– А я не пойду, – ответил худой. – И вообще не понимаю, почему должен очищаться от грехов, я во всем соблюдаю наш закон.
– Несчастные! Колодези самомнения и грязи!
До нас донесся громоподобный голос Иоханана Омывающего. У него, должно быть, был очень тонкий слух, ибо, несомненно, он расслышал их спор, несмотря на шум речной воды.
Иоханан вопил, обращаясь к худому:
– Гадючье отродье! Грязная свинья! Считаешь себя чистым, потому что придерживаешься пустых формулировок Закона. Недостаточно мыть руки перед каждой едой и соблюдать субботу, чтобы охранить себя от греха. Только покаявшись сердцем, ты можешь добиться прощения своего греха.
Эти речи укололи меня, словно жало слепня. Разве не так мыслил и я долгие годы, оставаясь в полном одиночестве?
Иоханан Омывающий продолжал кричать, и его длинное худое тело сотрясалось от ярости. Чувствовалось, что он обладает неистощимыми запасами гнева, и гнев усиливался от ощущения греховности окружающих. Мне сразу стало ясно, что пророком Иоханан не был, но человеком прямодушным, несомненно, был.
Худой паломник не ожидал такого потока ядовитой ругани и смущенно глядел на толстяка, не зная, как поступить.
– Подойди! – прокричал Иоханан.
Человек вступил в воду и сделал несколько шагов.
– Голым! Голым, как ты вышел из чрева своей матери!
Худой, сам не зная почему, подчинился, сбросил одежды и подошел к Иоханану голым, как новорожденный.
Иоханан возложил громадную ладонь ему на голову. Он впился в глаза худого, словно взглядом забивал в него гвоздь.
– Покайся в грехах! Возжелай добра. Возжелай прощения. Иначе…
Что лишило воли мужчину – страх, покорность, искренность? Но показалось, что он сердечно покаялся, и Иоханан через несколько секунд решительно окунул его в воду. Он продержал его голову под водой достаточно долго, ибо на поверхности появились пузыри, потом вытащил задыхающегося человека на воздух.
– Иди. Ты прощен.
Едва не утонувший человек, покачиваясь, выбрался на берег. Оказавшись на суше, он рухнул на землю, уронил голову на колени и зарыдал.
Толстяк бросился утешать его, но худой поднял голову и прошептал:
– Спасибо, Господи, спасибо… Спасибо за отпущение моих грехов. Я действительно был нечист.
Сумеречное небо стало фиолетовым. Иоханан Омывающий удалился в свою пещеру, где проводил ночи. Позже в лагере, когда мы сидели вокруг костра, мне сказали, что он пил только воду и ничего не ел. Я восхищался силой его духа, ибо ощущал, что не могу обойтись без мяса, хлеба и вина.
– Почему такой святой человек, как он, облачен в одежду из верблюжьего волоса? – воскликнул один паломник. – Верблюд – животное нечистое, как свинья или кролик! Это противоречит Закону!
Я видел, что даже самые ярые его поклонники, казалось, не понимали главного послания Иоханана: соблюдение не буквы Закона, а его духа делает сердце чистым. Тогда же я познакомился с Андреем и Симоном, его юными учениками. Мы долго говорили об Иоханане, о его учении, которое порывало с Храмом, что ставило Иоханана в трудное положение. Мы сравнивали его с кумранскими отшельниками, с ессеями, которые тоже очищали от грехов.
Утром я устроился у самой воды на камне, откуда мог наблюдать за Иохананом, оставаясь невидимым для него.
Вначале он потребовал, чтобы от грехов очистились чужеземцы.
– Подходите, римляне. А вы, иудеи, слушайте и постарайтесь извлечь урок. Быть иудеем вовсе не означает, что вы обязательно будете спасены. Не ограничивайтесь повторением «я – сын Авраамов», ибо Бог может родить сыновей Авраамовых в любой стране и даже из камней.
Пятеро римских солдат приблизились к нему:
– Что мы должны делать?
– Не грабьте и не вымогайте. Довольствуйтесь своим жалованьем.
Потом он принял мытарей:
– Не требуйте больше того, что вам положено. Потом сказал богатым горожанам:
– Тот, у кого две рубашки, пусть поделится с тем, у кого нет ни одной. У кого есть пища, пусть поступает так же.
Когда солнце стояло в зените, появились люди из Иерусалима. Храм послал жрецов и левитов, чтобы разузнать об Иоханане.
– Кто ты?
– Меня называют Иоханан Омывающий.
– Говорят, что ты воскресший пророк Илия.
– Говорят. Но я никогда этого не утверждал.
– Некоторые говорят, что ты – Мессия, провозглашенный Священным Писанием.
– ,Я – не Мессия, а тот, кто возвещает о нем. Я голос, вещающий в пустыне: «Проложите путь к Господу, прямыми сделайте Его тропы».
– Значит, ты не утверждаешь, что ты Мессия?
– Я недостоин даже сандалии его нести. Когда он явится, справедливость восторжествует и отмщение свершится. Он провеет зерно на току: пшеницу соберет в закрома, а мякину сожжет в огне неугасимом.
– Но если ты не Мессия и не Илия, почему ты погружаешь людей в воду? Кто дал тебе право смывать наши грехи?
– Я – предтеча Христа. Он грядет. Среди вас находится тот, кто грядет и перед кем я отступлю сегодня вечером.
Люди на берегу переглянулись: каждый спросил себя, следовало ли истолковать слова Иоханана как пророчество, ведь они означали, что Мессия уже находится на берегу Иордана.
– Я только разведчик, которому поручено расчистить дорогу Царю, открыв путь к покаянию. Но он грядет, он вскоре будет здесь, он, сын Бога, возвещенный пророком Даниилом.
На берегу никто не шелохнулся и не двинулся вперед, и все решили, что это просто красивые речи. А я ощутил легкое недомогание: мне на мгновение показалось, что, несмотря на расстояние, Иоханан Омывающий устремил свой пронзительный взгляд на меня.
Успокоенные его словами посланцы Храма ушли в Иерусалим: этот Иоханан был просто очередным безопасным провидцем. Пока он будет стоять в своем болоте и погружать паломников в воду, он не станет оспаривать власть у сильных мира сего. Не стоило обращать внимание на пророков, будь то омывающие или кумранские отшельники.
На небе появилось облако, и я решительно вступил в воду, чтобы Иоханан очистил меня от грехов. Видя, что я иду к нему, Иоханан нахмурил брови:
– Я тебя знаю.
– Я – твой родственник, сын Мириам, родственницы твоей матери Елизаветы. Я пришел из Назарета.
Он еще сильнее нахмурился, словно не понимал меня. Я медленно повторил:
– Ты узнаешь меня, потому что я твой родственник.
– Я узнаю тебя как избранника Бога.
Его удивили собственные слова. Он глядел на меня, явно испытывая смущение. И вдруг закричал, чтобы каждый мог расслышать:
– Вот – Агнец Божий, который искупит грехи всего мира.
Он прокричал эти слова с такой убежденностью, что я онемел. Я чувствовал, что толпа на берегу застыла в неподвижности, наблюдая за этой сценой. Взгляды людей впились в меня. Я не знал, что сказать и что сделать. И быстро прошептал:
– Омой меня быстрее, и покончим с этим. Но Иоханан возмущенно воскликнул:
– Это я нуждаюсь в том, чтобы ты омыл меня! Я призывал тебя всей душой, и ты явился ко мне! Я люблю тебя.
Это было слишком. Ноги мои подкосились, я оступился, и Иоханан на руках вынес меня на берег. Там мною занялись Андрей и Симон, пытаясь отогнать толпу, которая хотела у знать, кто я такой. Женщины говорили, что в момент, когда я потерял сознание, с неба спустился голубь и сел на мое чело.
Я этого не видел.
И, сказать по правде, здесь все и началось…
Прекрасная и глупая синяя ночь. Невероятное безмолвие.
Ожидание опустошает меня. Я предпочел бы говорить, сражаться, действовать… А вместо этого поворачиваю голову, вслушиваясь в малейший шум, надеясь уловить бряцание оружия. Нет. я не спешу умирать, но хочу, чтобы окончилось ожидание. Лучше смерть, чем агония. Почему солдаты не спешат? Так ли долго идти от Храма до Масличной горы…
У лис есть норы, у птиц – гнезда, а мне негде преклонить голову.
Когда я очнулся, Андрей и Симон засыпали меня вопросами. Кто я? Что делаю здесь? Почему Иоханан объявил меня Избранным? Почему я притворялся простым паломником? Могут ли они последовать за мной? Посвятить мне свою жизнь?
– Я – никто. Я не понимаю, что сказал Иоханан. Я всего лишь плохой плотник и плохой верующий, который пришел из Назарета.
– Ты родился в Назарете?
– Нет. На самом деле я родился в Вифлееме, но это долгая история…
– Так было записано, Михей возвестил: «Владыка Израиля явится из Вифлеема».
– Вы ошибаетесь.
– Ты – потомок Давида?
– Нет.
– Ты уверен в этом?
– Не знаю… Есть старая легенда в семье… что… Но нет, будем серьезными! Знаете ли вы хоть одну семью в Палестине, которая бы не утверждала, что прямо происходит от Давида?
– Итак, это ты: Избранник – из колена Давидова.
– Вы все перепутали!
– Чему ты нас будешь учить?
– Ничему. Совершенно ничему.
– Ты считаешь, что мы недостойны тебя?
– Я этого не говорил.
Оставалось сделать одно: уйти.
Я должен был бежать пустой болтовни, я не желал подвергаться какому-либо давлению. Тридцать лет все, кроме меня, имели свое собственное мнение о моей судьбе. Погребенный под грузом советов, заблудившийся среди сотни дорог, очень набожный для одних и безбожник для других, признанный, отвергнутый, загнанный, арестованный, задержанный, обожаемый, оскорбленный, оболганный, почитаемый, выслушиваемый, презираемый, я перестал быть человеком, а превратился в пустую харчевню на перекрестке множества дорог, куда каждый являлся со своим характером, своим багажом и своими убеждениями. Я стал эхом чужих голосов.
И я бежал.
Я скрылся среди невозделанных земель, где не было людей, где природная растительность дика и бедна, где редки источники воды. Я ушел туда, где не рисковал с кем-либо встретиться.
В пустыне я желал встречи лишь с самим собой. Я надеялся понять себя среди абсолютного безлюдия. Если я кто-то или что-то, я должен был это узнать.
Вначале я ничего в себе не находил. Я испытывал раздражение, усталость, голод, страх перед завтрашним днем… Но уже через несколько дней грязь, накопившаяся за последние недели, растрескалась и осыпалась, привычная воздержанность вернулась, я вновь превратился в ребенка из Назарета, окунулся в чистое ожидание жизни, обрел любовь к каждому мгновению, восхищение перед всем сущим. Я почувствовал себя лучше, но был разочарован. Человек, существует ли он в действительности? Неужели, срывая лохмотья взрослого человека, обращаешься в ребенка? Неужели годы добавляют лишь волосы, бороду, заботы, ссоры, искушения, шрамы, усталость, похоть и ничего больше?
И тогда состоялось мое падение.
Падение, опрокинувшее всю мою жизнь.
Я падал, не двигаясь с места.
Я сидел на вершине высокого лысого холма. И мог видеть вокруг себя лишь пространство. Единственным событием, которое я ощущал, было течение времени. Я погрузился в умиротворяющую скуку. Я положил ладони на колени и вдруг, даже не шелохнувшись, начал падать…
Я падал…
Я падал…
Я падал…
Я обрушился внутрь самого себя. Разве мог я предполагать, что существуют такие крутые обрывы, головокружительные пропасти, глубины внутри человеческого тела? Я летел в пустоту.
И чем быстрее я падал, тем громче кричал. Но скорость гасила мой крик.
Потом я ощутил, что полет замедлился. Я становился невесомым, сливаясь с воздухом. И сам становился воздухом.
Ускорение тормозило меня. Падение делало легче.
И я воспарил.
Преображение медленно завершилось. Это был я, и это был не я. У меня было тело, и у меня его не было. Я продолжал мыслить, но я перестал говорить «я».
Я окунулся в океан света. Тут было тепло. Тут я понимал все. Тут я ощущал абсолютную веру. Я спустился в кузницу жизни, в центр, в очаг, туда, где все соединяется, образуя единое целое. Внутри себя я нашел не себя, а нечто большее, чем я, более значимое, чем я, море кипящей лавы, бесконечную и постоянно меняющуюся первопричину, в которой не различал ни слова, ни голоса, ни речей, а был охвачен новым ощущением, ужасающим, необъятным, единым и неистощимым. В меня вселилось чувство всеобщей справедливости.
Сухой шорох бегущей ящерицы вернул меня на землю. В одно мгновение я всплыл после бесконечного падения и был вырван из сердца Земли. Сколько времени промчалось? Мирная ночь окружала меня, даруя отдых выжженному песку, жаждущим травам, словно вознаграждая их за дневное пекло.
Мне было хорошо. Я уже не ощущал ни жажды, ни голода. Напряженность перестала терзать меня. Я ощущал, что насытился духовно.
Я не нашел себя в глубине пустыни. Нет. Я нашел Бога.
И с того часа я ежедневно совершал это путешествие внутрь самого себя. Я карабкался наверх и нырял в глубины своего существа. Мне надо было разгадать тайну.
И каждый раз я попадал в океан нестерпимого све-та, бросался в его объятия и проводил в этих объятиях бесчисленное количество часов.
Я вспоминал, что когда-то бегло улавливал этот свет, когда молился ребенком, или подмечал его в чьем-то взгляде, а теперь я знал, что свет этот держит и объединяет мир, но никогда не думал, что он достижим. Во мне было больше, чем просто я, нечто целое, которое не было мною, но не было мне чуждо. Во мне скрывалось нечто большее, что составляло мою суть, нечто неведомое, от которого исходят все знания, нечто непонятное, которое дает возможность понять все, мекая целостность, от которой я происхожу. Во мне был Отец, чьим Сыном я являюсь.
На тридцать девятый день пребывания в пустыне я решил вернуться к людям. Я обрел больше, чем надеялся обрести. Но когда подходил к прохладной, укрытой тенью реке Иордан, увидел на земле мертвую змею. Пасть ее была открыта, змея уже разлагалась, привлекая к себе полчища муравьев, но ее желтые мертвые глаза словно лучились ядовитой усмешкой.
Меня вдруг поразила страшная мысль: а если меня искушал дьявол? А если я все тридцать девять дней витал среди иллюзий, порожденных сатаной? А если переполнявшая меня сила была силой Зла?
Мне следовало провести в пустыне сороковую ночь.
И это была ночь, когда опрокинулись все мои воззрения. То, что казалось мне ясным, вдруг затягивалось туманом. Там, где я видел добро, я подмечал зло. Когда мне казалось, что я ощущаю свой долг, в мою душу закрадывалось подозрение в собственном тщеславии, высокомерии, гибельной гордыне! Как я мог поверить, что был связан с Богом? Не была ли эта вера безумием? Откуда во мне могло возникнуть чувство понимания того, что праведно, и того, что неправедно? Не было ли новое знание иллюзией? Как я мог присвоить себе право говорить от имени Бога? Не было ли это притязанием на верховную власть? Не встану ли я, выйдя из пустыни, на путь обмана, увлекая за собой других в пучину постоянной лжи?
Я не получил ответа на свои вопросы. Но утром сорокового дня я наконец пришел к согласию с самим собой.
Суть соглашения была в том, что я поверил: мои погружения, тяжкие размышления вели меня к Богу, а не к сатане. Суть была в том, что я поверил: мне предстоит совершить что-то хорошее. Суть была в том, что я поверил в себя.
Я тогда не знал, что последующие события заставят меня пойти на безумную сделку, сделку, которая этой ночью и в этом саду принудит меня ждать и даже желать собственной смерти.
Поначалу у меня не возникло никаких предчувствий. Я присоединился к паломникам на берегу Иордана, ощущая законное право говорить с той мудростью, которую я обрел в своих молитвах. В лагере меня ждали Андрей и Симон. Когда я появился перед ними, Симон улыбнулся и воскликнул, словно проверяя меня: – Кто ты?
– А как ты думаешь? – Ты посланец Бога? – Ты сказал.
Нам было достаточно этих слов. Мы обнялись, потом Иоханан Омывающий еще раз нарек меня моим именем. Он попросил Андрея и Симона, своих любимых учеников, расстаться с ним и последовать за мной, ибо он верил в меня. Я знал, что ступаю на неведомый путь, и я ступил на него без малейших колебаний.
Те времена были самыми счастливыми и волнующими в моей жизни. Меня опьяняли тайны, которые Бог доверил мне в часы размышлений, и я старался ежедневно передавать их другим. Я радовался, что сумел их познать, но еще не подозревал о последствиях.
Мы с Андреем и Симоном шли по зеленой, свежей, плодородной Галилее. Мы жили, не заботясь о завтрашнем дне, спали под открытым небом, питались тем, что срывали наши руки с деревьев, или тем, что протягивали нам руки людей. Бог помог нам обрести беззаботность.
Когда возникали трудности, я удалялся, укрывался за скалой или за фиговым деревом и погружался в обретенный мною колодезь откровения. И всегда возвращался если не с готовым ответом, то с ощущением, что ответ будет мне подсказан.