Цитаты из книги «Я твой монстр. Книга вторая»

Швыряла она метко, S-класс, он такой S-класс, в смысле, они очень меткие, так что в результате отшвыривания перечницы раздался чей-то стон, явно вызванный соприкосновением с данным деревянным предметом.

У Леи Картнер родился сын, у них все было хорошо. А вот у Сейли Эринс – нет. В один из вечеров раздался звонок от нее, и едва я ответила, узрела феноменальное – Сейли перчила мороженое. Ведерко, судя по цвету ванильного мороженого, Эринс уверенно превращала в нечто несъедобное, потому что помимо черного перца, сейчас обильно сыпавшегося на сладость из черной перечницы, там так же находились черные оливки, зеленые оливки, какой-то рыбный паштет, варенье из жгучего красного перца и что-то еще, я даже не смогла определить что. – Ты обалдеешь, но я беременна! – уведомила меня Эринс, отшвыривая перечницу.

Что по делу императора? – тихо спросила. Адзауро усмехнулся, прижал мою голову к своей груди и, целуя мои волосы, ответил: – Разве может один двадцативосьмилетний парень, не особо напрягаясь, убить полторы тысячи шиноби из императорской охраны? Я улыбнулась, посмотрела на него и прошептала: – Нет, это немыслимо. Чи ответил самодовольно-загадочной усмешкой и произнес: – Да, ты оказала мне большую услугу, сильно занизив представления обо мне у окружающих.

Он посмотрел мне в глаза – напряженный, злой, причем на себя, виноватый, нервный. – Чи, я сильно сомневаюсь, что занятия любовью могли повредить ребенку. – Я выясню. – Мне казалось, он ненавидел себя в этот момент. – Факторы риска я перечислила. – Вот эта фраза далась с трудом. – Разберемся, – уверенно ответил он. И почти сразу: – Я постараюсь не трогать тебя. Это было забавное заявление, учитывая, что он уже трогал меня, что мы оба, кажется, едва ли могли существовать без этих прикосновений

Когда Чи выставил врача и вернулся, я лежала на боку, обнимая живот, и давилась слезами. – Кей, – Чи сел рядом, не сдержался, рывком пересадил меня к себе на колени, обнял, – мы справимся. Я обняла его, прижалась мокрым лицом к его плечу и перечислила: – Яд, анабиоз, возбуждающее средство и аллергия на него. Император решил, что я S-класс и дозу использовал убийственную. Мне страшно… – Я рядом. – Он прижал меня к себе крепче. Он был рядом, но сказать, что он нервничал, – не сказать ничего. Таким бледным, отравленным тревогой я еще никогда его не видела.

первым делом взял кровь на анализ, который провел тут же, и сообщил нервному, вконец бледному Адзауро, что я беременна. И вот тогда побледнела я. Радость? Какая, к чертям, радость?! Меня сковал ужас. – Срок? – задыхаясь от тревоги, спросила я. Я очень боялась, что доктор скажет именно: – Шесть недель. – Только не это! – на гаэрском выдохнула я.

Мы не досыпали – нам было плевать. Не доедали, часто забывая про еду, потому что одно соприкосновение рукавами, и к дерсенгам обед, ужин или завтрак. Мы потеряли ощущение мира и строили свой, личный, для себя. А потом что-то пошло не так. Сначала я списала это на переутомление от тех постельных упражнений, после которых не оставалось сил даже двигаться. Потом на еду и слишком поздние завтраки. Но в одно утро я, едва заснувшая после очередной изматывающей нежностью ночи, с трудом добежала до ванной. Чи подскочил мгновенно, догнал, поддержал, придержал волосы. А после напряженный, побледневший от тревоги вымыл меня в душе и вызвал врача, наплевав на все мои убеждения, что все в порядке, просто переутомилась… секс вообще штука утомительная, как оказалось.

Завтракала я часов в… четыре дня, но сказать, что я поднималась с постели с трудом, – это вообще ничего не сказать. У меня болело все тело. Начиная от губ и заканчивая пальцами на ногах. Болела каждая мышца. Словно я вместо одной тренировки замахнулась сразу на десять, значительно переоценив возможности собственного тела, но при том это была самая приятная боль на свете, и плевать, что губы опухли – счастливая улыбка с них не сходила. Чи вернулся, когда я допивала чай. Когда он вошел и увидел меня, его глаза засияли счастьем. Он скинул пиджак у дверей, подошел ко мне, наклонился и прошептал: – Привет, любимая. Наверное, планировался быстрый приветственный поцелуй… но что-то явно пошло не так. В какой-то момент что-то разбилось, и только после я осознала, что давно сижу на руках у Адзауро, и мы все так же целуемся, потеряв счет времени. – А мне никогда не нравился императорский фарфор, – сказал Чи, обозначив, что конкретно разбилось, и вернулся к моим губам.

Мы не спали всю ночь. Мы не спали все утро. В девять раздался звонок из императорского дворца, но Чи ответил где-то через час, когда я уже, кажется, даже дышала с трудом.

Что вы знаете о пытках удовольствием? Чи знал все! И если у меня в тот момент еще оставались чувства, то они остались только на его губах, его пальцах, его прикосновениях. И уже где-то на грани потери сознания я ощутила, как он вошел в меня, позволяя самому себе получить то, что уже довело меня до состояния невменяемости. И никакой боли. Ничего, кроме накатывающего ощущения взрывающихся звезд в моих глазах и неумолимости маниакального удовлетворения в его. Когда мокрый, безумно счастливый и не желающий хоть как-то скрыть это Чи лег рядом и мгновенно собственническим жестом прижал меня к себе, за окном занимался рассвет. За открытым окном! Открытым!