Его голос тихий и с хрипотцой. У него какой-то маньячий акцент. Кожа рук бледная, местами покрытая язвами, которые кровоточат. Он смотрит мне прямо в глаза, с ухмылкой, крепко сжимая руку, его ногти впиваются в меня.

– Это мой дом, сэр. Что вам нужно?

Тот повторяет и будто издевается:

– Ты хочешь домой?

– Да, я хочу домой.

– Ну, тогда попробуй, поднимись. Если ты действительно хочешь домой, то ступай.

Он отпускает мою руку, бросив злую улыбку мне вслед.

Судорожными движениями я спешу открыть дверь и скрыться за ней. Но она открывается сама, словно приглашая меня зайти. Я переступаю через порог. Дверь захлопывается.

Слышно, как снаружи тот псих заливается истеричным смехом. Тьма. Чёрт, ничего не видно. Совсем ничего не видно. Пытаюсь нащупать на стене выключатель, но он исчез.

Снаружи начинают бить по двери. Он стучит по ней ладонями, не переставая кричать:

– Ступай! Беги домой! Девочка хочет к мамочке? – Его смех как у гиены и наводит ужас.

Мне страшно. Стою в оцепенении. Тяжело дышать.

Дом начинает освещать слегка красноватый свет. Совсем слабый, еле помогающий что-то рассмотреть.

И вместо коридора появляется лестница. Она ведёт куда-то ввысь.

Я поднимусь по ней и проснусь!

Бегу. Вверх. Вверх. Уже второй пролёт. Под ногами что-то мягкое, словно бегу по человеческой плоти. Вдруг, будто от чьей-то подсечки, я падаю. Свет начинает светить ярко-жёлтым. И вот он уже освещает весь лестничный пролёт, и я вижу, что действительно бегу по трупам. Мой взгляд приковывает кровь, пролитая на полу и размазанная по стенам, которая слепит меня своим неестественно алым оттенком. Снова тот голос раздаётся зловещим эхом непонятно откуда – кажется, что он звучит из самих стен:

– Хочешь домой? Беги!

Я поднимаюсь и бегу что есть сил.

– Беги! Беги!

Лестница становится бесконечной. И я возвращаюсь вновь и вновь на одно и то же место.

– Кажется, ты не спешишь домой?

Я кричу:

– Хватит! Что тебе нужно?

Меня начинает тошнить от запаха разлагающихся тел. Я вся словно омыта кровью и чувствую её привкус во рту.

Я бегу. Бегу. Не сдаюсь. Знаю, что поднимусь, мама обнимет меня, и всё закончится. Я знаю, что дом – моё единственное убежище от этого ада.

Кто-то хватает меня за ноги. Я вновь падаю. Но вырываюсь, ведь мне осталось подняться всего на один пролёт.

Обессиленная, почти потерявшая веру в спасение, я вижу дверь. Ту самую, зелёную, с облупленной краской, в которую я вошла пять этажей назад.

И чей-то силуэт возле неё. Я не вижу, кто это. Но чувствую, что этот человек мне знаком. И я его знаю, как никого другого. Как саму себя.

Я подхожу ближе и вот уже стою на расстоянии пары шагов от него. Знакомый силуэт держит в руках нож, голова опущена. Приглушённый свет становится ярче. Руки человека в крови.

И вот я уже вижу, кто это. Это мой Макс.

– Милый, что же ты наделал?

На этом моменте я просыпаюсь. Вся в поту и слезах. Бегу в ванную, чтобы умыться холодной водой и прийти в себя. Мои сны всегда столь реалистичны, что после пробуждения я ещё долго не могу отойти от увиденного, но спустя некоторое время понимаю – это всего лишь сон.

Что ж, думаю, что на несколько страниц этого сна хватит. Опишу его как можно красочнее, введу предыстории героев – и вуаля, рассказ готов. Вселенная послала мне сюжет, а воображение поможет его развить.

Пока эмоции так свежи и насыщенны, я решила не терять времени. Выйдя из ванной, я села за письменный стол. На стуле лежит пушистая сиреневая подушка, на которой можно просидеть вечность.

Так и вышло! Я сама не поняла, как такое произошло, но, когда меня отпустила моя рукопись, за окном уже был вечер.

Чёрт, уже вечер.

Со мной частенько такое случается. Если я чем-то увлечена, то теряюсь во временном пространстве и полностью погружаюсь в процесс.

Нужно быстренько приготовить ужин. Макс приедет голодный. А когда он голоден – спасайтесь все, кто может. Лучше поторопиться.

Дома не прибрано, я уже ничего не успею к его приезду. В такие моменты меня одолевает стыд и чувство никчёмности. Мой мужчина работает, устаёт, а я сижу дома и не успеваю сделать элементарные бытовые дела. Я плохая хозяйка. Если у меня прёт творчество, то я выпадаю из реальной жизни. И это меня напрягает. Мне кажется, что скоро Максу надоест моё «безделье». Он так сильно устаёт… Чувствую себя обузой, которая тянет его на самое дно. Доказательство этому – наше финансовое положение. Я уже всерьёз задумываюсь о том, чтобы поменять свою деятельность, бросить всё, чтобы помочь ему.

Так, соберись, тряпка!

Отбрасываю плохие мысли и ухожу на кухню. Планирую приготовить пасту в сливочном соусе. Ингредиенты в холодильнике близки к исходу, но на пасту наберётся.

Голодный Верн кружит под ногами, словно стервятник. Бедный кот сидел без еды со вчерашнего вечера.

– Разгрузочный день не повредит. Да, Верн?

В ответ доносится душераздирающая песня. На этот раз я верю, что он голоден. Даю порцию корма. Вот это аппетит!

Вообще я не любительница кошек. Собаки мне больше по душе. Бытует мнение, что тот, кто любит собак, – эгоист. Так вот, по такому раскладу получается, что я эгоистка.

Оказалось, что сорока минут вполне хватает, чтобы приготовить ужин. Вот только вся кухня словно после бомбёжки, а так ничего. Справилась. Но ведь ещё даже кровать не заправлена.

Врываюсь в зал, собираю разбросанные вещи в кучу и прячу их по углам.

Завтра обязательно разберу этот хлам.

Тапки летят под диван. Кровать заправляется небрежно, но быстро.

Завтра точно закачу генеральную, а пока и так сойдёт.

Смахнуть пыль ладошкой, замести мусор под коврик – классика. Но всегда работает.

Собираю волосы в пучок. Голову помыть уже не успею. Придаю волосам лёгкую небрежность – наклонив голову вниз, взбиваю их ладонями. Подкрашиваю брови, надеваю любимый пеньюар, который подарил мне Макс на годовщину. Я придерживаюсь своей тактики, которая звучит так: если на тебе что-то красивое, то на твои волосы уже и не обращается должного внимания.

Звонок в дверь.

Так. Спокойно, вроде всё успела.

Бегу открывать и запинаюсь о ботинок, что стоит посреди коридора.

Откуда он здесь?

Отпинываю его в сторону и распахиваю дверь.

– Привет, дорогой! – Улыбаюсь и нежно целую Макса в щёку. Вижу, что он не в духе, но стараюсь вести себя непринуждённо, будто не замечаю этого.

– Привет, Кейс! Отлично выглядишь. Чем у нас так вкусно пахнет?

Отлично выгляжу? Серьёзно? Прокатило!

– Проходи на кухню, будем ужинать. Только сперва…

– Сперва руки! Мыть руки! Всегда мыть руки! Знаю.

Он улыбается, но я чувствую, что улыбка – лишь маска. У него что-то случилось. Попробую вывести его на разговор за ужином. А если не захочет, то отложим беседу на завтра.

Макс

Странно, но Кейси совсем ни о чём не расспрашивает. На неё это вовсе не похоже. Ни тебе «Как работа? Как прошёл твой день?», ни «Устал, милый?»

Когда открылась дверь, меня встретила растерянная, почти безумная женщина. Волосы растрёпаны, мешки под глазами, словно она не спала всю ночь. Ни капли косметики. Но всё же её стройное тело в этом пеньюаре скрашивает всё.

Дома вновь бардак. Я устал делать ей замечания. От заметённой под серый коврик в прихожей кучки мусора горбится холмом надпись «Home, sweet home». На полке у зеркала, словно на островке пыли, стоит ваза с белыми искусственными хризантемами. Циферблат электронных часов украшен двумя чёткими линиями от пальцев, которыми она – судя по всему, в спешке, – смахивала пыль.

В зале та же история: кровать заправлена так, словно на ней бесились два поросёнка, перерыв своими рыльцами всё покрывало. Я вижу, как из-под подушки торчит штанина моих любимых джинсов…

Неужели она и правда думает, что я не замечаю этого? Она считает меня дураком? В последнее время она ведёт себя странно.

Я не стал ей что-то говорить. На сегодня хватит с меня негативных эмоций. Мою руки и отправляюсь ужинать.

Паста была великолепна. Впрочем, как всегда.

После ужина, пока Кейси была в ванной, я решил вытащить свои джинсы из подушечной западни. Когда потянул за штанину, что-то упало на пол. Я смотрю вниз и вижу записную книжку. Её обложка золотистого цвета, а по краям – роспись чёрными узорами, которые похожи на вьющиеся цветы. Она открылась на странице с отвратительным рисунком – чёрной гелевой ручкой на весь лист изображена безликая голова человека, мозг окрашен синим фломастером. Я не сразу понял, что это, но, когда присмотрелся, стало ясно, что мозг – это океан. В этом океане своя жизнь. Что-то вроде острова. По центру стоит чёрный замок с фундаментом из черепов. Вокруг замка кишат странные, несуществующие персонажи: то ли рыбы, то ли люди, а может, и то и другое вместе, в одном теле. Их головы, словно игольницы, напичканы иглами от шприцов. Глазницы пустые, а рты приоткрыты, словно застыли в ужасе. На вершине замка красуется знамя: на красном фоне изображён мужчина, который прикован цепями, как собака. Он стоит на коленях, согнувшись в три погибели. Его тело изуродовано кровоточащими ссадинами. Но самая большая рана находится в том месте, где расположено сердце.

Закрываю книжку. На ней надпись: «Личный дневник». Я рывком засунул его под подушку. Мне стало стыдно, что прикоснулся к сокровенному, к личному. Каждый человек имеет право на неприкосновенность своих мыслей. Я не готов узнать, о чём она пишет и о чём думает. Точно так же, как не готов впустить кого-то в свою голову. Чтобы не показать виду, что я хоть краем глаза видел её дневник, комкаю джинсы и небрежно возвращаю под подушку, слегка высунув одну штанину, как она и торчала.

Вода в ванной перестала шуметь. Я скачу на кухню и делаю вид, будто протираю стол.

– Что ты делаешь? – Она не скрывает удивления, промакивая полотенцем мокрые волосы. На ней розовый халат и серые тапочки с заячьими ушками.

– Эм… – Я затупил на пару секунд. – Просто протираю стол. Совсем недавно кто-то упрекнул меня в небрежности. – Пытаюсь говорить мягко и как можно более непринуждённо.

– Это, конечно, очень хорошо, но я уже всё убрала сама. – Её улыбка была по-детски искренней. – Но раз ты решил помочь, то посуда всё ещё ждёт своего часа.

Она разворачивается и уходит.

Замечательно. Сам того не ведая, я нарвался на гору немытой посуды. Что ж, зато выжду, пока она уберёт свой дневник и сделает вид, будто джинсы всё время лежали на своём месте.

Процесс мытья посуды никогда не был моим любимым. Если выразиться более прямо и откровенно, то я ненавижу это дело. Никогда не встречал человека, который с радостью бы сказал: «Вау! Грязная посуда! Обожаю её мыть!» Уверен, что если и встречу такого персонажа, то окажется, что он ненормальный, сбежавший прямо из процедурной в психбольнице. Да что там, даже конченый псих никогда так не скажет.

Последняя тарелка отправляется на полку, присоединившись к остальной чистой посуде. Дверца шкафа вновь не закрывается. Всё забываю её починить. Первое время Кейси выносила мне мозг по этому поводу, но потом сдалась. Кухонный гарнитур служил нам около четырёх лет и значительно сдавал свои позиции. Его ручки уже истёрлись, а местами он и вовсе изрубцован кухонным ножом. Ранее красный цвет местами стал покрыт белыми, словно выцветшими пятнами. Пару лет назад у меня были мысли заменить гарнитур, но Кейси упёрлась рогом и наотрез отказалась. Видите ли: «Каждый ящичек и полочка будто созданы для меня! Этот гарнитур очень удобный!» Думаю, если бы она могла заглянуть в будущее и увидела, что позже мы не сможем позволить себе такую покупку, то сразу потащила бы меня в мебельный магазин.

Пока я воевал со своим «не хочу мыть» и грязной посудой, Кейси уснула. Как я и предполагал, под моей подушкой уже ничего не было. На журнальном столике, что стоит напротив телевизора, под кипой журналов виднеется уголок её дневника.

– Милая, ты спишь?

В ответ тишина.

Я не знаю, какие черти дёрнули меня за верёвочку, но моя рука сама потянулась к блокноту. Любопытство разъедало моё нутро.

Всего одним глазком.

И вот я уже сижу за обеденным столом, оставив дверь приоткрытой, чтобы в случае пробуждения Кейси успеть замести следы преступления.

Всего лишь гляну, что написано за этим рисунком, и всё.

⁂

В моей голове поселился Пророк. Он рассказывает мне об утопии. В ней живут русалки и мелкие рыбёшки, которых могут сожрать в любой момент. Им можно всё. Всё, что им заблагорассудится, как бы аморально и жестоко это ни казалось.

Но нет никого выше Пророка. Все боятся одного его взгляда, одного его слова или жеста. Он часто просит у меня воды. Когда я наполняю его бокал, вода окрашивается в красный. Он говорит мне, что я всё делаю правильно и скоро он мне скажет, русалка ли я или же просто мелкая рыбёшка.

Каждый раз он дарит мне разные иглы, которые достаёт из своего флага. Иногда они большие, с огромными ушками, иногда они тоненькие, с бусинами на конце, цвет которых я могу выбрать сама. Я не знаю, зачем они мне, но Пророк говорит, что эти иглы помогут мне разобраться в себе и рано или поздно из них сложится целая картина Мира. Мира, о котором не знает никто, кроме него…

P. S. Я хочу убежать от самой себя.

Какого чёрта? Что за… Что я сейчас прочитал?

Я закрываю блокнот и пытаюсь избавиться от гнетущего чувства энигматичности.