Сердце Софии правда пережило много боли. На протяжении всей своей жизни она наблюдала за тем, как рушится и исчезает все, что ей дорого. Поэтому в тот день, когда ей сообщили о гибели брата и его жены, она была к этому готова. У нее не было никакого предчувствия. София просто знала. Поначалу она испытывала только опустошенность. Отчаяние пришло потом – в ту секунду, когда София увидела своих племянников. Она прилетела за ними в Стокгольм в конце сентября. Маленькие Кайса и Эсбен сидели на диване в гостиной, прижавшись друг к другу локтями, а напротив них расхаживал один из социальных работников в круглых очках. София привалилась к дверному косяку, почувствовала, что не может дышать. Ее подбородок дрожал. Она не чувствовала себя так со дня похорон мужа.

– Прошу прощения, – второй социальный работник тронул ее за запястье, – Меня зовут Эллен Линд. Мы можем поговорить?

София посмотрела на женщину невидящим взглядом, медленно кивнула. Они прошли в кухню. Окно было распахнуто, и в комнату проникал слепящий утренний свет. Пахло чесноком и базиликом. София задержала взгляд на семейном фото в рамке. Ее брат, Марко, держал за руку пятилетнюю Кайсу и смеялся в камеру. Эсбен сидел у него на плечах. Он хмурился, пытаясь распутать нитку зеленого воздушного шарика. Их матери в кадре не было – Эва делала снимок.

– Воды? – заботливо предложила Эллен Линд. Это была низкорослая женщина, ее брови и ресницы были настолько светлыми, что казалось, будто их и вовсе нет.

София покачала головой и опустилась на стул с высокой спинкой. Она так пристально взглянула на Эллен, что та отчего-то смутилась и неловко кашлянула. Женщина привыкла, что родственники погибших истязают ее барабанные перепонки рыданиями или не могут найти себе места, нервно расхаживая по комнате. София казалась ей чересчур спокойной, почти холодной. Эллен не знала, что через несколько часов, когда наступит ночь, эта отстраненная женщина будет выть, запершись в ванной. София включит воду, чтобы ее не слышали племянники. Она просидит на кафельном полу почти два часа, потом умоется и ляжет в постель к детям. Утром, когда настанет время подъема и ожидания такси до вокзала, она вновь будет казаться слишком спокойной.

– Я сочувствую вашему горю, – сказала Эллен. У нее тоже был младший брат. Одна только мысль о его смерти пугала ее до ужаса. Накануне, когда она знакомилась с подробностями гибели супругов Лундквист, ей пришлось посылать мужа за успокоительным. В отчете было сказано, что Марко и Эва Лундквист перевернулись на лодке, пересекая озеро Веттерн⁴. Сначала обнаружили тело мужчины. На поиски его жены ушло почти двое суток. У них остались дети. Девочка одиннадцати лет и мальчик, которому вот-вот должно было исполниться десять.

София поджала губы и взглянула на бумаги, разложенные на столе.

– Все готово?

Эллен снова смешалась.

– Да. Конечно. Я хотела рассказать о ваших правах и обязанностях, которые…

– Я знаю свои права и тем более обязанности.

– Мне в любом случае придется их озвучить. Это моя работа.

Вечером, когда социальные работники покинули квартиру, София помогала детям собирать вещи. Эсбен то и дело шмыгал носом, по его щекам и подбородку текли слезы. Кайса молча складывала их теплую одежду в большой чемодан. Ее лицо было таким белым, словно ее тоже вытянули со дна Веттерна вслед за погибшими родителями. Она не плакала.

– В Раттвике есть школа? – тихо спросила Кайса.

– Есть. Я преподаю там математику, – ответила София, убирая в свою сумку документы об опеке.

– Это хорошая школа?

София улыбнулась.

– Очень хорошая.

Кайса кивнула.

– А что еще там есть? – хрипло спросил Эсбен.

Она чуть не сделала глупость. Ей хотелось рассказать о большом озере Сильян, красивом и чистом, но София вовремя осознала, что какое-то время лучше избегать разговоров о любых водоемах.

– Раттвик – небольшой город. Он намного меньше Стокгольма. Там спокойно. Есть своя библиотека, несколько кафе, даже музеи и выставки. Театр под открытым небом.

– Как это? – нахмурился Эсбен.

– Он находится на месте старого карьера, где раньше велась добыча известняка. Теперь там проводят концерты или какие-нибудь другие мероприятия.

Эсбен кивнул и бросил в чемодан мятую пижаму. Кайса посмотрела на брата, покачала головой и принялась аккуратно складывать пижаму – рукав к рукаву, штанина к штанине.

Сердце Софии сжалось. Она была учителем и знала, как следует обращаться с детьми, знала, когда нужно быть непреклонной, а в каком случае можно дать слабину. Но этого было мало. С этого дня ей стоило вновь научиться быть матерью.

Когда вещи были собраны, София отправилась готовить ужин. У нее не было аппетита, но детям было необходимо что-то съесть. В холодильнике хранилось полно продуктов. Почти все это они выбросят утром, чтобы не везти с собой. На верхней полке София увидела два крупных яблока и решила приготовить оладья по рецепту, которым думала, что больше никогда не воспользуется.

Эсбен стоял в их с Кайсой комнате. Он запоминал. Взгляд метался от кроватей к письменным столам, взлетал к потолку и опускался к мягкому ковру. На его прикроватной тумбочке стояла подставка для карандашей и рисунков, где был закреплен альбомный листок с изображением большого медведя, за которого он получил высокую отметку на рисовании. Эсбен хотел забрать рисунок с собой, но передумал. Вместо этого он взял карандаш и написал над ухом медведя: «маме и папе». На кровати Кайсы остался большой плюшевый заяц, который ей на прошлое Рождество подарили родители. Сестра не пожелала его брать. Она сказала, что он будет присматривать за домом. Кто-то должен остаться за главного. Пусть это будет мистер Магнуссон. Эсбен сел на свою постель и обхватил себя руками за плечи. Он не мог поверить в смерть родителей. Ему отчаянно хотелось, чтобы все это было просто злой шуткой или ошибкой. Ведь это не могло быть правдой. Их мама и папа. Они не могли погибнуть. Не могли оставить их.

В комнату бесшумно вошла Кайса. Она села возле ног брата и положила голову ему на колени. Вскоре Эсбен увидел, как на пол капают ее слезы. Он ничего не сказал – только погладил сестру по длинным волосам. Они просидели так до тех пор, пока не услышали голос Софии из кухни. Она звала их ужинать.

В Раттвике даже время текло по-особенному. Эсбен и Кайса провели в нем всего неделю, но им казалось, что минул уже месяц. Это действительно был небольшой городок, где солнцу требовалось несколько часов, чтобы выпутаться из ветвей деревьев и подняться над горизонтом. Лес был огромен. Озеро было огромно. Эсбен и Кайса чувствовали себя крошечными. В первый день София показала им библиотеку и трассу для бобслея, затем отвела в школу, где их записали на занятия. Кайсу – в пятый класс, а Эсбена – в четвертый. Местная школа была гораздо меньше, чем в Стокгольме, но за ней располагался широкий стадион, который пришелся детям по душе. Понравился им и дом Софии – большой, двухэтажный, с просторной террасой и видом на лес. София разместила племянников в свободной комнате на втором этаже. Эсбену и Кайсе сначала показалось, что в ней уже кто-то живет. На столе громоздились тетради и смятые бумажки, а на постели, коркой в потолок, лежала книга в серой обложке.

– Эта комната принадлежала моему сыну, – сказала София. – Теперь она ваша.

Некоторые слова слишком тяжело произнести вслух при всей их простоте. Эти были как раз из таких. София вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Она стояла у лестницы в коридоре и смотрела вниз. Сколько раз ей хотелось оступиться и упасть.

София переехала в Раттвик вместе с мужем и сыном в девяносто восьмом году, оставив за плечами преподавание в Линчёпингском университете и суету большого города. Это не входило в планы семьи, но как-то ночью София поняла, что слишком много времени уделяет работе и слишком мало семье. В Раттвике они прижились быстро. София устроилась работать в школу, ее муж, Вигго – на лесопилку. Эрик пошел в восьмой класс. Все было хорошо чуть больше года, а потом началась черная полоса. У Вигго обнаружили рак легких. За этим последовала борьба, в которой Вигго сражался за жизнь, а София – за семью. Эрик стал подрабатывать на лесопилке. Вигго быстро угасал, и София каждый день прощалась с мужем. Она отпускала его медленно. По кусочку. С каждым разом ее сердце давало все больше трещин. Как-то Вигго сказал, что чувствует себя лучше. София не смела надеяться на чудо, но у нее появилась надежда, тихая, несмелая, но все же это была она. Жить стало чуть легче. София и подумать не могла, что все это время их подстерегало еще одно несчастье. Она развешивала белье на улице, когда из дома послышался крик мужа. София бросилась к нему, решив, что тому стало плохо. Она обнаружила Вигго с полными ужаса глазами и телефонной трубкой, зажатой в руке. Звонили с лесопилки. С Эриком произошел несчастный случай. Вигго сообщили, что его сын решил помочь в стяжке бревен после их погрузки. В момент, когда Эрик пытался забраться в кузов, несколько бревен покатилось вниз. Одно из них угодило прямо на юношу. Его придавило насмерть. София и Вигго слишком тяжело переживали это горе. Гибель сына еще больше подкосила Вигго. Не прошло и года – София похоронила мужа вслед за своим ребенком. Позже она всегда повторяла, что ее семью сгубили сигареты, вода и лес.

Вот почему ей хотелось оступиться на ступенях. Иногда горе пересиливает все.

Кровать была достаточно большой, чтобы на ней можно было спать вдвоем. На ее спинке гвоздем было выцарапано: «Я хочу проснуться». Эсбену и Кайсе не пришлось долго ломать голову над значением этих слов. Им тоже хотелось проснуться и освободиться от кошмара, в котором они находились. За неделю Эсбен и Кайса разобрали все вещи, но комната по-прежнему казалась им чужой. Эсбену все чудилось, что вот-вот позвонят родители и скажут, что скоро приедут за ними. Он прислушивался к каждому телефонному разговору Софии, а потом тяжело осознавал, что они больше никогда не услышат голоса ни мамы, ни папы.

Поздним субботним вечером Эсбен и Кайса лежали в кровати. От постельного белья пахло вербеной, между двух больших подушек ютилась глубокая тарелка с хрустящим ржаным печеньем. София сидела возле племянников с книгой в руках. Она только что дочитала им «Рони, дочь разбойника»⁵.

– Почитаешь нам еще? – спросила Кайса.

– Нет, моя дорогая. Вам уже пора спать.

– Завтра же воскресенье, – запротестовал Эсбен. – Еще только девять часов. Никто не ложится спать так рано.

София притворно нахмурилась.

– Что ж, юноша, может быть, в Стокгольме и не ложатся, но в этом доме другие правила, за нарушение которых вам полагается один щелчок по носу, – она отложила книгу на тумбочку и осторожно щелкнула Эсбена по кончику носа.

Кайса улыбнулась. София ей нравилась. Она была чуть-чуть строгой, конечно, но хорошо читала сказки. От ее рук вкусно пахло миндальным маслом. София редко улыбалась, но когда делала это, то лицо ее светлело, разглаживалось и становилось почти добрым.

В окно скреблись худощавые кисти старого ясеня. В первую ночь Эсбен и Кайса испугались этого звука. Держась за руки, они вместе подошли к окну, опасаясь того, что могут увидеть, но снаружи никого не оказалось – только ветви царапали стекло.

София убрала тарелку с печеньем на тумбочку, взглянула на племянников. Они молча посмотрели в ответ.

– Я выключаю свет, – она потянулась к ночнику, щелкнула выключателем, и комната мгновенно утонула во тьме. – Доброй ночи, дети.

София почти пересекла порог, когда Кайса позвала ее.

– Да?

– Ты бы могла немного посидеть с нами? Совсем чуть-чуть.

– Мы быстро заснем! – подхватил Эсбен.

София порадовалась тому, что в комнате было темно. Иначе бы они увидели, как она пытается сморгнуть выступившие слезы.

– Конечно, но не дольше десяти минут.

Она легла между детьми, обняла их обоих за плечи. Эсбен свернулся калачиком и положил голову ей на живот. Кайса осторожно сжала ее ладонь. У Софии защемило в груди. Она не ушла от них ни через десять минут, ни через двадцать. Она прислушивалась к их дыханию и сердцебиению. Вскоре София почувствовала у себя на коже их слезы. Дети плакали безмолвно – без шороха, без всхлипа. Они не хотели, чтобы их утешали – ведь в мире не существовало слов, способных утолить их скорбь. София не пела колыбельных с тех пор, как Эрик был ребенком, но той ночью она постаралась вспомнить нужные слова.

– Спите, мои дорогие. В небе так много звезд. Они, сияя, танцуют на лунном мосту, – ее голос вдруг дрогнул, но она постаралась справиться с этим. – В серебряных туфлях, что легче перышка, туманы крадутся, сны и грезы спускаются, бродят по миру… – София гладила детей по волосам и спинам, думая о том, что должна оберегать их. Они потеряли самое важное. Она научит их жить с этим. – Спите, мои дорогие, в мире довольно и грусти, и радости, чем больше узнаешь – тем меньше понимаешь во всем этом. Дарите сполна – но не ждите ответного дара, когда сны и грезы спускаются, бродят по миру.⁶

Ладонь Кайсы ослабла. Дыхание Эсбена стало глубоким и ровным. Дети спали, но София продолжала петь. Она воскрешала в памяти давно забытые строки и пела их до тех пор, пока не стал оседать голос. Ведь это меньшее, что она могла сделать. София заснула рядом, убаюканная своими же колыбельными и скрипом старого дерева за окном.

В тот день, когда Эсбен и Кайса впервые встретились с братьями Янссон, стояла ясная погода. Несмотря на прохладу, солнце светило ярко, его лучи жадно тянулись к влажной земле, рассеивая утренний туман. В доме стоял приторный тыквенный запах – София готовила вафли на завтрак. Из радио на подоконнике в гостиной доносилась одна из песен группы «Roxette». Эсбен бегал между этажами в поисках теплых носков, а Кайса сидела за кухонным столом, пролистывая школьный учебник по литературе, карандашом отмечая, что стоит изучить до понедельника, чтобы нагнать будущих одноклассников.

София вымесила тесто и выложила его в разогретую вафельницу. На поясе у нее был повязан ситцевый фартук, из кармана которого выглядывал пакетик ванили. Порой София убирала светлые волосы под косынку, когда что-то готовила, но сегодня они были собраны в небрежный пучок. Она поставила чайник и посмотрела на племянницу, сосредоточенно разглядывающую содержание учебника.

– Вы с Эсбеном куда-то собрались?

Кайса в очередной раз отметила что-то карандашом.

– Мы хотели немного погулять.

София кивнула. Ее племянникам не помешал бы свежий воздух, но до этого дня они без особого желания выходили на улицу.

– Хорошо. Позавтракаете и можете идти, – сверху послышался топот. – Если твой брат разыщет свои носки.

– Они лежат рядом с кроватью, – улыбнулась Кайса.

София рассмеялась.

– Я не удивлена.

Кайса закрыла книгу, сползла со стула и подошла к Софии.

– Очень вкусно пахнет. Мы раньше никогда не пробовали тыквенные вафли.

– Вот как, – София взяла большую тарелку и положила на нее первую порцию готовых поджаристых вафель. – Из тыквы много чего можно приготовить. Суп, например. Пирог или печенье. А какая ароматная из нее получается каша!

Кайса заглянула в тарелку, аккуратно потрогала золотистую вафельную корочку.

– А сок? Из нее можно делать сок?

– Конечно. И сок, и молоко из семечек.

На втором этаже хлопнула дверь. В кухне показался Эсбен с парой черных носков в руке.

– Дорогой, аккуратнее с дверьми, – попросила София.

Эсбен кивнул и уставился себе под ноги. София каждое утро просила его не хлопать дверью, а он каждое утро обещал, что этого больше не повторится.

Вскипел чайник. Приготовленные вафли горкой лежали на тарелке. София достала из старенького гудящего холодильника банку кленового сиропа и поставила на стол. Они сели завтракать. Эсбен и Кайса обсуждали, что им стоит взять с собой на прогулку, а София неторопливо пролистывала вчерашнюю газету, уделяя особое внимание некрологам. Она всегда так делала. Временами, когда она натыкалась на знакомое имя, на ее лице появлялось то сожаление, то злорадство. Вскоре с завтраком было покончено, Эсбен и Кайса надели теплые ботинки, похватали с вешалок куртки и вышли на улицу. С собой они взяли только термос и самодельную рогатку. Все это они положили в рюкзак, который теперь болтался на плече Эсбена, когда они шагали по размытой ночным дождем дороге.

– Налево или направо? – спросила Кайса, когда они дошли до развилки.

– Налево.

Им было все равно, в какую сторону идти. Раттвик был для них незнакомым местом, еще необжитым и неизвестным. По пути им встречались дома, похожие на жилище Софии – тоже двухэтажные, крепко сбитые, огражденные низкими старыми заборами. Эсбен и Кайса развлекали себя тем, что пытались угадать, кто живет во всех этих домах. Эсбену чуть ли не за каждой дверью мерещился какой-нибудь зловещий старик или одинокая вдова, чьи мужья один за другим умирали не своей смертью. Кайса поначалу подхватывала его выдумки, но потом они ей наскучили, и она перестала слушать брата. Вместо этого Кайса вглядывалась вдаль, представляя, что прямо за шапками густых лесных зарослей простирается их родной Стокгольм. Она вспоминала прошлую осень, когда они вместе с родителями были в Юргордене⁷. Сначала они отправились в местечко под названием Скансен⁸, где бродили часами, рассматривая старинные постройки – стекольную мастерскую, гончарную, пекарню. Но больше всего Кайсе в тот день запомнился поход в Юнибаккен⁹. Они с Эсбеном с большим удовольствием рассматривали сказочные декорации и наблюдали за представлениями, устроенными актерами. Все площадки были настолько красочными, что создавалось впечатление, будто в каждом домике действительно живут сказочные персонажи. После прогулки они с родителями посетили книжную лавку, а потом поужинали в кафе.

Кайса сощурилась до рези в глазах, пытаясь разглядеть за деревьями шпиль церкви Святой Клары¹⁰, но увидела только непроглядную тьму и волглость лесной чащи. Внезапно ее отвлек какой-то шум. Она прислушалась – это были голоса. Кайса взглянула на Эсбена и проследила его взгляд, направленный в сторону раскидистого вяза. Там были мальчишки. Двое. Примерно их возраста. Один был одет в красную куртку до колен – она была ему велика, рукава свисали до пальцев. Он держал в руках какой-то предмет и постоянно вертел головой, пытаясь рассмотреть что-то в листве. Второй мальчик сидел на примятой пожухлой траве и бросал в ствол дерева небольшие камни. Они отскакивали и падали обратно на землю.

– Да перестань же, Мартен! Ты ее спугнешь, слышишь?

– Отлично. Быстрее домой пойдем.

– Блин! Почему тебе обязательно так себя вести?

– А тебе почему?

Эсбен и Кайса остановились поблизости. Оказалось, что в руках мальчика в красной куртке был зажат фотоаппарат. Он осекся на полуслове и с любопытством посмотрел на Эсбена и Кайсу. Его приятель нахмурился. Он смотрел без любопытства. Настороженно.

– Кто такие?

Кайса вздернула подбородок и наморщила лоб.

– А вы? – резко спросила она.

Мальчик в красной куртке заулыбался.

– Я Клеменс, а это мой брат Мартен. Мы живем в… Ай! Больно! Ты рехнулся что ли?!

Клеменс недовольно посмотрел на брата, который секунду назад метнул в него маленький камешек и угодил им в колено.

– Ты им еще ключи в карман положи, – буркнул Мартен, поднимаясь с земли. Он оказался выше Клеменса почти на голову и явно был старше на пару лет. Мартен стряхнул с рукавов синего свитера налипшую траву, скрестил руки и пристально посмотрел сначала на Кайсу, потом на Эсбена. – Вы откуда тут взялись?

Эсбен поборол желание достать рогатку и самодельный снаряд, чтобы запустить его Мартену в лоб.

– Мы живем здесь. Недавно приехали.

– Откуда?

– Из Стокгольма, – ответила Кайса, не сводя глаз с Мартена.

– Из Стокгольма? Сюда?

Эсбен тоже скрестил руки.

– Да.

– И где вы живете?

– А тебе какое дело? – спросила Кайса.

– Мартен, перестань, – протянул Клеменс, становясь впереди брата. Он растянул губы в извиняющейся улыбке. – Нет, правда. Далеко отсюда живете?

Эсбен смерил Мартена взглядом, посмотрел на Клеменса.

– У Софии Лундквист.

Мартен вдруг расслабился и опустил руки.

– А, так это вы ее племянники.