Цитаты из книги «Ночь в Лиссабоне»

Я почувствовал что-то вроде симпатии. Он, видно, был свободен от фальшивых правил приличия и понимал, что если человек голоден, он будет есть, даже если рядом страдают, и что это нельзя считать бесчувственностью. Если ничем нельзя помочь другому – пусть голодный ест хлеб, пока его не отняли.

– Да, – сказал я. – Надеялись на чудо. На второй Мюнхен. На третий, четвертый и так далее. Это были сумерки между надеждой и отчаянием.

Жизнь человека всегда бесконечно больше любых противоречий, в которые он попадает.

И юность моя лежала там погребенная, или – если хотите – увековеченная.

Белокурый ариец – это вообще нацистская легенда, не имеющая ничего общего с фактами. Посмотрите только на Гитлера, Геббельса, Гесса и на других членов правительства

Эта часть Лиссабона была мне неизвестна: как и везде, я здесь тоже знакомился главным образом с музеями и соборами – не потому, что любил Бога или искусство, а просто потому, что в соборах и музеях не спрашивали документов. Перед распятием и полотнами живописи еще можно было оставаться просто человеком, а не субъектом с сомнительными документами.

В ней все было свободно и раскованно. Она была шаловлива, как юный Моцарт, и неумолима, как смерть.

Какая у вас машина? – спросил унтер-офицер. Я твердо взглянул в его серые бараньи глаза: – Конечно, «мерседес», машина, которую любит фюрер!

Пахло розмарином и тимьяном. Это был запах свободы.

Кто мы такие? Вы, я, остальные люди? Что такое те, которых нет больше? Что более истинно: человек или его отражение? Живое, наполненное мукой и страстью, – или воспоминание о нем, лишенное ощущения боли?