Глава десятая

Иволгина ввели в комнату для допроса. Знакомая обстановка, крашенные синей масляной краской стены, стул следователя, табурет допрашиваемого, между ними стол. В углу тумбочка, графин с водой и стакан. Окно с решеткой.

Сергей Семенович стоял у окна и смотрел на тюремный двор, расставив ноги и раскачиваясь на носочках. Руки заложены за спиной. Любимая поза многих офицеров. Иволгин и сам любил так стоять в минуты раздумий.

И вдруг опер с хорошим берлинским произношением стал декламировать стихи классика немецкой поэзии Генриха Гейна.

 
– Мы пели, смеялись, и солнце сияло,
И лодку веселую море качало,
А в лодке, беспечен и молод, и смел,
Я с дорогими друзьями сидел.
 

Сергей Семенович повернулся, поздоровался и спросил, узнает ли Иволгин автора и само стихотворение.

– Автора я узнал, а вот это стихотворение никогда не слышал, да и трудно Гейна знать всего. Произведений у него много, но, в основном, лирика, которая мало подходит для сегодняшней жизни, во всяком случае, моей.

Опер продолжил:

 
– Но лодку разбило волненье стихии,
Пловцы, оказалось, мы были плохи,
На родине все потонули друзья,
Но бурей на Сену был выброшен я.
 

– Вот это лирика, ничего себе! Я хотел предложить Вам такую игру, начинаю рассказывать, а Вы продолжаете. Если вдруг пробел в информации, я восполню.

– Ну, что же, – насторожился Иволгин, – согласен. А чем вся история с лодочником закончилась? У Гейна ведь всегда присутствует логика событий.

 
– И новых нашел я товарищей в горе,
И новое судно мы наняли вскоре,
Швыряет, несет нас чужая река,
Как грустно! А родина так далека.
 

– Когда-то, давно я случайно узнал каким является попутный ветер. Вы знаете? – заговорил Иволгин.

– Наверное тот, который наполняет паруса, все паруса.

– Куда такой ветер дует?

– Понимаю, что в корму.

– Я тоже так думал. Но ошибался. Попутный ветер дует в бок корабля, под острым углом, по ходу движения. Такой ветер называется «вымпельный».

– Спасибо! Теперь буду знать и постараюсь учитывать далее.

– Итак, в начале 1917 года Вы правдами и неправдами вывезли семью – жену, сына и тещу – в Эстлянскую губернию, подальше от беспорядков в центре. Поселили в Ревеле у своего бывшего подчиненного эстонца Вольдемара Вернера.

Иволгин похолодел. В голове пронеслось постоянно ожидаемое в подсознании «вот и попался». Страх прошел, остался стыд. Стыд за свою трусость, вранье, потерю достоинства. Но, как всегда, он быстро взял себя в руки.

– Совершенно верно, – и с иронией добавил, – гражданин начальник. Сам же после октябрьских событий устал находиться в состоянии чуть-чуть не расстрелянного. Откликнулся на призыв генерала Алексеева. Пытался уехать на Дон. Но вот та самая злосчастная драка в поезде…. Она развернула мою жизнь на 180 градусов, и поплыл я дальше по течению. Но скажу, что последние несколько лет был счастлив. Впервые после семнадцатого года чувствовал себя человеком. Маленьким, униженным, без привычных обязанностей и прав, частенько полуголодным, но счастливым. И снова случайность и опять поворот. Арест. И все.

– Что Вам известно о сегодняшней жизни своей первой семьи?

– Как ни цинично, но я боялся установить с ними связь. Боялся потерять то маленькое счастье, которое меня вдруг посетило. Боялся быть пойманным и наказанным за прошлое и настоящее. Если нужно что-то подписать, давайте, я сделаю это. Помру каким-нибудь шпионом или террористом.

– Хочу сообщить, что Ваша первая жена вышла за муж за господина Вернера. Уже давно. Сын Александр по жизни и по документам теперь Алекс Вернер. Он считает Вольдемара своим наставником, но знает, что у него был отец, который погиб в первую мировую. Знает, что раньше проживал с матерью и бабкой в Петрограде. Этот период он конечно не помнит.

– А как баронесса, простите теща?

– Старушка сначала нашла друга в Таллине, замужеством это не назовешь, но жили они под одной крышей. Затем она поддалась на уговоры взявшейся из небытия родни и уехала в Германию. Об этом трубили все немецкие газеты. «Зов крови не знает возрастных границ», «Баронесса Грайнерт наконец обрела Родину» и т. д.

– Баронесса в своем репертуаре, ее поступки меня часто удивляли. Хорошо, что сын и бывшая жена считают меня навсегда исчезнувшим из их жизни. В этом, видимо, есть своя логика событий.

– Как у поэта. Но там автор остается жив, находит новых друзей, нанимает новую лодку. Может быть, теперь он станет хорошим пловцом?

– Я понимаю, я догадываюсь, к какому логическому завершению мы подходим. Хотите сказать, подул «вымпельный» ветер?

– Пусть будет так, пусть дует «Вымпельный» ветер.

– Ну что ж, можете меня считать привлеченным к сотрудничеству с НКВД.

– Пропущу мимо своего внимания Вашу злую иронию. Продолжу то, что мне известно о жизни Вашей семьи в Эстонской республике. Вольдемар Вернер в середине двадцатых годов стал заметным ученым в области радийной связи. Немцам по Версальскому договору очень многое запрещалось в военной сфере. Нация дисциплинированная и весьма осторожничала во всем, что касалось этой темы. Но под большим секретом у нас готовила летчиков, танкистов. И где-то, наверное, еще находила уловки. Именно в это время маленькая фирмочка Вернера стала обретать благополучие. Вся деятельность филиала Вернера прикрывалась исследованиями в области каких-то эфемерных открытий. Пока мы раскачивались, немцы дали Вернеру почувствовать запах больших денег. У его семьи, кроме квартиры, которую Вы хорошо представляете, появился загородный дом, приличный участок земли, кусок леса, автомобиль. Но за пределы республики ни он, ни жена, ни сын никогда не выезжала. Немцы поработали и в этом направлении.

– Так что же сын?

– Он закончил Тартусский университет, по образованию инженер. Отчим обучил его всему, что знал и умел сам. Алекс занимает значимое место в филиале. Он правая рука Вернера. Даже в части, касающейся протокола, принимает и сопровождает делегации из Германии. Безупречное знание немецкого языка расширяет его перспективы.

– Сергей Семенович, но кое-что Вы рассказываете в прошедшем времени. Не трудно догадаться, что в положении семьи произошли некоторые изменения.

– Произошли. Они все трое исчезли. Вернее, уехали. Но куда и каким путем, выясняем. Пока безрезультатно, но скорее всего – в Германию. Вот каким путем, остается тайной. Вы поймите, Иван Алексеевич, радийная связь сегодня, а в будущей войне особенно…

– А Вы что же полагаете, что война скоро случится? Судя по тону газет и по досужим разговорам, у нас с немцами мирный договор.

– Иван Алексеевич, я не узнаю в Вас офицера. Вы забыли, что порох всегда должен быть сухим. Так вот радийная связь – дело новое, но очень – очень необходимое. К примеру, возьмем питание раций. Батареи очень чувствительны к влаге, морозам, жаре, тряске. Сроки их активного состояния ограничены так, что батареи постоянно нуждаются в проверке и замещении. А вес? А размер? Представьте себе батарею величиной с плитку шоколада очень длительного пользования. Да за такой подвиг любое государство озолотит изобретателя, а секрет будет хранить, как зеницу ока. Я не технарь, не связист, но давайте произнесем фразу: «Не правда ли, хорошая погода».

Сказано четко, ясно, с обычной скоростью и нормально воспринимается нашим с Вами слухом. Но перенесем эту фразу на звукозаписывающую аппаратуру. Магнитная лента вращается с определенной скоростью. Если скорость увеличить, голос будет писклявым, а фраза непонятной. А если увеличим скорость еще, то услышим «бииииппп». А теперь этот «биииппп» записываем на другой аппарат с той же увеличенной скоростью. В обратном порядке возвращаем обычную скорость и слышим: «Не правда ли, хорошая погода».

– Так это же фантастика! Такой радист будет неуязвим для пеленгатора. Сможет передавать любые сведения и в любом объеме. Подготовит запись и выстрелит этот «биииипп» хоть из своей квартиры.

– Именно! И Вернер сегодня на пути к изготовлению таких штучек в серийном варианте.

Сергей Семенович встал, снова подошел к окну и долго глядел вдаль. Создавалось впечатление, что он обдумывает следующий шаг. Угадал Иволгин или нет, осталось тайной. Только разведчик прервал беседу и куда-то вдруг заторопился. Перед уходом, как бы между прочим, сообщил, что в камеру к Иволгину принесут пакет.

– В нем немецкие газеты за прошлый месяц. Не все конечно, наиболее показательные. Когда почитаете, поймете с кем придется воевать на этот раз. После ознакомления пакет отдайте контролеру.

– Контролеру? – переспросил Иволгин, – какое красивое слово! Только точнее звучит тюремщик, надзиратель или вертухай по блатному.

– Все люди разные. Среди контролеров есть и тюремщики, и вертухаи, и надзиратели. Думаю, что мы скоро увидимся.

Когда Иволгин вошел в камеру, то ему было явно не до газет. Новости, сообщенные Сергеем Семеновичем, выбили его из равновесия. Сначала он сел и закрыл ладонями свою голову. Потом вскочил и начал ходить по камере из угла в угол.

– Подумать только, – мысли в голове напоминали копошащийся муравейник, – Зинаида пренебрегла памятью их добрых отношений и связала свою жизнь с этим недотепой из чухонцев. Ладно бы никому не известный торговец или служка, а то ведь однополчанин с массой общих знакомых.

Иволгин знал, что уговорить или соблазнить его жену было невозможно, тем более с позиции Вернера. Стало быть, обстоятельства ее заставили совершить этот поступок.

– Ну как она могла? – снова взыграло в Иволгине мужское самолюбие.

– А вот так, – отвечал ему внутренний голос, – ни денег, ни родных, ни знакомых. Единственный человек в этой чудной стране – это Вернер. От тебя ни слуху, ни духу. Жив ли, погиб ли.

Иволгин немного успокоился и тут же всплыл образ Антонины.

– Ты ведь тоже не вел себя как монах. Нашел себе бабенку, прижился на всем готовом и о семье думать забыл.

На этом терзания Иволгина не закончились. Всплыл образ сына. Он его помнил совсем маленьким, а сегодня, поди, уже дядька. Закончил университет, стал инженером.

– Что бы сына ждало на родине? – задал сам себе вопрос Иволгин.

– Сын белого офицера, по линии матери немецкий барон. Максимум на что мог претендовать Александр – фабрично-заводское обучение и цех на каком-нибудь заводе до первой аварии. Иволгин вспомнил свой пример.

Успокоившись, обратился к немецким газетам. Его волновала не столько политика Германии, внутренние события, больше всего интересовали его условия, в которых живет его семья. То, что Вернер переехал на жительство в Германию, у Иволгина сомнений не вызывало.

Листая газеты, он прежде всего оценил качество бумаги. В России газетные издания использовали чаще всего не самокрутки. Понравилась ему печать, особенно копии фотографий. Качественно, резко и контрастно.

Из прочитанных статей стало понятно, что Германия создает лучшую в мире армию, и похоже тут Германия превзошла его Родину.

Основное место в газетах занимал Адольф Гитлер. То он на митинге молодежи, то на собрании ткачей. Гитлер встречается со своими соратниками из других стран. Много публикаций о его встречах с Муссолини.

Познакомившись с немецкой прессой, Иволгин будто побывал в другой стране. Ему стало страшно от мысли, что с таким врагом придется столкнуться. И тут он задал себе вопрос:

– А я что, окажусь в стороне?