Из столовой раздалось сочное древесное «хрусть!», а следом тонкий скрип старых гвоздей. Призрак сорвался с места, и Полина чуть не застонала от досады. Похоже, Ипполит Аркадьевич, не выдержав ужаса и миазмов, решил покинуть дачу через окно. История с дверью, которая неожиданно оказалась заперта, ничему его не научила.

До того как потусторонец нырнул в столовую, Полина успела прижать к ладони большой палец и крикнуть:

– Слепой!

На этот раз золотая нить достигла цели. Тонкий блестящий ручей скользнул за призраком. Прицепился, закрепился. Полину потянуло следом.

Ипполиту Аркадьевичу хватило ума отползти от окна и затаиться в углу, за креслом. С одной стороны выглядывал длинный нос, обтянутый маской, с другой – каблуки щегольских ботинок. Спрятался так спрятался!

В столовой посветлело. У опекуна получилось освободить окно от одной доски. Ее обломки валялись на полу, щерясь гвоздями, и ржавчина на них походила на запекшуюся кровь. Призрак подлетел к окошку, пару раз ударил по доскам топором, а потом обернулся и прислушался. Бельма на его глазах напоминали луны.

– Глухой! – Безымянный палец присоединился к указательному и большому.

Рука начала недовольно зудеть и подрагивать. Три пальца были загнуты – три нити тянулись к призраку. Полина могла бы вернуть ему ноги, но беспокоилась, что это придаст ему сил. Она никогда ничего не возвращала потусторонцам, лишь забирала.

Оглушенный и ослепший, призрак излучал ярость. Полина знала, что злая энергия недолговечна – как та, которую люди получают от кофе или сладкого, – но пережить прилив было не так-то просто.

Пометавшись по комнате, мужчина застыл в воздухе и снова забормотал:

– Неверные. Неправедные. Многоликий придет, всех вас к ногтю прижмет!

Какой еще Многоликий? В руке засвербело пуще прежнего, и Полина насторожилась: неужели призраки, как и утверждал папа, порой рассказывают о важном? Или Ромаша заговаривает зубы? Вспомнилось, как один потусторонец – первый заказ, на который Полина отправилась без отца, – поскуливал, хныкал и все силился что-то сказать. Поддавшись искушению, Полина подошла ближе, и призрак бросился на нее – с оскаленными зубами и скрюченными пальцами. Если бы она не успела лишить его ног, опрокинув на пол, все было бы кончено.

– Многоликий до вас доберется, до каждого дотянется. Всех неверных, всех неправедных – к ногтю!

«Забалтывает, наверняка забалтывает», – решила Полина. В словах призрака не было никакого смысла. Как и в словах любых потусторонцев. Папа, будучи медиумом, проявлял к ним излишнюю снисходительность. Он даже отворачивался или выходил из комнаты, чтобы не видеть, как Полина расправляется с ними.

– Многоликий…

«Довольно».

Полина, загнув средний палец, крикнула:

– Занемог!

Хозяин дачи не мог ни видеть, ни слышать ее – и не имел шансов увернуться. Ослабев от трех нитей, от четвертой он должен был быстро зачахнуть и кануть в небытие – где ему самое место. Пассажирам и нарциссам хватало нескольких доз золотой магии, чтобы отправиться в мир иной. С другими семействами, стоящими выше в отцовской классификации, работалось сложнее.

Малиновый вихрь метнулся наперерез, увлек за собой Ромашу и рассыпался по комнате гулким хохотом, точно далеким громом. Золото нити растворилось в золоте дневного света, бьющего в брешь между досок. Малиновая дама меньше всего хотела, чтобы игра так скоро закончилась.

Взвившись к люстре, мужчина наугад махнул топором, попал по цепи, и хрустальный каскад хлынул вниз – на стол, на гниющие яства, на рыжеусого. По комнате пролетели звон и грохот. Подвески, как застывшие слезы, омыли труп с головы до ног и брызнули в стороны.

– А я так любила сие паникадило, – вздохнула малиновая дама.

Будто услышав ее, Ромаша взвыл и заметался из стороны в сторону. Он, верно, надеялся попасть по возлюбленной или незваным гостям, но вместо этого устроил бойню собственному дому. Чтобы крушить все вокруг, ему не нужны были ни зрение, ни слух, ни возможность ходить. Он рубил потолок, стены и буквально раскачивал всю дачу. Она, точно избушка на курьих ножках, шаталась и подпрыгивала.

Полина нырнула за кресло, где прятался опекун, и тронула его за плечо. Ипполит Аркадьевич заголосил, замахал руками и чуть не повалился на спину, как беспомощный майский жук. В его лице не осталось ни кровинки.

– Уходим. – Полина схватила опекуна за грудки, не давая упасть.

– Как?! – простонал тот.

Хороший вопрос. Поднимешься по лестнице на второй этаж – только загонишь себя в ловушку. Спустишься в подвал – завалит обломками сверху. Полина почувствовала себя героем былины: направо пойдешь – коня потеряешь, налево – смерть найдешь. Она бросила взгляд на хозяина дачи. Тот двигался быстро, судорожно, точно в припадке. Только что метался под потолком, а вот уже с ревом вылетел за дверь. Успеть набросить на него новую нитку почти невозможно. Разве что повезет.

Дом трещал по швам. Полина чувствовала его неустойчивость и шаткость. Пол вздрагивал и полз, словно ледник по склону, и с хрустом ломался под ногами. С потолка постоянно летела труха – так много, что стало трудно дышать.

Сверху раздались тяжелые удары: призрак бросился крушить второй этаж. Золотые нити поволокли было Полину за собой, но она мысленно приказала им растянуться. Сработало, всегда срабатывало, хотя Полина всякий раз готовилась к худшему: сложно быть уверенной в результате, когда ничего не знаешь о природе собственного дара.

«Музыканты, поэты и архитекторы тоже не понимают, откуда взялись их таланты. Важно лишь одно: умение управляться с ним», – говорил папа, когда она приходила к нему с расспросами. У Полины не повернулся бы язык сравнить свой дар с поэтическим, уж скорее с Мидасовым, но папе было можно.

– Продолжай ломать доски, а я покараулю у двери.

Возле стола тотчас возникла малиновая дама.

– Суаре только началось, я вас никуда не отпускала, – с придыханием произнесла она. – Вы мои самые последние гости и останетесь здесь до конца. До самого конца.

Рана на ее шее так и притягивала взгляд. Заметив, что Полина смотрит на отметину топора, дама с удовольствием опрокинула голову. Среди рваной темной ткани белели обломки шейных позвонков. Это совсем не походило на забавный грим, который наносят в канун Всех Святых, чтобы изобразить ожившего мертвеца. В обрывках и осколках все еще горела боль. Нестерпимая и настоящая.

Не сводя взгляда с призрака, Полина отчеканила:

– Ипполит Аркадьевич, ломай доски.

– Приятно познакомиться, Ипполит, – протянула малиновая дама. – Вы, смотрю, настоящий денди, да только мертвечиной несет за версту.

Она то ли намекала на расправу, то ли просто перепутала: запахом мертвечины давно пропитался весь дом. Крякнув перепуганной уточкой, опекун поволок себя к окошку. Полина, прикрывая, двинулась вслед за ним.

Пухлые губы малиновой дамы растянулись в усмешке, а затем потемнели, иссохли и съежились. Обнажились гнилые зубы, обвисли и потускнели щеки. Высокая прическа опала, волосы рассыпались по плечам и истончились до состояния паутины.

Полина бесстрастно наблюдала за представлением. Ничего нового, ничего удивительного – типичное поведение нарцисса. Поняв, что спектакль не произвел должного впечатления, малиновая дама бросилась на Полину. Золотая нить врезалась призраку в грудь, отбрасывая к двери. Полина мысленно похвалила себя, что не израсходовала все запасы на хозяина, – вот и хозяйке досталось.

Вперив в Полину тяжелый взгляд, та просипела что-то, но голос утонул в треске ломающихся досок. А треск – в страшном грохоте: в столовой частично рухнул потолок.

На голову Полине полетели куски дерева и какое-то крошево. Паркет под ногами стал расползаться быстрее, как истертая, застиранная ткань. Полина попятилась.

– Готово! – крикнул Ипполит Аркадьевич.

Его «готово» оказалось небольшим проемом, при беглом взгляде на который нельзя было сказать, пролезешь или застрянешь. Подхватив кресло, Ипполит Аркадьевич швырнул им в окно. Взметнулось облако пыли, и стекло, пробитое ножкой, брызнуло наружу. Поболтав креслом из стороны в сторону, чтобы расширить пробоину, Ипполит Аркадьевич отбросил его. Под звуки гибнущего дома он прикрыл глаза воротником и нырнул в проем. Следом прыгнула Полина.

Ипполит Аркадьевич упал на доски веранды, Полина – на Ипполита Аркадьевича. Оба тотчас вскочили. С легкостью перемахнув через поручень, опекун обернулся и протянул руки, чтобы помочь своей подопечной. Полина подобрала юбку, села на перила и соскользнула вниз. Они припустили прочь. Отбежав на безопасное расстояние, обернулись.

Раздался дикий призрачный вой, и дача с грохотом сложилась внутрь, как раздавленный пряничный домик.

Нити, тянувшиеся от руки Полины, лопнули и растворились. Она разжала пальцы, пошевелила ими и поскорее натянула перчатку. Сплюнула труху, набившуюся в рот. Отряхнула волосы от щепок. Поправила юбку и поглядела на опекуна.

Он сидел в траве. Острые коленки, обтянутые черной тканью брюк, походили на пики гор в безлунную пасмурную ночь. Маска висела на одном ухе. Ипполит Аркадьевич держался за голову и слегка раскачивался из стороны в сторону.

Нужно было идти – невдалеке их поджидала машина, – но никто не двигался с места. Полина фыркнула, представив, как водитель Губернатора все это время помирал со скуки. Ему запретили брать с собой телефон, чтобы никто не смог отследить место.

Наконец, не сговариваясь, Полина и Ипполит Аркадьевич побрели к дороге. Задание они выполнили. Правда, частично: труп нашли, но не забрали. Впрочем, Полина не сомневалась: у Губернатора есть люди, готовые без лишних вопросов достать мертвеца из-под обломков. Призраки им больше не грозят. Привязанные к своему дому, они сгинули вместе с ним.

Водитель, окинув взглядом замызганную одежду, спросил:

– А где жмур?

– Вон его могильный холм. – Ипполит Аркадьевич махнул в сторону разрушенной дачи. – Если есть лопата – милости прошу!

Больше водитель не проронил ни слова. Сели, поехали. По пути в город Ипполит Аркадьевич тоже молчал, и в его безмолвии таился огонек, бегущий по фитилю. Стоило переступить порог квартиры, как опекун взорвался бранью. Таких выражений Полина еще не слышала, хотя Ипполита Аркадьевича нельзя было назвать сдержанным и благовоспитанным человеком. Бледный до лиловости, он ушатами выливал все, что скопилось в душе.

Полина вздохнула, достала из сумочки отцовскую флягу со святой водой, открутила крышку и плеснула Ипполиту Аркадьевичу в лицо. Тот вздрогнул, заморгал. Утершись рукавом, недовольно уставился на Полину. Выглядел Ипполит Аркадьевич как человек, который впервые за долгое время прилег поспать, а его наглым образом разбудили.

– Чтоб я еще раз, – процедил он.

– Сам виноват, – отрезала Полина. – Зачем наврал Губернатору, что всегда сопровождаешь меня на охоте? И это… – Наморщив нос, она процитировала: – «Помогаю святому дитю избавлять мир от сатанинских отродий»?

– Ну, это же Губернатор. – Ипполит Аркадьевич задвигал желваками: мол, трудно не прихвастнуть перед важной персоной.

Обычно заказы поступали через секретаршу Губернатора, а тут позвонил он сам. Вызвал к себе и дал задачу со звездочкой: найти пропавшего человека, да еще в доме, населенном призраками. Полина догадывалась, как рыжеусый попал на дачу: члены общества Менделеева сами сняли защиту, чтобы помощник Губернатора посмотрел на дом. Разумеется, снаружи. А вот внутрь его, не иначе, завела глупая бравада. Не заманили же его, не силком затащили? Рыжеусый, небось, не верил во всю эту потусторонщину. Обычно люди понимают, что перед ними чудовище, когда оно откусывает им голову. Не раньше.

Скупо рассказывая о деле, Губернатор медленно, с нажимом катал по столу ручку с изображением сфинкса, словно раздавливая крохотных врагов. А когда закончил, тяжело посмотрел на Ипполита Аркадьевича и сказал: «Поедете с Полиной. Две пары глаз лучше, чем одна. Пришлю водителя».

– Наконец-то я смогу ходить на деловые встречи без тебя, – пробормотала Полина: она искренне недоумевала, почему отец обязал опекуна таскаться с ней к Губернатору вплоть до восемнадцатилетия. – Одно не пойму: зачем ты вышел из машины? Отсиделся бы, и все.

Ипполит Аркадьевич возмущенно фыркнул, словно Полина задела его честь. Благо долго обижаться было не в его духе. Короткий путь от коридора до гостиной – и настроение опекуна снова пришло в норму.

– Так что мы ему скажем, Губернатору? – полюбопытствовал он. – Кто из двоих прищучил усатого? Ставлю на дамочку.

Надо было бы разойтись по спальням и сменить грязную одежду, но Ипполит Аркадьевич рухнул в кресло, и Полина последовала его примеру. Взгляд скользнул по высокой коробке, стоящей рядом. Она нелепо смотрелась в окружении четырех винтажных английских кресел. Внутри томился обеденный стол: тяжелые ножки в виде львиных лап, столешница с лиственным узором – все обложено войлоком. Не завелась ли в нем моль? Грузчики хотели перевозить стол целым, не разбирая и не упаковывая, но папа настоял, что так безопаснее. Красивые вещи с мистической историей были его слабостью. Конкретно этот стол, по преданию, участвовал в знаменитом столоверчении Владимира Даля: когда дух Жуковского явился к нему и напомнил, что его стихи из рук вон плохи.

Грузчики, по недогляду Ипполита Аркадьевича, оставили коробку нетронутой. А самим доставать и собирать стол было недосуг. Да и тягостно это: смотреть на еще одну любимую папину вещь.

– Не знаю. – Полина медленно покачала головой, отвечая на вопрос Ипполита Аркадьевича. – Что-то здесь не так. Еда, глаз…

– Какой глаз?

– Неважно. – Она отмахнулась, пожалев нервы опекуна: на сегодня с него хватит.

В голове промелькнуло: «Этого, говорит, не тронь. А этих-то трону». Под «этим» призрак, похоже, имел в виду рыжеусого. А под «этими» – Полину и ее опекуна. Оставался только один вопрос: кто, собственно, сказал «не тронь»?

А может, Полина ищет смысл там, где его нет? Пытается расшифровать белиберду – лишь для того, чтобы найти подтверждение папиным словам? Уж больно хочется разрешить противоречие. Он считал, что призраки обладают особыми знаниями, недоступными живым. Полина думала иначе, но постоянно искала опровержение. Ей так хотелось, чтобы папа был прав. Всегда, во всем. Даже в том, как поступил с ней.

Полина повела плечами, и с них посыпалась древесная труха.

– Успел сфотографировать труп?

Кивнув, опекун положил телефон на коробку. В руки давать не стал: за время работы на семью Тартаровых у Ипполита Аркадьевича сломался не один мобильный. Любая техника, которой касалась Полина, магическим образом приходила в негодность. Один телефон – разумеется, последняя модель с прекрасной камерой, памятью как у слона и заоблачным ценником – даже вспыхнул синим пламенем от легчайшего прикосновения Полининых пальцев.

Она скользнула взглядом по размытому фото. Первым шло селфи – Ипполит Аркадьевич не сразу переключился с фронтальной камеры. На снимке он дико, как напуганная лошадь, косил глазами. Чуть съехавшая маска обнажала искривленный угол рта.

– А знаешь ли ты, – удалив первый кадр, опекун принялся листать галерею, – кем был наш покойничек?

– Он работал на Губернатора.

– Да, как и половина города. Но у него была и основная профессия. Очень интересная.

Палец перелистнул еще одно фото и застыл. На паркете валялись раскрытые документы. Маленькое фото рыжеусого, имя-фамилия, какая-то печать – все слишком размытое, чтобы разобрать. Полина вопросительно взглянула на Ипполита Аркадьевича.

– Следственный комитет, – пояснил он. – Корочка валялась под креслом. Да, я не просто прятался там, а проводил, как ты это называешь, рекогносцировку. – Опекун самодовольно сверкнул зубами.

Стоило ему снова взглянуть на фото, и усмешка померкла. Со следственным комитетом, как и с другими подобными структурами, у опекуна были натянутые отношения.

– Губернатор об этом не предупреждал. – Полина в задумчивости потянула за прядь, выбившуюся из пучка.

– Я вот что подумал, Полина Павловна. – Когда Ипполит Аркадьевич называл ее по имени-отчеству, копируя манеру самой Полины, дело было нечисто. – Мне бы, как в старину говорили, на воды. Здоровье подлечить. А заодно старушку-мать проведать. Она у меня сейчас, кажется, в Баден-Бадене. Проживает остатки наследства покойного батюшки. – Опекун натянул улыбку. – А ты не переживай, одну не оставлю. Надо исполнить волю Пал Саныча и найти тебе компаньона.

Полина скривила губы.

Он по-своему истолковал ее гримасу:

– Будешь скучать?

– Не смею тебя удерживать. – Откинувшись на спинку, Полина скрестила руки на груди. – Но компаньон мне не нужен. Я могу и хочу работать одна.

Конечно, наличие медиума в команде означало больше заказов. Папины услуги всегда пользовались большей популярностью, а Полина шла так, довеском, на всякий случай: вдруг призрак забалует. Вызовут какого-нибудь дядюшку, чтобы поведал безутешным родственникам пароль от банковского аккаунта, а он возьмет да взбунтуется. Начнет выть, по комнате метаться и лампочки колотить. Тут-то Полинин талант и пригождается. Ослепленного, оглушенного и обессиленного проще допрашивать. Такие услуги, конечно, оплачивались по двойному тарифу.

Однако Полина знала: без заказов она не останется. Губернатор, например, никогда не просил вызывать призраков. Только отправлять восвояси. Ее это полностью устраивало.

– Я говорю не про медиума. – Ипполит Аркадьевич догадался о ходе Полининых мыслей. – А про того, кто подстрахует. И на кого в случае необходимости можно будет все свалить. – Он едва заметно подмигнул.

Его маравихерские замашки всегда заставляли Полину закатывать глаза. Вот и сейчас она возвела взгляд к потолку.

Возвести-то возвела, но задумалась.

– Да и Пал Саныч велел найти тебе компаньона. – Ипполит Аркадьевич немедля подлил масла в огонь сомнения. – А в этом доме, сама знаешь, его слово – закон.

Помолчав, Полина кивнула:

– Хорошо, попробуем. У нас будет три попытки, не больше. Если не выйдет, значит, не судьба. – Она побарабанила пальцами по подлокотникам. – Вот кто мне нужен. Человек с хорошей восприимчивостью к потустороннему. Умеющий подчиняться приказам. И бесстрашный. Если поможешь такого найти… – лицо и голос Полины оставались невозмутимыми, но внутри волчками крутились эмоции, не до конца понятные ей самой, – освобожу от обещания, данного отцу.

Ипполит Аркадьевич крякнул, пробормотал: «Ах вот как, прекрасно» – и отвернулся к окошку. За ним стояла темная апрельская ночь, ждущая, когда наконец можно будет одеться во что-нибудь посветлее.

Полина поднялась с кресла. Надо было положить глаз в холодильник.

* * *