2. Где-то под звёздами

Стояли сумерки. Солнце скрылось за горизонтом. Эриксон с Пенелопой возвращались в посёлок по лесной тропинке. Пенелопа сложила руки перед собой, чувствуя, как начинает холодать. Они шли молча, пока Эриксон не сказал:

– Эй, белка!

Пенелопа посмотрела на него и произнесла:

– Что?

Эриксон протянул указательный палец куда-то вперёд и сказал:

– Я говорю смотри, белка!

Пенелопа бросила взгляд вперёд и увидела пробегающую белку, после чего толкнула Эриксона в плечо и проронила в ответ:

– Да ну тебя.

Вдруг раздался треск. За деревьями что-то промелькнуло.

Они резко замедлили шаг, пока не остановились совсем. Пенелопа сделала шаг в сторону, спрятавшись за Эриксоном и продолжая выглядывать из-за его плеча.

Фигура за деревьями промелькнула ещё раз. Продолжалась череда звуков из ломающихся веток и шуршащих листьев.

– Кто там? – с некоторой дрожью, вполголоса спросил Эриксон.

Неизвестная фигура начала двигаться в их сторону, после чего раздался голос:

– Чего это вы припозднились?

На тропинку вышел Людвиг, который выглядел лет на двадцать пять, хотя на самом деле ему было всего шестнадцать. С раннего возраста этот парень рос не по годам. Он был младше Пенелопы на три года и младше Эриксона на четыре, но был на голову выше них, имел широкие плечи и внушительных габаритов руки.

Услышав знакомый голос, Эриксон с Пенелопой вздохнули с облегчением. Позапрошлой осенью им довелось натолкнуться в этих местах на двух волков, но тогда им повезло, поскольку с ними был Андреас, а при нём было двуствольное ружьё. В этой части леса, через которую проходит тропа к озеру, реке и полям, хищники почти никогда не встречались. В основном они обитали в противоположной стороне от посёлка, либо, если кто-то отправлялся на охоту, то им приходилось преодолевать огромное расстояние, чтобы помимо зайцев, оленей и кабанов можно было встретить волка или медведя.

– Если ты так будешь подкрадываться всё время, я точно перестану гулять тут допоздна – ответил Эриксон.

– Да ладно тебе – успокаивающе произнёс Людвиг. Левой рукой он держался за ремень ружья, которое висело на плече, а в другой у него находился мешок, который он тут же раскрыл. – Кстати, хорошо, что вас встретил. – Он опустил руку в мешок и достал подстреленного зайца, которого протянул Эриксону. – Держи. Надеюсь, это сгладит наше недоразумение.

– О! А вот за это спасибо – довольным тоном сказал Эриксон.

– И тебе, красавица – обратился Людвиг к Пенелопе, протягивая ей второго зайца. – Сделаешь из его шкурки шапку к зиме.

В ответ Пенелопа поцеловала Людвига в щёку.

– Я не понял – возмутился Эриксон. – Ты у меня девчонку отбить хочешь?

Не успел Людвиг оправдаться, как Пенелопа сказала:

– Вот научишься охотиться, тогда я тебя тысячу раз поцелую.

При тех угрожающих габаритах, которые имел Людвиг, у этого парня было доброе сердце, о чём все прекрасно знали. Он провёл на охоте полдня, подстрелил четырёх зайцев и с лёгкостью расстался с половиной своей добычи, и это сделало его в ту минуту немного счастливее. Если бы душа могла иметь свой размер, чтобы её можно было рассмотреть, то душа Людвига была бы настолько же большая, как и он сам. Ему были чужды алчность и эгоизм. Единственное, в чём у него проявлялась скупость, были патроны для ружья, которые он старался не транжирить во время стрельбы.

Они продолжили идти в посёлок уже втроём.

Едва они вышли из леса, как увидели, что к ним навстречу бежит десятилетняя Урсула. Уже почти достигнув Пенелопы, она начала кричать:

– Папа сказал просил передать… – но тут речь Урсулы прервала тушка зайца в руке старшей сестры: – О-о-о-о…

Урсула уже забыла о том, насколько важное сообщение надо было передать сестре, но Пенелопа и без этого поняла, что именно хотела сказать Урсула. В такое позднее время отец мог только приказать быстрее отправляться домой и не лазить чёрт-те где.

– Ладно – произнесла Пенелопа, поворачиваясь в сторону парней после того, как сделала пару шагов вперёд. – До завтра. – Затем она обратилась персонально к Людвигу: – Спасибо ещё раз, добытчик. – С этими словами Пенелопа ускорила шаг, взяв за руку Урсулу.

Когда Пенелопа уже была достаточно далеко от них, Эриксон произнёс не без сарказма:

– Она назвала тебя добытчиком. Ты точно скоро у меня девчонку отобьёшь.

– А я-то тут при чём?

– При том, что она меня так не называет. Теперь я начинаю думать, что она меня за мужика не считает.

– Да ладно тебе. Хочешь, завтра сходим на медведя, а потом скажем, что это ты его застрелил?

Эриксон хлопнул ладонью по здоровенному плечу Людвига, после чего они засмеялись и продолжили путь.

На подступах к посёлку Пенелопа с Урсулой встретили восьмилетнюю Ванду. У неё в руках была корзина, полная земляники, причём корзина по размеру была как раз для Ванды.

Она побежала к ним навстречу, а Пенелопа сразу спросила:

– Эй, ты что тут делаешь в такое время?

– Мама знает. Я просто немножко задержалась.

Пенелопа окинула взглядом вечерний сумрак и произнесла:

– Немножко?

При этом Пенелопа прекрасно понимала девочку, в чьи годы она сама точно так же бегала куда угодно, где было интереснее собственного двора, и точно так же возвращаться домой не особо торопилась.

– Угощайтесь – сказала Ванда, протягивая корзину.

Урсула взяла с вершины горки пару ягод, в то время как Пенелопа провела пальцами по землянике, оценивая на ощупь в полумраке количество, после чего спросила:

– Сколько же времени ты потратила, чтобы собрать столько?

– Я просто быстро собираю. – На какое-то время Ванда захихикала, а потом добавила: – А ещё я знаю места, где нужно собирать.

– А ну-ка! Давай, признавайся! – шутливо пригрозила Пенелопа, хватаясь пальцами за кончик носа Ванды. Девочка засмеялась. – Я украду немного – добавила Пенелопа, взяв одну ягоду из корзины.

– Возьми ещё – предлагала Ванда.

– Ну раз ты настаиваешь…

Пенелопа положила в рот ещё пару ягод, после чего поторопила девочек возвращаться домой.

Приблизившись к дому, Пенелопа передала тушку зайца Урсуле и сказала:

– Иди домой. Скажи, я скоро приду, только провожу Ванду.

Урсула убежала в сторону дома, прижимая к себе тушку зайца, который казался едва ли не больше неё самой.

Тем временем Пенелопа продолжила идти дальше по улице, а Ванда продолжала угощать её земляникой.

Заметив проходящую мимо Пенелопу, семнадцатилетний сосед Йен, спрятавшись за яблоневым стволом, не отрывал от неё взгляд даже в полумраке. Ещё с детских лет он не мог налюбоваться ею. В своих сокровенных мечтах он представлял свою будущую жизнь возле неё, где она рожает ему детишек и каждую ночь делит с ним ложе. Разум Йена с большой неохотой возвращался в реальность. Хотя, впрочем, он никогда не возвращался целиком. Какая-то его часть уже буквально жила отдельно от его тела там, где он обнимает соседскую девушку и гуляет с ней под луной. Сама Пенелопа никогда не заводила долгих разговоров со своим соседом. Она обязательно здоровалась с ним, как и со всеми, а иногда даже интересовалась тем, как у него дела. Йену казалось, что, когда она спрашивает о том, как его дела, ему предоставляется отличная возможность завязать разговор с этой красоткой и сделать первый шаг на пути к тому, чтобы его фантазии стали хотя бы чуточку ближе к реальности. Но Пенелопа спрашивала о делах при встрече с Йеном просто из вежливости, когда ей надоедало говорить каждый день «привет» и хотелось сболтнуть что-нибудь новое. Но каждый раз Йен впадал в ступор, когда эта красотка интересовалась тем, как у него дела. Его охватывала дрожь, мысли путались, и он не мог вымолвить ничего кроме «нормально» и «пойдёт». После таких ответов Пенелопа шла дальше по своим делам и Йен был готов повеситься оттого, что она так рано удалилась и ему с болью приходилось чувствовать каждый сантиметр, с которым увеличивается пропасть, разделяющая Йена с его мечтой. Вот и теперь он смотрел на то, как расстояние между ними увеличивается и силуэт Пенелопы становится всё менее отчётливым в сумерках.

– Йен! – рявкнул его отец, Мартин.

Парнишка вздрогнул от неожиданности.

– Иди в дом.

Он начал идти в сторону крыльца, при этом каждые пару метров продолжая оглядываться, хотя силуэт Пенелопы уже где-то растворился.

В это самое время Вильгельм подходил к дому, возвращаясь из амбара. Он заметил приближающиеся две фигуры, в одной из которых распознал младшую дочку.

Увидев отца, Ванда ускорила шаг и побежала, на ходу выкрикивая:

– Папа, смотри! – Ванда протянула корзину, хвастаясь количеством ягод, которые смогла собрать.

Вильгельм опустился на корточки, поцеловал дочку в лоб и эмоционально произнёс:

– Ничего себе. Признавайся, у кого украла.

– Эй! – возмутилась Ванда. – Я не воровка.

По лицу Вильгельма проскользнула улыбка. Он ещё раз поцеловал Ванду и поторопил идти домой.

– Спасибо – обратился он к Пенелопе.

– Привет, Пенелопа! – крикнула с порога Ава, прижимая к себе Ванду. – Зайдёшь? У нас жареные курица с фазаном.

– Спасибо, но лучше как-нибудь потом. Надо идти. Меня уже заждались.

3. Свинцовые веки, стальные руки

– Когда я говорю, что пора домой, это значит, что надо идти домой. Прямо домой – негромким, но грозным тоном отчитывал Карл старшую дочь.

– Я провожала Ванду. Она…

– МНЕ ПЛЕВАТЬ! – крикнул во весь голос Карл, ударив ладонью по столу. Его крик получился настолько громким, что сидящая рядом Регина и Урсула на обратном конце стола вздрогнули. Пенелопа, хоть и стояла рядом с отцом, уткнувшись глазами в пол, почти и пальцем не повела. – Мне хватает того, что приходится пахать каждый день в поле как проклятому! Довольно!

Пенелопа продолжала стоять, всё также упираясь глазами в пол. Регина с Урсулой напряглись, как и их колотящие сердца в мгновения, когда Карл был в гневе.

– Сядь! – приказал Карл.

Пенелопа тихо прошла к тарелке, что стояла слева от отца, напротив Регины, и села, сохраняя виноватый взгляд. Её глаза было трудно рассмотреть даже под светом масляной лампы, что стояла на столе, поскольку пряди волос частично закрывали её лицо, а потому Карл не видел этого почти спокойного взгляда.

– Как закончим, уберёшь и вымоешь всю посуду. – Затем Карл посмотрел на Регину и сказал: – А ты сразу в постель. – После этого Карл вздохнул с уставшим видом и сказал: – Давайте ужинать.

Пенелопа потянулась к ложке только после того, как все уже начали приём пищи, дабы отец не подумал, что она сидит во время ужина как ни в чём не бывало и ей плевать на его воспитательные крики.

Подобные недовольства в адрес старшей дочери Карл выливал не так часто. Как правило, это происходило от накопившейся усталости, а Пенелопа со временем, когда уже стала взрослеть физически и морально, стала обращать на это внимание и понимать, в чём причина внезапного гнева отца в её сторону, ввиду чего (то ли от привыкания, то ли начав проявлять терпение взрослой девушки) уже не воспринимала подобные взрывы негодования близко к сердцу. Пенелопа допускала, что в доме она больше остальных давала повод для недовольства, поскольку была далека от пуританских манер и вела себя слишком раскрепощённо, чтобы можно было назвать её скромницей, как хотел того Карл. От скромности Пенелопа была далека, поскольку она прекрасно находила общий язык со всеми, охотно шла на контакт, любила поболтать, улыбалась, смеялась, и главное – ходила на свидания, определившись со своим женихом, а не дожидалась, пока выбор за неё сделает отец. Она понимала, что отцу в такие моменты необходимо найти кого-то, на ком можно было бы сорваться и разгрузиться, при этом она не жаловалась на то, что в качестве мишени каждый раз он выбирал именно её, поскольку ещё меньше ей хотелось бы, чтобы подобным образом отец обратился к маме или сестре. Плюс ко всему, как рассказывала ей Регина ещё с детства, Карл мечтал о том, чтобы первенцем родился мальчик, а Пенелопа, одним только своим присутствием, каждый день напоминала отцу, что она является той, кто украл его мечту своим появлением на свет. Карл понимал, что в этом нет ничьей вины, как понимала и Пенелопа, что она здесь ни при чём. Однако, точно так же все понимали, что всякий человек хоронит свои мечты очень неохотно, а чтобы смириться с волей судьбы, порой не хватает и целой жизни.

Регина же, в отличие от мужа, не стремилась навязать дочери какие-либо качества и не испытывала каких-либо конкретных ожиданий. Пенелопа помогала ей по хозяйству; никогда не возражала тем заданиям, которые поручала ей Регина и в работе была очень шустрой; она охотно помогала, когда Урсула была маленькой, нянчившись с сестрой с утра до вечера. Для Регины старшая дочь выросла хозяйственной девушкой с подвешенным языком и без дурных привычек. Большего она не желала. Всякий раз, когда Пенелопа хотела дёрнуть из дома, но понимала, что отец начнёт возражать, она просила разрешения у мамы, а Регина говорила, что прикроет её, сказав Карлу, что отправила дочь с каким-нибудь поручением, с которым придётся провозиться едва ли не полдня.

В то время, как Пенелопа отправилась домой, вежливо отказавшись от приглашения на ужин, Ава поспешила к девочкам, которые хотели наброситься на землянику, собранную Вандой. Она опустила корзину на пол, чтобы похвастаться перед сёстрами, а те налетели с выпученными глазами и радостными возгласами. Ава тут же поспешила оторвать своих дочек от ягод:

– Так, ну-ка быстро мыть руки и за стол.

– Ну ма! – умоляющим, но и в то же время возмущённым тоном произнесла старшая из сестёр, тринадцатилетняя Ирма.

– Быстро, я сказала – более твёрдым тоном повторила Ава, забирая корзину с ягодами. – Сейчас вы перебьёте аппетит. Поужинаем, потом будете лопать землянику.

Второй по старшинству была Астрид одиннадцати лет, дальше шла десятилетняя Фрида, ну а статус младшей носила Ванда. Все вчетвером они побежали к тазику, чтобы смочить руки; над мытьём никто особо заморачиваться не планировал, поскольку всем хотелось побыстрее проглотить пару маленьких кусочков за ужином, чтобы поставить галочку и перейти к землянике. Тем временем Ава спрятала корзину с ягодами подальше от глаз дочерей. При одном только виде она сама испытала дикое желание попробовать хотя бы несколько ягод. Точнее, этого хотел плод в её чреве. Ей было тридцать два года, и ей всё ещё хотелось осчастливить Вильгельма сыном. В моменты, когда она говорила об этом Вильгельму, он всегда отвечал, что ему и так неплохо живётся, поскольку во всём посёлке он единственный из мужчин, кто живёт в цветнике из пяти женщин. Он подошёл к ней сзади, резко обхватил руками, сложив ладони на её животе, а носом упёрся в шею Авы. Сделав глубокий вдох, он произнёс:

– Давай сегодня ТЫ станешь моим ужином? Ты пахнешь вкуснее, чем этот фазан.

Ава улыбалась, но скорее от той щекотки, которую вызывал кончик носа Вильгельма на её шее, чем от его слов. Ей с трудом удалось сдержать смех, чтобы промолвить:

– Ну всё. Давай уже садиться. Проглотишь меня в постели. Буду у тебя вместо десерта.

Вильгельм протянул вперёд подбородок, после чего Ава повернула к нему лицо, поцеловала в губы и добавила:

– Ну всё, пошли.

– Мальчики! Давайте за стол! – громко произнесла Шарлотта, чтобы каждый из четырёх мужчин их семейства услышал её.

Вилли уже сидел за столом, прижав подбородок к столешнице. С его лица всё ещё не сходила гримаса скуки. Ему хотелось скорой зимы, а кораблик уже не вызывал никакого интереса.

Только Шарлотта опустила в центр стола блюдо с овощным рагу, как к столу подошёл средний из братьев, Мортен, которому было пятнадцать. Следом подошёл Эриксон, а затем и Андреас. Перед тем как сесть во главе стола, он погладил пальцами по шевелюре младшего сына, которого съедала изнутри тоска.

Все приступили к последней задаче на сегодня – опустошению пищевых запасов.

– Я видела Пенелопу – начала Шарлотта, накладывая в свою тарелку кашу из риса, орехов и фасоли. – Она возвращалась без тебя. Вы что, поругались?

– Нет. Просто прибежала Урсула и сказала, что отец приказал ей быстрее валить домой.

– А ты не мог тоже валить побыстрее и провести девочек до дома? – возмутилась Шарлотта.

– Просто мы встретили Людвига. Он угостил зайцем, а я, в знак глубочайшего к нему уважения, просто не мог позволить себе бросить его одного и, тем самым, нанести ему личное оскорбление. Так что я решил составить ему компанию.

– Да, – ответила Шарлотта с ноткой сарказма, – хороший же муж достанется Пенелопе.

– Брось – спокойно проронил Андреас, обращаясь к жене. – Пенелопа девчонка современная. Её мало что напугает.

– Ну вот – довольным голосом вставил Эриксон.

– А вот то, что у нас сын вырос без хороших манер… – добавил Андреас, посмотрев на Эриксона. Эти слова отца вызвали усмешку на лице Мортена, сидевшего напротив старшего брата.

– Да ладно вам переживать – как ни в чём не бывало сказал Эриксон. – Было бы что-то не так, она бы высказала мне в лицо всё что обо мне думает, а раз она не жалуется, значит я для неё не мужик, а просто мечта. Так что всё путём. – Затем Эриксон посмотрел на младшего брата и сказал: – Вилли, подай сыр.

– Ты слышала, Шарлотта? – пафосным тоном обратился Андреас. – Мы воспитали не сына, а предел всех мечтаний. – Затем он посмотрел на Эриксона и сказал: – Смотри, не переусердствуй, чтобы потом у твоей девушки не завелась новая мечта.

– Да-да – вдруг сказал Мортен. – Вот я, например, свободен.

Андреас указал ложкой на среднего сына и сказал:

– А вот ты уже переусердствовал.

Эриксон произнёс абсолютно беззаботным тоном:

– Пап, не обращая внимания. Что он вообще может? Подарить женщине букет укропа?

– Вилли, ты чего не ешь? – приободрённым голосом спросил Андреас. – А ну-ка, давай. Давай-давай. Через пару дней начнём делать санки.

Услышав про санки, Вилли приподнял свой нос и потянулся к тарелке с кашей.

– Давай помогу – сказала Шарлотта, наполнив тарелку Вилли, после чего взяла блюдо и отправилась к кастрюле накладывать новую партию.

Йен вошёл в дом, когда всё уже было накрыто и ждали только его. Его голову всё ещё занимала Пенелопа, а потому он не сразу расслышал вопрос отца о том, мыл ли он руки.