4. Между вином и пропастью

Урожай был уже почти до конца собран. Оставалось несколько дней усердного труда и можно будет приступать к озимым посевам. Всё шло как было запланировано.

Это было время, когда старейшины посёлка, коими являлись главы семей, имели традицию после ужина собираться поздними вечерами в амбаре, играть в «Башню», в кости и пить вино.

Амбар был одним общим складом на весь посёлок, куда каждый из жителей мог отправиться в любое время за необходимой провизией. Параметры амбара были двадцать на пятнадцать метров. Пол был устелен досками, под которыми в качестве опоры находились деревянные балки. Под полом располагался погреб на всю площадь амбара. Под крышей был размещён чердак, который был сделан в форме прямоугольника. Чердак был задуман таким образом, чтобы пол растягивался от внешних стен вглубь на пять метров, оставляя таким образом пустоту в середине, что позволяло подставить лестницу и забраться наверх с любой точки первого этажа. В центре амбара стояла печь, которая топилась с наступлением сильных морозов. По этой причине внутри круглые сутки находился кто-то, кто присматривал за тем, чтобы костёр в печи не погас. Для этого старейшины и некоторые из их сыновей сменяли друг друга, дабы не позволить провизии замёрзнуть.

Помимо амбара в этой же части посёлка находились загоны для скота, где содержались свиньи, коровы, овцы, кролики и козы.

Тем вечером компания была в полном составе. За окном уже стемнело, а в амбаре царил громкий смех.

– Кто следующий? – бодрым голосом спросил Томас, выиграв в «Башню» у Карла.

Принцип игры был довольно простым. Шестьдесят деревянных блоков вытянутой формы с шестью гранями выстраиваются по три штуки в высоту, поочерёдно меняя направление блоков в новом ряду, после чего игроки начинают вытаскивать по очереди по одному блоку. Игра продолжается до тех пор, пока конструкция не рухнет при попытке вынуть очередной блок.

Томас тем вечером был в ударе. Перед Карлом он победил Вильгельма и Мартина. Теперь же напротив него сел Андреас.

– Сейчас я тебе устрою – грозно произнёс он в адрес Томаса, начав складывать блоки.

– Да-да – язвительно ответил Томас. – Эти сказки ты расскажешь кому-нибудь другому. Но только после того, как я опущу тебя с небес на землю.

– Научил же ты своего пацана охотиться – вдруг сдержанным тоном сказал Андреас. – Кстати, передай ему спасибо за зайца.

– Пустяки. Лучше бы мы сходили пострелять – ответил Томас таким же спокойным голосом, заканчивая складывать блоки.

– Да, надо бы как-нибудь.

Вдруг Андреас обернулся и сказал:

– Эй, Герман, давай с нами.

– А почему бы нет? – ответил Герман, вытирая рукавом капли вина с губ. Он сел сбоку, и игра началась.

За соседним столом сидели Карл, Вильгельм, Мартин, Густав и двое его сыновей – Рагнар и Генри, – каждый из которых был женат и имел детей. Кто-то играл в кости, кто-то поддерживал уровень вина во всех стаканах, а кто-то просто поддерживал разговор.

Андреас проиграл в «Башню» и сел за соседний стол, где играли в кости. Он взял бутылку и предложил Карлу долить вина в его стакан. Карл протянул стакан, но, по привычке, не говорил ни слова там, где обычно все говорят «спасибо», «благодарю» или «не стоит». В целом, Андреас никогда не испытывал желания заводить дружбу или наладить тесное общение с Карлом. Он категорически не разделял тех взглядов на жизнь, которыми выделялся Карл. Андреас считал привычки и манеры Карла слишком устаревшими, суровыми, а порою абсолютно безрассудными. Для него Карл был человеком, который лишён собственного мнения и слепо следует законам, которые унаследованы от предков. Несмотря на отсутствие всякой симпатии к Карлу, он всё же старался проявлять терпение и хотя бы изредка заводить с ним даже самые пустяковые разговоры. Андреас понимал, что это необходимо, если он хочет, чтобы его сын женился на дочери Карла. Ему нравилась Пенелопа, и он полностью одобрял выбор сына, считая, что эта девушка станет прекрасной женой и матерью.

Впрочем, у Карла уже был друг в лице Мартина, который уважал его консервативные нравы и суровость ума. Плюс ко всему, Мартин ненавидел Пенелопу, а заметив несколько раз, как Карл повышал голос на старшую дочь, он начинал уважать его ещё больше. Иногда Мартину казалось, что если бы у его соседа не было такой смазливой дочери, то и его сын не витал бы в облаках, мечтая о том, что однажды он обязательно женится на какой-нибудь принцессе неземной красоты. Он считал, что такие мысли очень вредны, поскольку из-за этого Йен рискует завести семью слишком поздно, чем следовало бы, или, того хуже, совсем остаться без потомства.

– Надо быстрее заканчивать со сбором, чтобы успеть разобраться с посевами – произнёс Густав, допивая остатки вина.

Густаву шёл пятьдесят второй год, что делало его самым возрастным в посёлке. Формально он не был главой поселения и не имел права решающего голоса, но считался негласным главой среди старейшин. При жизни его отец, Хенрик, вызывал у всего посёлка уважение и был большим авторитетом. Его почитали как мудрого человека с огромным жизненным опытом, а каждый его совет имел большую ценность. Когда Хенрика не стало, Густав почему-то решил, что авторитет отца передастся ему по наследству, и ему нет необходимости пытаться заслужить такое отношение окружающих своими стараниями. Впрочем, в посёлке никогда не было принято назначать главного среди старейшин. Каждый вопрос решался при помощи голосования. Но тем не менее Густав сознательно старался донести до всех мысль, что он здесь главный и его мнение не должно вызывать возражений. Демонстративно его никто не игнорировал, а примерять на себя роль вожака позволяли лишь из уважения к усопшему Хенрику.

К слову, свои причины ненавидеть старшую дочь Карла были и у Густава. Причиной послужило то, что когда его младший сын, Конрад, предложил Пенелопе поухаживать за ней, она ему решительно отказала. Некоторая вспышка ненависти пронеслась и по отношению к Андреасу, когда Густав выяснил, что Пенелопу окучивает Эриксон. Таким образом Густав пришёл к простому выводу, что, по мнению Пенелопы, его сын хуже сына Андреаса.

– Успеем – уверенно заявил Герман за соседним столом. – Уборка идёт по плану, так что времени хватит.

– Я бы на твоём месте не был так спокоен. Один раз в этом году погода нас уже удивила.

Герман не стал ничего отвечать, поскольку все понимали, насколько упрямым был Густав в своей правоте. Он ещё несколько минут приводил кучу доводов в пользу своего мнения, а Герман думал о том, насколько же Густав всё драматизирует. Сам же Герман был прямой противоположностью и предпочитал смотреть на любую проблему как на вопрос времени: стоит немного напрячься и никакой проблемы не будет. Вот и теперь, проиграв в «Башню», он сказал Томасу уверенным тоном, энергично размахивая руками:

– Так, давай ещё раз. Стакан пуст, так что теперь мне ничего не помешает.

Эти слова сильно развеселили Томаса.

Мартин окинул взглядом всех присутствующих, в последний раз всё взвесил и, в конце концов, рискнул произнести:

– Ну ладно. Я вижу, никто не хочет говорить об этом, тогда начну я. – Все тут же посмотрели на Мартина. Уперев левую руку в бок, он продолжил говорить без малейшей дрожи в голосе: – Надо смотреть правде в глаза. Урожай в этом году скудный. До весны его точно не хватит. Может пора уже обсудить альтернативу.

Первым ответил Густав:

– Я бы не сказал, Мартин, что здесь все сторонятся этого разговора. Все всё понимают. Просто надо закончить со сбором пшеницы, чтобы оценить окончательный объём провизии.

– А я смотрю, – начал Вильгельм, – вас совсем не беспокоит такой вариант.

– Мы просто реалисты – парировал Мартин.

– Вы просто сумасшедшие – возразил Томас.

– Поаккуратнее с выражениями – настаивал Густав.

Томас забыл про игру, опустил стакан на стол, резко встал с табурета, ткнул пальцем в сторону Густава и сказал с упрёком:

– Легко говорить, когда у тебя нет дочерей.

Немного повысив голос, Густав ответил:

– Это что ещё значит!? Не хочешь ли ты сказать, что я сволочь безжалостная!? Или может ты считаешь, будто я виноват в том, что у меня три сына!?

– Меня не волнует, что ты думаешь – продолжал Томас. – У многих из нас девочки старше десяти лет, и мы не собираемся выслушивать такие разговоры от тех, кто ничем не рискует.

– Да как ты смеешь!? – крикнул Мартин, ударив по столу. – У меня помимо сыновей тоже есть дочь, но я стараюсь мириться с волей судьбы, а не избегать ответственности.

Герману захотелось встать и призвать всех к спокойствию, но Томас выкрикнул очередную реплику:

– Да что ты говоришь!? У тебя есть дочь!? У Вильгельма их четверо, из которых только одной ещё нет десяти! Каково ему слышать подобные вещи!? Окажись ты на его месте, не думаю, что у тебя хватило бы духу поднять этот разговор!

Вдруг Андреас подскочил со стула, встал между двумя столами и закричал во весь голос:

– ДОВОЛЬНО!!!

В амбаре повисла тишина, которая была громче канонады пушек.

Быть может, Андреас и не заставил всех успокоиться, но, как минимум, он заставил всех сесть на свои места. Он же остался стоять и начал излагать своё предложение:

– У многих из присутствующих есть дочери. Прежде всего надо отнестись с пониманием к их мнению и не вести себя так, как будто мы тут обсуждаем участь какого-нибудь животного. Так или иначе, этот вариант обдумывать ещё рано. Мы ещё не собрали весь урожай и не провели подсчёт. В любом случае можно поохотиться. В конце концов, можно забить чуть больше скота, тогда мы заменим часть растительной провизии мясом и одновременно сократим расход урожая на содержание животных. Так что для начала каждому из нас надо поработать мозгами, – затем Андреас посмотрел на Мартина, а после на Густава, как бы адресуя свои слова им, – а потом уже предлагать подобное.

Мартин не мог понять Андреаса просто по той причине, что у него три сына и ни одной дочери. Густав же был уверен, что Андреас переживает за своего отпрыска, который уже нашёл себе невесту среди местных девушек.

Как бы там ни было, эта тема была закрыта. По крайней мере на время.

Допив свой стакан, Вильгельм встал из-за стола, собираясь возвращаться домой. Андреас и Томас предложили ему сыграть партию, но он в вежливой форме отказался. С каждым днём он старался всё меньше времени оставлять Аву одну, опасаясь преждевременных родов, как это уже было однажды, когда родилась Астрид.

Вскоре Вильгельм переступил порог дома. Обычно он сразу отправлялся к кровати, где, прежде чем закрыть глаза, крепко прижимался к Аве, которая на таком сроке уже не могла спать на животе и ей приходилось лежать на боку. На этот раз Вильгельм подошёл к кровати, где спали девочки. Он наклонился и поцеловал каждую в лоб. В эти секунды на его глазах уже начали скапливаться слёзы, но он нашёл в себе силы сдержать их.

Ещё какое-то время Вильгельм смотрел на девочек, особенно на Фриду, которая, казалось, ещё немного и вытолкнет с кровати Астрид. Он аккуратно переместил Фриду чуть глубже, после чего отправился в постель. Он прижался к Аве, обвил рукой вокруг её выпуклого живота и опустил веки, дабы поскорее провалиться в сон и хотя бы на время спрятаться от мыслей про Никса.