Глава 14

Тая

Бывают моменты, когда ты над собой не властен. Не знаю, почему я потянулась к нему: объяснений этому поступку нет. Сквозь злость в Эдгаре, как на лакмусовой бумажке, проступало нечто глубоко личное. Подавленность. Демоны, что сжирают изнутри. Мне ли не знать подобные состояния, когда ты бессилен что-то изменить.

Хотелось его успокоить, но я не смела лезть. Ровно до тех пор, пока он не начал меня рассматривать. С интересом. Мужским. Осязаемым.

Я умею прятать мысли и чувства, но реакцию тела трудно скрыть, когда оно предательски показывает своё волнение.

Я хотела, чтобы он меня поцеловал. Может, поэтому и сделала невероятное: протянула руку и прикоснулась. Я знала, чем это закончится.

Он был резок и, наверное, груб. Слишком настойчив и стремителен. Пугающе властен. Ему ничего не стоит подмять под себя человека и дёргать за верёвочки, заставляя проделывать всевозможные движения, выгодные лишь этому мужчине. Может, поэтому я ничего не почувствовала. Почти. ДО тех пор, пока он не перестал давить.

Он словно вырвался из кокона и стал настоящим. Мне так показалось. И захотелось дать больше. Гораздо больше, чем думала до этого.

Урок?.. Ах, урок. Ну, конечно же. Дорогой господин Гинц, ты вообще не представляешь, с кем связался. Хочешь послушную ученицу? Ты её получишь – без вопросов. Только не жалуйся потом и не посыпай голову пеплом. Ты ещё не раз не злым тихим словом вспомнишь тот вечер, когда зацепил меня взглядом и решил использовать в своих дурацких взрослых играх. Ты не понял лишь одного: я человек с богатейшим жизненным опытом. И я умею за себя постоять.

– Итак, мы познакомились в «Дон Кихоте» два месяца назад, – голос мой звучит бодро и весело. Оптимистично и с энтузиазмом даже. – Я обслуживала ваш столик. Ты не смог не оценить мои выдающиеся достоинства: ум, доброту, мягкий покладистый характер. Впрочем, о чём это я? Сиськи и задницу – так будет честнее.

– Не льсти себе, – скрипит он как аллигатор. Зубки у него режутся, что ли?

– Что? Задница маловата? Ну, извини. Других выдающихся частей тела у меня нет. Зубы и уши в порядке. А, я забыла про ноги. Они потрясающие. И попробуй только возразить.

Эдгар молчит. Руки сжимают руль. Непроизвольно. Он, наверное, даже не заметил. Лицо каменное, а пальцы напряжены. Пауза.

– Ты закончила? – спрашивает он холодно.

– Я только начала, собственно.

– Тогда продолжай. Выходит у тебя паршиво, но забавно.

– Зато правдиво. Что ещё такого умного, интеллигентного, богатого мужчину, как ты, могло привлечь в такой девушке, как я? Только достопримечательности.

– Язык. Мне понравился твой язык.

Я краснею. Хочется пнуть его под коленку и побольнее. Но я давно не детдомовка. И почти замужняя дама. Да. Надо бы потренироваться держать себя в руках, когда он откровенно намекает на поцелуй. Когда он чуть не задымился. Да что там – вон штанишки колом стоят. До сих пор его колбасит. Поэтому-то он и злой, поди.

– О, да. У меня по русскому «пять». Речь моя не может не пленять, – выкручиваюсь из скользкой темы. Стихами. На тебе, лови хук справа. – Ну, а дальше, как в любовных романах: ты понял, что я твоя судьба. Не ел, не пил, ходил как тень. Встречал меня после работы. Целовал мои следы.

– Не увлекайся, – кажется, самовар остыл. Вон, даже улыбка спряталась в уголках губ.

– Ладно, – я сама покладистость и кротость, – заваливал подарками, дарил цветы, брал измором, пока последний форпост не пал. И тогда ты получил всё.

– Всё? – хищно подрагивают его ноздри.

– Кроме святого, конечно. Я девушка строгого воспитания. До свадьбы – ни-ни. И тебе это нравится.

– Нравится. Ты книги писать не пробовала, сказочница?

– Пробовала, – я сейчас на что угодно подпишусь. – Но, увы. То герои плоские, то в сюжетных линиях путаюсь.

– Твёрдая троечка. Даже с плюсом. Почти четвёрка с минусом.

Что это? Похвала? Я сейчас растаю и развалюсь на атомы от счастья. Надо же. Великий Гинц меня оценил! У меня сотни иголок на языке крутятся – так хочется сказануть что-нибудь эдакое, но я вижу, как обостряются у Эдгара черты лица, и прикусываю язык. Кажется, сейчас начнётся.

– А теперь серьёзно, – рубит он слова, как зимнюю капусту. – Но очень кратко. Я рос в полной семье. С мамой и отцом. Мама русская, папа – из этнических немцев. В семнадцать я ушёл из дома. У нас… начались сложные времена. Родители скандалили и собирались разводиться. И я решил не зависеть ни от кого. Учился в университете на экономическом, работал. В восемнадцать женился. В девятнадцать мы разошлись, так и не став по-настоящему семьёй. За это время мой отец скоропостижно скончался. Мать снова вышла замуж и, кажется, родила ещё одного ребёнка. Это всё, что я знаю. Не поддерживаю с ней отношений и понятия не имею, где она.

Я смотрю на него во все глаза. У него есть мать, а он даже не попытался её найти. Знай я, что моя мама жива, я на брюхе ползла бы к ней. Но я её любила очень. А всё, что осталось – это тепло в груди. И свет. И улыбка. Я не помню её лица. Только по фотографиям, что хранятся у тёти Али в большом альбоме.

– Спрашивай, – режет он воздух резким тоном. – А впрочем, не надо. Я и так знаю, что ты скажешь. Да, я не знаю, где она и не ищу. Но пару раз ко мне заявлялись тётки и представлялись моими матерями. Видимо, неистребима в женских сердцах тяга усыновить одинокого и богатого.

Он сочится ядом и горечью. И не понять, чего больше. И, наверное, он сейчас открыт до уязвимости, но я знаю, что к нему не прикоснуться: там панцирь, который схлопывается мгновенно, как только кто-то решит, что он слаб и беззащитен.

– А если бы это была она? – я всё же не выдерживаю, спрашиваю. – Ты узнал бы её? Принял?

Он молчит, упрямо сжав губы. Ноздри раздуваются. Взгляд колючий и смотрит куда-то вперёд. И вряд ли Эдгар что-то видит там, за лобовым стеклом.

– Я узнал бы её. Не думаю, что она сильно изменилась. Вечная девочка. Мать родила меня в шестнадцать. Совсем юной. Да так и застряла, как бабочка в янтаре. Пёстрая, весёлая, легкомысленная. Отец боготворил её. Тебе бы понравилось. Вот уж кто, не стесняясь, целовал следы от её ног.

Я не знаю, что сказать. И не могу понять, почему он настолько откровенен. Но господин Гинц, наверное, мысли умеет читать.

– Я бы не хотел, чтобы ты придумывала или домысливала лишнее, – поворачивает он голову и пристально смотрит мне в глаза. – Это важная информация. Скоро ты станешь моей женой. Вольно или невольно ты вовлечена в мою жизнь. Вокруг будет много кто крутиться. Вынюхивать. Выискивать. Чего-то хотеть. Вымогать даже. Не исключено. Или шантажировать. И я бы не хотел, чтобы одна из этих сердобольных тёток появилась в ненужный момент и разжалобила тебя. Уговорила встретиться или нечто подобное.

Мне почему-то становится страшно. До головокружения. Я вдруг понимаю, что сходить замуж за Гинца – не на прогулку выйти и не похихикать с подругами в подсобке, разглядывая потенциальных женихов.

А ещё некстати вспоминается Синица с её «надо тебе мужа найти». Вот он сидит рядом. Большой. Сильный. Опасный. Почти муж. И я рядом – желторотый птенец, случайно расправивший крылья и попытавшийся взлететь. Из ловушки выпорхнуть удалось. Но не попала ли я в очередную передрягу?

– У меня непростой бизнес. Местами рискованный. Но в этом и суть для всех, кто хочет хоть чего-то достигнуть в этой жизни. И от того, сумеем ли мы хорошо сыграть роль нежно влюблённых супругов, зависит судьба большого предприятия. А это не только стены, окна, двери и продукция, но и люди. Так что хохмить – это хорошо. Но лучше делать это правильно и с пользой.

Я встряхиваю головой и солнечно улыбаюсь под его пристальным немигающим взглядом. Помирать так с музыкой. И где наша не пропадала.

– Как скажешь, Эдгар, – произношу почти нежно и глажу его по руке, что стиснула руль авто.

Он вглядывается в меня пристально из-под ресниц. Снега Килиманджаро плавятся под солнцем, но таять и не собираются.

– Вот и отлично. Хорошая девочка, – переводит он взгляд на мою руку, что покоится на его. Я привыкаю. А он даёт мне эту возможность.

Эдгар заводит машину, и мы едем куда-то.

«Хорошая девочка»… и почему это звучит, как «хорошая собака»?..

Глава 15

Эдгар

Ей нравится наряжаться. Она может сколько угодно делать вид, что равнодушна к тряпью, но природная живость и любовь к красивому берут верх. У Таи растрепались волосы. Раскраснелись щёки. Удивительно, но у неё есть вкус. Вначале я руководил процессом, затем она, увлёкшись, начала вдумчиво перебирать все эти кофточки, юбочки, платьица.

Ей так много всего надо. А мне совершенно не жаль ни денег, ни времени, потраченного на магазины. Ещё бельё. Изысканное и красивое. Долой хлопковые трусики. Они практичные, но совершенно не возбуждают, – лгу сам себе. Она меня возбуждает. Вне зависимости, что на ней надето. Но стоит ли её трогать, я ещё не решил.

– Не надо столько всего, – шепчет Тая, а глаза у неё блестят, как у девочки, к которой неожиданно пришёл Дед Мороз. Ребёнок. Неискушённый и неиспорченный. Интересно, сколько бы она смогла продержаться? Как долго оставалась бы вот такой же непосредственной и милой? Как быстро на лице её проступит скука и пресыщенность, а сама она превратится в суку, перекрасившуюся под элитную масть.

– Надо, – отрезаю жёстко. Я сам решаю, как должна выглядеть моя жена. И если я хочу её баловать, значит не останавливаюсь не перед чем.

Когда-то я мечтал сделать то же самое, но для другой девушки. Так и не смог. Потерял. Стоит ли ценить и вспоминать ту, что предала и не стала ждать? Не поверила и ушла без сожалений? Но я вспоминаю её сейчас, будь она неладна.

Выбираю ещё несколько нарядов и подпихиваю Таю к примерочной. Кажется, она уже устала. Но с этим нужно покончить сегодня. Хотя бы с самым главным.

– Эдгар! – сливки, кофе, нотки кардамона, ванили и корицы. Сладкая пряность, привязчивая и вызывающая тошноту.

– Ада, – холодный кивок. Бесовское имя, куда попадают плохие грешники.

– Рада тебя видеть, дорогой, – касание надушенных щёк вместо поцелуя. Будь она мужчиной, оттолкнул бы её в грудь. – Удивлена. А точнее, поражена.

Глаза у неё змеиные и холодные. Губы тонкие и жадные. Лживые, как и она сама. Молчу, давая возможность ей излить словесные экскременты.

– Что ты делаешь в женском магазине?

Кружевное бельё меряю, блин.

Тая в этот момент выныривает из примерочной. На ней чёрное вечернее платье. Неплохо. Ада поедает её глазами. Она даже шаг назад сделала и расстреливает без всякого стеснения.

Удивительно. Но вместо того, чтобы вспыхнуть, скукожиться под взглядом этой первостатейной шлюхи, Тая словно вдохновляется. Спокойное лицо. Высокий лоб. Мягкие движения. В ней столько сдержанного достоинства, что хочется любоваться и аплодировать. Молодец. Какая же она умница.

– Слегка коротковато, тебе не кажется? – оправляет она подол и смотрит на меня вопросительно. В глазах – кротость газели.

– Не кажется. Берём.

Тая снова скрывается в примерочной.

– Где ты её отхватил, Гинц? – не отрывает взгляд от шторы, за которой переодевается Тая. – Детский сад – штаны на лямках.

– Она моя жена, – отвечаю резко. – И, прежде чем что-то говорить о ней, сто раз подумай, Ада, понравятся ли мне твои толкования.

У Ады лицо становится вогнутым – так сильно она сжала тонкие губы. Какой у неё некрасивый рот, однако. А я и не замечал. Змеиные глазюки расстреливают кабинку примерочной. Всё. Завтра весь бомонд будет знать, что Гинц женился. Отлично. Лучше и не придумаешь.

– А познакомить со своим сокровищем не хочешь? – Аду аж выворачивает от сдерживаемых эмоций. Пустая оболочка, полная дерьма – вот кто она.

– Не желаю. Всего хорошего.

Я отворачиваюсь, и ей не остаётся ничего другого, как переменить место дислокации. Ада ошивается неподалёку. Сверкает глазками. Выглядывает из-под фикуса, как крыса. Делает вид, что заказывает платье, но до примерочной так и не доходит. Провожает нас взглядом.

Я знаю: это только первый раунд. Теперь она будет во что бы то ни стало чесать языком и стараться нанести как можно больше болезненных ударов. Но явно выступать не посмеет. В любом случае, она проиграет. Нужно правильно выбирать врагов и знать все их сильные и слабые стороны. Кто такая Ада, я знал.

– Кто она? – спрашивает Тая, как только мы садимся в машину. – Одна из твоих бывших?

Свят-свят. Только Ады мне не хватало в когорте бывших.

– Нет, – объяснить всё же нужно. – Жена одного из моих партнёров. Светская львица, сплетница высочайшего пошиба.

– А смотрела она на тебя не как жена партнёра.

– Это её трудности, – завожу я мотор.