Глава восьмая

Очередной допрос проводил новый следователь, точнее не следователь, а как он представился – «дознаватель». На нем была форма сотрудника НКВД, с тремя шпалами в петлицах, назвался Сергеем Семеновичем, о должности и фамилии умолчал. Протокола не вел и все всматривался в лицо Иволгина, как будто хотел кого-то в нем узнать.

– Я внимательно прочитал уголовное дело по факту пожара на конюшне и материалы на Вас. Вы, наверное, знаете, что директор конезавода расстрелян?

– Я первый раз об этом слышу. Ваш предшественник мне никогда ничего не говорил, он только вопросы задавал, и на некоторые из них я объективно не мог ответить.

– Прошу меня называть по имени – отчеству. Думаю, правила вежливого обращения друг к другу Вами еще не забыты?

– Их я стал забывать за ненадобностью. Причем здесь форма общения? Я рассказал все, что знал. Чего не знаю, говорить не буду и подписывать тоже.

– Вы же видите, я протокола не веду. Итак, Вы оказались в харьковском поезде по причине поиска семьи. А кто Вам сказал, что искать надо в этом направлении?

Иволгин похолодел. Они что знают о проживании семьи в Эстонии? Неужели Вольдемар засветился в чем-то и потащил за собой жену, сына, тещу?

– Сергей Семенович, в те лихие годы жизнь в столице немке по происхождению, жены царского офицера, могла завершиться у первого матросского патруля. Направление одно – на юг под крыло армии Деникина, затем в Крым к Врангелю, далее в эмиграцию и уж потом полная неизвестность.

– Если бы Вы добрались до Ростова, вступили бы в Добровольческую армию?

– Да, а куда было деваться? В противном случае расстрел, что здесь, что там.

– И воевали бы на стороне белых?

– Сергей Семенович, скажу нет, буду выглядеть идиотом. Не хочу, ох, как не хочу изображать из себя того, кем не являюсь.

– А когда все улеглось, не искали семью?

– Когда все улеглось, у меня уже была вторая жена. Знаете, как тяжело привыкать к мысли, что ты неполноценный, с одним глазом? А потом нашлась работа по душе. С лошадками оттаял, стал забывать все плохое. Как же я благодарен этим божьим существам.

Новый экзекутор делал какие-то записи в своем блокноте:

– Знаете, Иван Алексеевич, мне было приятно с Вами познакомиться. Не против, если встретимся еще раз?

– Звучит как издевательство. Куда мне деваться-то?

– Дежурный….

Следуя по коридору, Иволгин размышлял: «Сергей Семенович, наверное, годился бы ему в сыновья». И снова кольнуло где-то внутри: «Как там мой Сашка? Кем стал? Счастлив ли?». «Образованность опера, его воспитанность, умение обращаться с людьми, находящимся в полной от него зависимости, формировали благосклонное к нему отношение. К портрету опера можно добавить его мужественный вид, высокий рост, военную выправку и физическую развитость. Похоже научились в НКВД подбирать и готовить кадры. Подобное впечатление на меня производили контрразведчики той старой Царской армии».

Иволгин оглянулся и со страхом подумал: «За такое сравнение можно без суда и следствия схлопотать десятку без права выхода на свободу».

Когда Иволгина привели в камеру, первым к нему бросился циркач. Вопросы касались одного:

– Что нового?

Монах приблизился чуть позже со словами:

– Вижу озадачен, не знаешь, что и предположить. Ладно, доставать тебя не буду. Уляжется все, тогда и поговорим.

Но поговорить не пришлось, ночью вошел конвой и приказал Иволгину идти на выход с вещами.

В новой камере сидельцев не было. Стояло две кровати и одна тумбочка. Все было основательно привинчено к полу. Последнее заставило Иволгина немного испугаться. Но хладнокровие – черта, неоднократно выручавшая его из беды, вернула правильное направление мысли. Если бы хотели расстрелять, вытащили бы из той камеры. Он же не император Фридрих, чтобы вести с ним какие-то игры.

Вернувшись к личности дознавателя, Иван еще раз восстановил детали его поведения: обороты речи, манеру держаться. Никакого сравнения не было с охранителями нового порядка, которых он встречал ранее и о которых много слышал от знакомых. Мысли прибежали из далекого прошлого. Похожего офицера он знал в былые времена. Тот служил в разведочном отделе и славился талантом водить противника за нос. Судя по всему, Сергей Семенович разведчик и опытный агентурист. Но чем он, бывший офицер, бывшей армии, бывшей империи, немолодой инвалид может быть интересен разведке. Если считать по-старому, то он деклассированный элемент и в лучшем случае разночинец. Получается, что дело не в Иволгине. Неизвестно, чем занимается Вернер. Эстония издавна служила подмастерьем у Германии. В конце концов Иван запутался в своих рассуждениях и незаметно для себя заснул.

К поискам истины он вернулся уже утром. Мысль работала четко и ясно. Советы интересуют разработки Вернера в области радийной связи.

– Ну что, Иван Алексеевич? Вам понравилось в новых, с позволения сказать, апартаментах? Конечно не «Савой» или «Англитер», но противных рож поменьше, да и воздух совсем другой, – начал вторую беседу Сергей Семенович.

– Весьма Вам признателен, но скажите, давно живу, что хотите взамен? Чем буду обязан?

– Иван Алексеевич, Ваш настрой мне понятен. Понимаю, многовековая монархия, традиции, закрепленные историей… Этого никто не отрицает. Попробую никого не обличать, не обвинять, подойдем с позиции – каждая сторона в определенный исторический период хотела для России и ее народа процветания. Это движущий мотив и тех, и этих. Вы же хотите быть посередине. Не получится. А вернее получится так, что и те, и эти будут считать Вас врагом. Вы умный человек, должны понять меня и занять какую-то сторону. Оставаться хорошим и здесь, и там, значит, быть сволочью.

– Положим, я занимаю Вашу сторону. Что должен тогда делать? И с ходу еще один вопрос:

– Разрешено ли мне свидание с гражданской женой? Здесь нет подвоха. Просто давно Антонину не видел.

– Иван Алексеевич, если Вы думаете, что я с широкой улыбкой и распростертыми объятиями дам добро, то ошибаетесь. Отвечу так, всему свое время. Мне очень нужен ответ на мой главный вопрос. А теперь скажите – опер достал из пачки фотографию размером девять на двенадцать, на которой был изображен мужчина лет сорока, в пиджаке, сорочке, галстуке. На Иволгина смотрел постаревший поручик Прохоров.

– Вы знаете этого человека?

– Это поручик Прохоров Тимофей Романович. Знал его как храброго и дисциплинированного офицера.

– А вот этого субъекта знаете?

Сергей Семенович достал такую же фотографию, на которой был изображен мужчина старше Прохорова, но совершенно незнакомый Иволгину. Отрицательно помотав головой, Иван Алексеевич услышал настораживающий вопрос:

– Среди Ваших однокурсников по училищу проходил Очкасов Сергей Иннокентьевич.

– Да, впоследствии жандармский ротмистр. Служба в охранке досталась ему «по наследству», от отца. Большего не знаю.

– Никогда с ним не встречались? Говорят, он проявлял активный интерес к своим сослуживцам.

– А что Вы имеете в виду?

– Его появление в доме вашей гражданской жены или по месту вашей работы на конезаводе.

– Во-первых, про Антонину он не знает ничего. Он уверен, что моя жена по-прежнему Зинаида Иволгина. Что касается конюшни, то диверсия такого уровня стала бы оскорблением для ротмистра. Он хваток и ловок, ему было бы под силу поднять Крондштадский мятеж или ограбить Ньюйорский банк.

– Вы случайно сказали про ограбление банка, или вам кое-что известно?

– Я позволил себе порассуждать, а вы сразу стали искать фактуру. Что же мне теперь каждое слово взвешивать?

– Уж потрудитесь нести ответственность за каждое свое междометие.

Снова мысли одолели Иволгина. Сергей Семенович очень машет на дворянина, но по возрасту никак не мог получить воспитание при дворе. Породу никуда не спрячешь. Иволгин для себя решил, что парень скорее всего незаконно рожденный от какого-нибудь бывшего деятеля. Такие примеры знает русская история в огромном количестве.

– Что вы можете сказать о бывшем поручике Кондратьеве?

– Почему бывшем? Его что убили? – Иволгин пытался тянуть время, чтобы осознать осведомленность опера о его бегстве из-под расстрела.

– Нет, его не убили. Он по-прежнему живет в селе Гореносово, и матушка его по-прежнему занимается врачеванием.

Иволгин плохо знал Кондратьева, а его матушку в глаза не видел. Но ведь был еще отец Мефодий и полковник Хвостов. Дальше Сергей Семенович спросил, что могло связывать поручика Кондратьева и ротмистра Очкасова. Тут уже Иволгин совсем запутался и решил, что лучше помолчать.

– А ваше бегство из-под расстрела в Опочке? – продолжал расспросы Сергей Семенович.

Пришлось все рассказывать от начала и до конца, от приговора до посадки в харьковский поезд.

Встречи продолжались. Иволгин к первым впечатлениям о Сергее Семеновиче добавил еще одно – его собеседник опытный волкодав. Такие, если вцепятся зубами, то уже никогда не отпустят.

Постепенно Сергей Семенович вытащил все из Иволгина вплоть до мелких деталей.

Находясь в новой обстановке, в камере с одним соседом, очень безразличным ко всему, Иволгин вернулся к своим воспоминаниям о Зинаиде и сыне. Теща оказалась настолько безликой фигурой, что Иван Алексеевич, прожив с ней под одной крышей несколько лет, не видел ее ни в настоящем, ни в будущем. Зинаида всегда считалась рациональным зерном семьи, лаконичность и деловитость во всем. Иван даже и не подозревал, сравнивая ее с Антониной, что женщины могут быть другими, что они вообще очень разные, хорошие или плохие, но каждая по-своему. Он, конечно, мог написать на адрес Вернера после стихания лихорадки в жизни России.

Наверное, ощущение собственной неполноценности, возникала тема – а что он может дать близким? Тогда подсказал Очкасов. Теперь, если Иволгин напишет письмо в буржуазную страну, его «вычислят как враждебного элемента», и последствия будут непредсказуемыми. Если написать от третьего лица, можно подставить и Вернера, и Зинаиду. Там тоже за связь с Советами по головке не гладят. Искать выездного посредника, так они все под колпаком НКВД. А еще, если быть до конца откровенным перед собой, причина бездействия в том, что он встретил Антонину. Она вошла в его жизнь незаметно, постепенно подменив собой все то, что было прежде. Ведь от Иволгина ничего не требовалось, кроме одного – быть рядом с Антониной. И он был убежден, что эта женщина годами копила нежность и любовь к своему будущему мужчине. И эти чувства нашли выход после их знакомства. И сейчас в камере, вдыхая хваленый опером воздух – смесь человеческих нечистот, дезинфекции и супа, Иван представлял свидание с Антониной. И вот однажды ему разрешили свидание с ней.

На свидание Антонина пришла с маленьким узелком, в котором лежало несколько картофелин, два яйца и кусочек сала. Время, отпущенное на их встречу, было очень коротким. Они почти не разговаривали, а только смотрели друг другу в глаза, в которых каждый находил ответы на свои вопросы. Антонина старалась выразить на лице улыбку, но глаза выдавали ее грусть и тоску. Она не могла понять, так же, как и Иван, что у них впереди?

После свидания, вернувшись в камеру, Иволгин вспомнил свою первую жену Зинаиду, да так отчетливо и ясно, что стало не по себе. Смогут ли они встретиться? Как это произойдет? Иван был уверен, что Сашка поймет его.