрели на него.

– Упал, господа! Я упал!

Всё то время, пока Адельберг и Устрялов беседовали, а Тельнов ёрзал от нетерпения, Байков вёл расчёты в своих картах. Последняя сдача принесла ему туза, валета, десятку, девятку, восьмёрку и семёрку треф, восьмёрку бубён, валета и восьмёрку пик и семёрку червей.

«Вот так раскладик, – глядя на карты, думал он. – Если тоже, как они, скажу «пас» и никто не перекупит, то будут объявлены распасы, а у меня в двух мастях только по одной… Они всё быстро снесу́т, и я останусь с длинной трефой, и тогда малейшая моя ошибка… и вся моя трефа сыграет как козыря, и я снова окажусь в проигрыше. Посмотрим другой вариант – сыграть шесть треф. Король с дамой у них, – в худшем случае я смогу взять только четыре взятки и останусь без двух. Но лучше на «шестерной без одной», чем «с одной на распасах», хотя скорее всего, что всё-таки без двух. Что остаётся? – Байков думал и перестал слышать, о чём говорят Адельберг и Устрялов. – Напрашивается мизэ́р, – это если к длинной трефе придут король и дама. Король и дама! – рассуждал Байков. – Семёрка червей проскакивает, пи́ка тоже маленькая, значит, опасность в том, что у меня бланко́вая восьмёрка бубён и нету моего захода. Тогда вопросов два: что в прикупе и как разложилась карта у них?»

Байков думал.

«Если я прав, то… игру я закрою, хотя гора большая… Аналогичный случай был под Перемышлем в пятнадцатом… Но тогда ведь – пришли король с дамой!!!»

Можно было ещё подумать, но он решился.

– Упал, господа! Я упал! – решительно сказал Байков, посмотрел на Тельнова и увидел, как у того запрыгали пальцы, нависшие над прикупом. «Вот шельма, – мелькнуло в голове. – Неужели там и вправду тот самый марьяж и он об этом знает? Тогда и мне в руку, и он закрывается первым!»

Адельберг и Устрялов переглянулись. Устрялов спросил:

– Николай Аполлонович, вы сегодня падаете уже в третий раз! Не рискуете?

– Да уж, Коля! – с ухмылкой поддержал Адельберг. – Ты подумай, пока мы не легли! Ты на концессии работаешь, у тебя денег много! Но ведь и слава! Три несыгранных мизэра за одну игру? Каково тебе будет?