Цитаты из книги «Грозовой перевал»

подобном состоянии я дальше жить не могу! Я принужден напоминать себе дышать… чуть ли не напоминать сердцу биться! Словно разгибаешь заржавленную пружину – я усильем заставляю себя совершать малейшие движенья, не порожденные единственной моей мыслью, и с усильем замечаю все вокруг, живое или же мертвое, – все то, что не связано с одной всеобъемлющей идеей. Мною владеет лишь одно желанье; все мое существо, все чувства стремятся к нему. Они стремятся к нему давно и непреклонно – я убежден, что оно сбудется, и скоро, ибо оно уничтожило мое бытие; меня всего поглотило предвкушенье. Признания не облегчают мне душу, однако могут объяснить некие мои настроенья, иначе не объяснимые. О Боже мой! Как долго длится эта битва; хоть бы она уже закончилась!»

Бояться смерти? Нет, – сказал он. – У меня нет ни страха, ни предчувствия смерти, ни надежды на нее. Да и с чего бы? Телом я крепок, жизнь веду умеренную, занятия мои неопасны; на сей земле я должен протянуть – как оно наверняка и случится, – пока голова моя почти не лишится черных волос. И однако

И я возношу лишь одну молитву – твержу ее, пока не онемеет язык, – Кэтрин Эрншо, да не упокоишься ты, пока я жив; ты сказала, что я тебя убил, – ну так являйся мне! Если не ошибаюсь, убитые ведь не покидают своих убийц. Я знаю, что призраки взаправду бродят по земле. Пребудь со мною вечно… прими любой облик… сведи меня с ума! только не бросай меня в этой бездне, где мне тебя никак не найти! О Господи! это невыразимо! Я не могу жить без моей жизни! Я не могу жить без моей души!» Он

Разум к ней так и не вернулся; она никого не узнавала с той минуты, как вы ее оставили, – сказала я. – Она лежит, нежно улыбаясь; последние помыслы возвратили ей радость стародавних дней. Жизнь ее завершилась ласковой грезой – пусть в ином мире она и пробудится так же сладостно!»

Может, это я такая странная, сказать не берусь, но редко случается, чтоб я не была счастлива, бдя в покоях смерти, – разве что службу эту со мною делит скорбящий, охваченный безумием или отчаяньем. Вечный покой видится мне, коего не нарушить ни земле, ни преисподней, и я прозреваю посулы бесконечных иных миров, где нет смертной тени; обещанье Вечности, где в длительности своей безбрежна жизнь, в сострадании своем – любовь, в полноте своей – радость. В тот день я заметила, сколь себялюбива даже любовь господина Линтона – зачем же он так сожалеет, что Кэтрин обрела благословенную свободу? Жила-то она своенравно да нетерпеливо, не спорю, можно и усомниться, достойна ли она покойного убежища. В часы хладнокровных размышлений усомниться можно – но не в ту минуту подле ее тела. Оно само распространяло умиротворенье, словно обещая такую же тишь прежней его насельнице.

Удалилась и возвысилась над нами несравненно! Осталась она на земле или вознеслась в небеса, душа ее ныне вернулась домой к Господу!»

Если я поступила дурно, я за это умираю. Довольно и того! Ты тоже меня оставил; но я не стану тебя бранить! Я тебя прощаю. Прости и ты меня!»

Ты сейчас доказываешь мне, сколь ты жестока – жестока и лжива. Отчего ты презрела меня? Отчего ты предала свое сердце, Кэти? Ты не дождешься от меня ни единого слова утешенья. Ты это заслужила. Ты убила себя сама. Да, целуй меня и плачь; выжимай из меня поцелуи и слезы; они тебе пагубны, они – твое проклятье. Ты меня любила – какое право ты имела оставить меня? Какое право – отвечай мне – ты имела на эту хлипкую симпатию к Линтону? Ибо ни напасти, ни униженье, ни смерть, ни единая кара, что наслали бы на нас Господь или Сатана, не разлучили бы нас – разлучила нас ты по доброй воле. Я не разбивал тебе сердце – ты разбила его сама и тем разбила мое. Я силен – тем хуже для меня. Хотеть жить? Что за жизнь мне предстоит, когда ты… о Господи! ты сама-то хотела бы жить, схоронив в могиле свою душу?»

разочаровании: «Ой, Нелли, ты видишь, – ради того, чтобы спасти меня от могилы, он не желает уступить ни на миг. Вот как я любима! Что ж, не все ли равно. Это не мой Хитклифф. Моего я стану любить и заберу с собою; он – в душе моей. И, – задумчиво прибавила она, – все-таки более всего мне докучает эта обветшавшая тюрьма. Я устала от заточенья. Я жажду ускользнуть в прекрасный мир и остаться там навеки; не глядеть на него сквозь мутную пелену слез, не тосковать по нему, стучась в стены больного сердца, но поистине слиться с ним, влиться в него. Нелли, ты себя полагаешь лучше меня и счастливее; ты в расцвете здоровья и сил, меня ты жалеешь – очень скоро все переменится. Я стану жалеть тебя. Я удалюсь и возвышусь над вами несравненно. Удивительно, что его не будет рядом. – И уже сама себе она продолжала: – Я думала, он того хочет. Хитклифф, голубчик! не нужно сейчас дуться. Приди ко мне, Хитклифф!»

Ну что опять? – произнесла Кэтрин, отстранилась и взглянула на него, внезапно помрачнев: настроение ее флюгером металось под дуновеньем переменчивых прихотей. – Вы с Эдгаром разбили мне сердце, Хитклифф! И оба приходите ко мне оплакивать свое деянье, словно это вас надо пожалеть! Я вас жалеть не стану – меня не просите. Вы меня убили – и на том, пожалуй, расцвели. Какой ты крепкий! Сколько лет ты намерен прожить после того, как меня не станет?»