Перед похоронным бюро выстроилась очередь из желающих сказать последнее «прости», их запускали внутрь тремя партиями. В ритуальном зале Сильвия, стоя рядом с матерью, Джулией и Эмелин, всякий раз говорила «Большое спасибо» в ответ на слова незнакомцев о том, каким прекрасным человеком был ее отец. Одна женщина сказала, что в жизни не встречала никого радушнее Чарли, с которым издавна обменивалась парой фраз на остановке «Лумис-стрит», пока они дожидались каждый своего автобуса. Мистер Луис, обеспечивший цветами свадьбу Джулии, а теперь вот и похороны ее отца, поведал, как Чарли помог ему, недавно перебравшемуся в Пльзень, недорого снять помещение под цветочную лавку: «Без него я бы не справился. Я в себе сомневался, а он почему-то в меня верил, хотя мы только-только познакомились».
Оказалось, у Чарли вошло в привычку помогать молодым матерям – две-три женщины сказали, что во времена их безденежья он покупал детское питание для их малышей. Заведующая библиотекой Элейн, вошедшая со второй партией, угрюмо известила Сильвию, что отец ее был истинным джентльменом, некогда оказавшим ей неоценимую услугу. Сильвия даже не предполагала, что начальница, которая была лет на пятнадцать старше ее родителей, вообще знакома с Чарли. Подруги Розы опасливо косились на затрапезно одетых мужчин – видимо, собутыльников покойного. Сослуживцы с бумажной фабрики пришли как один в белых рубашках и черных галстуках. «Невероятно, что его нет», – сказал паренек-рабочий.
Да, подумала Сильвия, невероятно.
Некоторые женщины рыдали, как будто оплакивая не только Чарли, но и собственные драмы: безвременную потерю любимого, выкидыш, вечную головную боль из-за нехватки денег. В данной обстановке слезы были уместны, и они использовали эту возможность. Прощание шло по четкому трафарету: сперва гости жались в очереди у входа, затем подходили к открытому гробу, потом выражали соболезнования родственницам почившего. Далее они покидали панихиду или присаживались на стулья, расставленные в центре зала. Никто из семьи Падавано не выступал с речами, но в каждой партии объявлялся человек из того или иного периода жизни Чарли и срывающимся голосом говорил о покойном.
Сильвия не приближалась к гробу. Войдя в зал, она лишь мазнула взглядом по мертвому Чарли, казавшемуся восковым и усохшим. Глядеть на опустевшую отцовскую оболочку не было ни малейшего желания. Сильвия будто приросла к своему месту, чувствуя себя узником в запертой камере. Она слышала свой голос, произносивший благодарность и прочие подобающие слова. Видела свою руку в чужих ладонях. Подставляла щеку старухам, тянувшимся с поцелуем. Заметила, как Уильям принес для беременной жены стул, который заняла Роза, перед тем наотрез отказывавшаяся присесть.
Туда-сюда сновала миссис Чеккони, не приближаясь к семье Падавано. С тех пор как у нее поселилась Цецилия, она избегала Розу, но сейчас боялась попасть в ад, если не выкажет почтения усопшему. Кузены и всякие родичи, которых Сильвия видела всего раз-другой, поскольку тот-то и тот-то не выносил того-то и того-то, приезжали и отбывали, утирая слезы или только сопя. «И эта здесь, надо же», – шипела Роза хотя бы раз при входе очередной партии, но Сильвия даже не ведала, о ком речь. Целый комплекс затаенных обид, характерных для обширных семейств Чарли и Розы, держал родственников в отдалении друг от друга. Для сестер Падавано их семьей были только те шесть человек, что обитали под одной крышей. Прочие тетушки, дядюшки, бабушки-дедушки и кузены воспринимались как враги или потенциальные недруги. Глядя на приливы и отливы театрально скорбящих, Сильвия остро чувствовала, кого здесь вправду недостает. Цецилии и малышки.
Сегодня их выписали из роддома. Первоначальный план, составленный Джулией, предусматривал, что они прямиком направятся к Розе, дабы новорожденная послужила искупительной жертвой для восстановления мира между матерью и младшей дочерью. Однако смерть Чарли все перечеркнула. К телефону в кухне подошла Сильвия и сперва даже не поняла, кто звонит, так жутко рыдала Цецилия. Розу новость сразила точно удар молнии. Она вытянулась в струнку, а затем, обмякнув, повалилась на пол. Сильвия кинулась к ней. Эмелин помчалась в роддом, чтоб быть рядом с Цецилией, в ушах ее несмолкаемо звучали страшные слова «папа умер». Джулия еще ничего не знала, она безмятежно сидела в автобусе, который вез ее домой.
Очнувшись, Роза произнесла каким-то странным, неузнаваемым голосом:
– Она видела его последней? Он был с ней?
Сильвия не тотчас сообразила, о ком речь.
– Ты говоришь о Цецилии?
– О ней, – тем же чудны́м голосом ответила Роза.
– Папа умер в вестибюле, – сказала Сильвия.
Ей стало ясно, что приоткрывшаяся дверца захлопнулась перед носом Цецилии и ее прекрасной малышки. Смерть, которой, в глазах Розы, сопутствовало предательство, уничтожила всякий шанс на воссоединение. Все еще на коленях возле матери, Сильвия чуть отстранилась. Чарли всегда урезонивал жену, просил ее быть мягче. Он, конечно, тоже надеялся, что младенец все уладит. Эх, если б они успели посвятить отца в свой план примирения. Может, тогда он не пошел бы к Цецилии. И ничего бы не случилось.
– Цецилия тут ни при чем. У него разорвалось сердце.
– Будь он со мной, я бы этого не допустила.
Рядом стояло любимое кресло Чарли, в котором он декламировал стихи, прикладывался к стакану и говорил дочерям, как сильно их любит. Сильвия никогда не сетовала, что отец мало получает и много пьет. Для нее он был личностью, с которой ее объединяла любовь к книгам. Еще крохой подметив, что Чарли вообще не появляется в огороде, она последовала его примеру. Вот это детское желание во всем подражать отцу и возвело преграду между ней и Розой.
Похороны состоялись на пятый день. Большая церковь Святого Прокопия не смогла вместить всех, кто пришел проститься с покойным. Роза была в черном платье, ажурная вуалетка пришпилена к волосам. В первом ряду она сидела между Сильвией и Джулией. Уильям, одетый в черный свадебный костюм, занял место возле жены. Рядом с Сильвией сидела Эмелин, которая то и дело оборачивалась, высматривая свою близняшку, ведь та не могла не прийти. «Она здесь?» – взглядом спрашивала Сильвия. Эмелин качала головой.
Чувствуя, что уже слегка взопрела в плотном платье и колготках, Сильвия вспоминала тот последний раз, когда около месяца назад они с отцом были вдвоем. После ужина Роза откомандировала их забрать большой заказ в магазине. Днем она сделала покупки, теперь надо было доставить их домой. Оказалось, заказ еще не упакован, и миссис Дипьетро, угостив Чарли пивом, попросила обождать на задней веранде. Оглядев небольшой, утыканный стеблями огород, отец сказал:
– В подметки не годится маминой плантации.
– Тебе-то откуда знать? – Сильвия приподняла волосы, остужая шею. Солнце уже садилось, но сентябрьский день выдался необычно жарким. – Ты же туда не заглядываешь.
Чарли усмехнулся:
– Я верю в ее талант.
Отец выглядел усталым, и Сильвия, помнится, забеспокоилась, что он плохо спит. Видимо, сердце подводило его уже в тот день, когда со стаканом пива в руке он сидел на веранде. Наверное, он что-то чувствовал, потому что вдруг сказал:
– Милая, а ведь я знал, что ты прогуливала уроки в школе.
– Правда? – удивилась Сильвия.
– Бутч – мой старый приятель, и я просил его подольше на это смотреть сквозь пальцы и наказать тебя не слишком строго.
Бутч Магуайр был директором средней школы, Сильвия тогда чаще отсутствовала на уроках математики и химии, чем присутствовала на них, и он объявил, что покраска школьной ограды станет подходящим наказанием. Цецилия, всегда готовая взять в руки кисть, помогала сестре. Эмелин приносила им поесть. Сильвия была уверена, что родители не знают о прогулах и наказании.
– Почему? – спросила она отца, подразумевая «Почему ты так поступил и почему сказал мне об этом сейчас?».
– А чем ты занималась, прогуливая уроки?
– Читала. В школе я лишь попусту тратила время. – Сильвия отмахнулась: – Если мне что-то не интересно, я это никогда не выучу.
В парке неподалеку от школы она читала романы, спрятанные в дупле старого дуба, и считала дерево своим другом. Сильвия не говорила сестрам о том, как проводит время, поскольку знала, что Джулия взбеленится и потребует вернуться к занятиям, и, кроме того, не хотела подавать дурной пример двойняшкам. Наверное, именно тогда она осознала, что выбрала иной, чем у старшей сестры, путь. Сильвия читала романы из дупла дерева – дерева, с которым делилась мыслями и переживаниями, тогда как Джулия преодолевала академические препятствия одно за другим.
– В твоем возрасте еще трудно понять, насколько жизнь коротка, – покивал Чарли. – Я не хотел мешать тебе самой отделить зерна от плевел. Мы с тобой, дочка, скроены по одной мерке, мы не рассчитываем, что учеба или работа станут смыслом жизни. Глядя на мир или заглядывая в себя, мы надеемся отыскать что-то важное. – Он внимательно посмотрел на Сильвию. – Ты ведь знаешь, что ты нечто большее, чем просто библиотекарша и студентка, верно? Ты – Сильвия Падавано. – Чарли произнес ее имя восхищенно, словно говорил о знаменитом исследователе или воителе. – Ты чувствуешь в себе громадные силы и оттого понимаешь, что следовать глупым правилам или сидеть от звонка до звонка на скучных уроках бессмысленно. Многие люди этого не сознают и живут по указке, из-за чего пребывают в хандре и раздражении, но считают это нормальным состоянием человека. Нам с тобой повезло, мы знаем, что можно жить иначе.
От верности этих слов у Сильвии по спине пробежали мурашки.
– Что-то я разговорился, а? – усмехнулся Чарли. – Ну да ладно. Мы не отгородились от мира острыми шипами. – Он отставил пустой стакан и провел ладонью вверх-вниз по рукаву, демонстрируя отсутствие шипов. – Мы часть неба, камней в мамином огороде и того старика, что ночует на улице у вокзала. Все мы взаимосвязаны, и стоит это усвоить, как поймешь, до чего прекрасна жизнь. Твои мама и сестры этого не понимают – во всяком случае, пока что. Они думают, что существуют только в оболочке своих биографических фактов.
Сильвии казалось, будто отец приоткрыл в ней то, о чем она даже не подозревала. Всякий раз при воспоминании о том дне (и сейчас, когда она сидела на церковной скамье, и потом, на протяжении всей жизни) ее охватывала безмерная радость от того, что отец вот так с ней поговорил, а она сумела доставить ему удовольствие, перефразировав одно из его любимых стихотворений: «Мы не вмещаемся между башмаками и шляпами». Затем миссис Дипьетро вынесла их пакеты, и они пошли домой, временами соприкасаясь руками и словно обмениваясь частицами друг друга, а в темнеющем небе крохотными лампочками зажигались звезды.
Священник говорил о Чарли, стараясь представить его работу важной, а его самого – главой семьи, хотя прекрасно знал, что в их доме все решения принимает Роза. Сильвию коробило, когда настоятель и все присутствующие на панихиде пытались окантовать отца биографическими вехами, хотя он был гораздо шире этих рамок. Человек большой и прекрасной души, он проявлялся не в тягомотном труде на бумажной фабрике, а в том, что дарил детскую смесь молодой мамаше. Он состоял из добрых дел, любви к дочерям и тех двадцати минут на задней веранде бакалеи.
Тот разговор помог Сильвии взглянуть на себя по-новому. Она искала третий путь, потому что была похожа на отца. Джулия собирала ярлыки типа «лучшая студентка», «девушка постоянного парня», «жена», но Сильвии они претили. Она стремилась быть верной себе в каждом своем слове, поступке и убеждении. Для полутораминутных поцелуев в библиотеке ярлыка не имелось, что отчасти было причиной радости Сильвии и смущения Джулии. Она, Сильвия Падавано, не променяет чтение в парке на унылую зубрежку. И не удовольствуется меньшим, чем истинная любовь, хотя сестры хором вздохнули от известия, что Эрни пригласил ее на всамделишное свидание, но она ему отказала. Она будет ждать, ждать хоть вечность мужчину, который разглядит в ней широкую натуру – ту, какой ее видел отец. Сильвия, обуреваемая мыслями, заерзала на скамье. В похоронных хлопотах она, взмокшая, на грани слез, подступавших к воспаленным глазам, еще толком не излила свое горе и лишь сейчас каждой клеточкой тела почувствовала, что отца больше нет. Он ушел, и теперь никто не знает ее настоящую. С каждой из сестер она была разной – мягкой с ласковой Эмелин и озорной с Джулией, с которой они охотно друг друга подначивали. Рядом с творческой Цецилией, которая изъяснялась и мыслила иначе, чем все вокруг, она была любознательной.
Сильвия посмотрела на склоненные головы рыдающих сестер, на каменное лицо матери и поняла, что все они горюют. Чарли любил их такими, какие есть. Завидев кого-нибудь из своих девочек, включая Розу, он неизменно восклицал: «Привет, красавица!» Это было так приятно, что хотелось выскочить из комнаты и войти еще разок. Отец восхищался устремлениями Джулии, прозвав ее «ракетой». По субботам он водил Цецилию в картинную галерею. Вместе с Эмелин пересчитывал по головам подопечных соседских малышей и охотно слушал ее оживленные рассказы об их интересах и о том, какие все они разные. Под отцовским взглядом Сильвия и ее сестры познали себя. Но теперь этот взгляд угас, и нити, связующие семью, провисли. Все, что раньше получалось само собой, отныне потребует усилий. Прежний родительский дом стал просто домом Розы. Эмелин уже перебралась к миссис Чеккони, чтобы помогать сестре с малышкой. Джулия была замужем. Сильвия подумала, что и ей, видимо, придется съехать.
После похорон они с матерью пошли домой – Сильвия не собиралась уезжать в тот же день, но хотела об этом поговорить. Наверное, стоит определить какой-то срок, скажем, через месяц, чтобы ее уход из дома был плавным и безболезненным для них обеих. Однако Роза всю дорогу молчала, на Сильвию не смотрела. Дома она сразу прошла в свою комнату и переоделась в огородный наряд. Направляясь к выходу, глядела в сторону.
– Тебе что-нибудь нужно, мама? – спросила Сильвия. – Что ты хочешь на ужин?
Роза остановилась.
– Все меня бросили, – проговорила она тонким голосом. – Все покинули.
– Я-то здесь, – сказала Сильвия.
Отклика не последовало, отчего возникла мысль, что, может, и впрямь ее тут нет. Уверенность, что она, Сильвия, вообще существует, пошатнулась. Возникло ощущение, что она растворяется вместе с черным платьем и колготками. Под взглядом отца она была чем-то цельным, а рядом с матерью стала рыхлой и рассыпалась.
– Ступай к кому-нибудь из сестер, – сказала Роза. – Я хочу быть одна.
Она открыла дверь черного хода и вышла во двор. Сильвия стояла в пустом доме и хватала ртом воздух, борясь со спазмом в груди. Для Розы ее вторая дочь недостаточно хороша, и это никогда не изменится. Продышавшись, Сильвия пошла к себе собирать пожитки.
Ночь она провела на кушетке в квартире Уильяма и Джулии. Сильвия сама удивилась, как мало у нее вещей, которые она принесла в магазинных пакетах. Всю жизнь они с Джулией делили маленькую комнату, где помещались только две односпальные кровати и комод. Книги она не покупала, пользуясь своей работой в библиотеке. Надев ночную рубашку, Сильвия забралась под шершавое одеяло. Два пакета с пожитками скромно стояли в углу. Возникло ощущение, что она намертво запуталась в сетях горя. Отец умер, мать прогнала прочь. «Моя родственная душа выручит меня, – подумала Сильвия. – С ним я почувствую себя целой». Но от этой мысли стало еще тоскливей, потому что возлюбленный, если он вообще появится, уже никогда не увидит ее отца. Полночи она таращилась в потолок, чувствуя, как к глазам подступают слезы, которые, похоже, не могли отыскать выхода. До сих пор она так и не заплакала.
Утром Сильвия прикрепила записку к библиотечной доске объявлений: «Ищете, кто присмотрит за вашим домом, питомцем и польет цветы, пока вы в отпуске? Я возьму это на себя в обмен на кров. Спросить младшего библиотекаря Сильвию на выдаче книг».
Никто к ней не обратился. Даже ее парни не объявились, хотя она охотно позволила бы им объятья и поцелуи, пусть и наспех. Эрни и Майлз были на панихиде, но старались не встречаться с ней взглядом. Сильвия не сказала им про отца, но кто-то повесил извещение о заупокойной мессе на доске объявлений. Теперь все ее сторонились, как будто она несла отпечаток смерти. Сильвия даже раз-другой себя обнюхала, удостоверяясь, что от нее не исходит трупный запах. В рабочие часы она катала тележку с книгами, затем там же, в библиотеке, готовилась к занятиям в колледже, а ночью спала на кушетке в квартире сестры.
– Ты сказала маме, что поживешь у нас? – спросила Джулия.
Сильвия помотала головой.
– Она рада, что я съехала.
– Ей очень одиноко. Она никогда не жила одна.
– Ты же днем ее навестила.
Джулия провела рукой по волосам, проверяя, не растрепались ли.
– По-моему, она с утра до ночи в своем огороде. Со мной почти не разговаривала. Я понимаю, она скорбит, но…
О проекте
О подписке