– Невеста, как же, – я отодвинулась, прижимая прохладные ладони к пламенеющим щекам, чтобы хоть немного остудить их. – Еще поди, отыщи такого, кому девка из колдовской башни приглянется.

– Отыщешь, куда денешься, – смеющиеся карие глаза чуть сощурились, бродяга выпрямился во весь свой немалый рост, расправил плечи. – Вон как щеки-то горят, будто поцелуй без спросу украли.

Я ойкнула, а Раферти лишь беззлобно расхохотался, а потом приобнял меня за плечи, оглядываясь вокруг.

– Ну что, малая, найдем местечко потише, расскажешь, как тебе у волшебников-то живется? А то давненько я в ваши места не захаживал. Слухами, конечно, земля полнится, но хотелось бы узнать последние новости из твоих уст. А чтобы посиделки у нас совсем тоскливыми не вышли, – тут старый бродяга хитро улыбнулся, похлопывая широкой мозолистой ладонью по непривычно раздутой суме на боку, – у меня припасена и наливка добрая, и закуска приличная. Одна вдовушка в городе на дорожку угостила, когда я поутру от нее уходил.

– Видать, довольной осталась, – вздохнула я, оценивая взглядом дорожную сумку – шов у нее в одном месте разошелся, и в неверном свете костров был заметен пузатый бутылочный бок, оплетенный лозой. – И как только твоя сумка до сих пор не развалилась? Того и гляди, она по швам треснет и все угощение на землю посыплется.

– Чудеса, не иначе, – серьезно кивнул Раферти, с невероятной легкостью вклиниваясь в праздничную толпу и пробираясь поближе к полосатым шатрам, стоящим у кромки леса, где народу и в самом деле было поменьше. Я же старалась по возможности не отстать, по детской еще привычке держась обеими руками за полу ветхого дорожного плаща.

И как раньше, в детстве, мне чудилось, будто бы передо мной идет не пожилой бородач в побитых жизнью и путешествиями обносках, а нечто древнее, могущественное, идущее вперед по Дороге, проложенной сквозь само время…

***

Наливка, что принес с собой дядька Раферти, оказалась на диво хороша. Сладкая, настоянная на вишне и черноплодной рябине, в сгустившихся сумерках она казалась густой венозной кровью, только-только выпущенной из открытой раны. Я и опомниться не успела, как в голове начало слегка шуметь, и хоть выпитая наливка не помешала бойкости и гибкости моего языка, встать и пройтись по узкой досочке я бы уже не сумела.

Мы сидели на отшибе на коротеньком бревнышке, с которого Раферти пришлось сгонять какую-то слишком уж увлекшуюся друг другом влюбленную парочку, распивали остатки наливки, пользуясь прихваченными с ближайшего прилавка глиняными чашками с выщербленным краем, закусывали холодным свиным боком с пряностями и наблюдали за тем, как понемногу затухает праздник Лугнасада. Те, кто помоложе, с наступлением ночи вряд ли разбредутся по домам – напротив, будут поддерживать костры на берегу реки, кто посмелее – наверняка полезет купаться голышом, не здесь, конечно, а выше по течению, но народный праздник уже заканчивался. Стихли инструменты музыкантов, вместо песен подвыпивший народ горланил непристойные частушки, эхо от которых далеко разносилось над водой, а шатры и торговые ряды уже давно были свернуты, и значительно полегчавшие телеги с добром ставили полукругом прямо на берегу у оставшихся гореть костров.

С дядькой Раферти мне всегда было очень легко, и этот раз не стал исключением – бородач успел выслушать от меня все здешние новости и сплетни, рассказав в ответ ворох забавных историй, принесенных из дальних земель. А сейчас мы с ним просто молчали, глядя в ночь на золотые лепестки костров, горящих вдоль кромки воды. Раферти курил старую, почерневшую от времени и табачной копоти трубку, то и дело пуская аккуратные колечки дыма, едва заметные в сумерках, а я держала обеими руками чашку с остатками наливки, плещущимися на донышке.

– Малая, тебя что-то беспокоит? – неожиданно поинтересовался бородач, выпуская очередное колечко дыма. – Ты как будто ходишь кругами, хочешь чего-то спросить, а никак не решаешься. И ведь это явно вопрос не о делах сердечных, с ним бы ты к любой подружке подобраться сумела.

– Дядька Раферти, – задумчиво произнесла я, глядя вдаль, в сторону реки, над которой уже поднималась тонкая белесая дымка. – Расскажи мне про фэйри? Где их искать, как распознать в людской толпе? Я хочу знать, как наставники Одинокой Башни так легко и быстро понимают, что перед ними не человек, а волшебное существо – ведь внешне эти создания неотличимы от людей.

Я выпалила это на одном дыхании, тараторя, почти как на первом экзамене по изготовлению снадобий, когда от волнения я не знала, куда деть руки и дважды едва не превратила лекарство в малопригодное варево, а то и вовсе в яд. Я напряженно ждала ответа – но старый бродяга молчал, глядя на меня пристально, оценивающе. Наконец, он глубоко вздохнул, выпуская в вечернее небо клуб душистого дыма, придавил пальцем последние тлеющие остатки табака и принялся выколачивать трубку прямо о бревно.

– Вовремя я пришел, Арайя, – негромко произнес он, пряча трубку за голенище сапога. – Очень вовремя. Расскажи мне, без пяти минут волшебница Одинокой Башни, зачем тебе знать так много о фэйри? Разве наставники не рассказывают вам о «молодом народце»?

– Рассказывают, еще как, – я фыркнула, неловко взмахнула рукой, едва не выплеснув остатки наливки на землю. – Вот только толку с их рассказов, с их книжек, если ответы приходится искать в той части библиотеки, куда не пускают не только учеников, но и младших учителей. Нас учат читать следы, подмечать мелочи, распознавать неочевидное в очевидном, но никогда не расскажут, как заключать союзы с волшебными существами!

– Вот оно что, – неожиданно серьезно произнес Раферти, глядя на меня сверху вниз, и на миг мне почудилось, будто бы надо мной нависла скала, огромная, невероятно тяжелая, холодная и безжалостная. – Ты, такая юная волшебница, совсем еще девчонка, которая, судя по всему, не умеет еще ни пить, ни целоваться с мужчиной – а уже хочешь себе раба из «молодого народа»?

– Почему раба? – совершенно искренне удивилась я, невольно отодвигаясь подальше от бродяги на самый краешек бревна, почти забыв о глиняном стакане, который будто бы потяжелел и теперь нещадно тянул мои руки к земле. – Мне нужен защитник на то время, пока солнце скрывается за горизонтом и волшебная сила по Условиям оставляет меня.

– А чем тебе не угодил человек? Не так уж их и мало, людей, у которых Условием колдовства является ночной мрак или свет луны, – колко, холодно усмехнулся Раферти, игнорируя мой вопрос, и от этого смешка мне стало неуютно, жутковато. Как будто на расстоянии вытянутой руки от меня сидел не хорошо знакомый бродяга, который в свое время привел меня к новой жизни, где почти позабылся душащий ночной кошмар, а нечто чуждое, суровое, древнее. То, что имеет право судить – и судит.

– Люди… я не думаю, что найдется такой, кто захочет оберегать меня от жителей изнанки тени, от «молодого народа», от тех, чье место во тьме, – я все же выронила стакан, расплескивая остатки наливки по босым ступням, но даже не наклонилась, чтобы подобрать его. Ночь неожиданно перестала быть теплой, приятной и безопасной, и это ощущение мне очень не понравилось. Будто бы сгустились непроглядные тени, сомкнулась мгла – и нечто принялось с интересом наблюдать за нами тысячами невидимых глаз. Жуткое ощущение, от которого перехватывает дыхание, а сердце от страха начинает колотиться где-то в горле. – А фэйри – он, я уверена, сможет. Ведь он знает повадки своих сородичей, его сила велика, он не связан Условиями колдовства, потому может чаровать так же легко, как дышит, и он…

– Предаст тебя при первом же удобном случае, так что ни о какой надежной защите и речи быть не может, – тяжело вздохнул Раферти, и неожиданно пододвинулся, обнял меня рукой за плечи и по-отечески прижал к крепкому боку. Сразу же пропало гнетущее, тяжелое чувство, сумерки более не дышали холодом и древностью – они стали обычной, теплой летней ночью, наполненной пением сверчков, шумом ветра в листве и далеким людским гомоном. – Хорошо, что ты мне сказала прежде, чем пойти на столь глупый и необдуманный шаг, это означает, что пришел я действительно вовремя.

– Не глупый! – торопливо возразила я, и хоть прозвучало это совсем по-детски, отступать не собиралась. – Один из наших старших наставников заключил подобный союз с фэйри, и союзу этому уже много лет! Наперстянка с ним дни и ночи проводит, и ни разу…

– Ей просто еще не представилась возможность. Пока – не представилась.

– Но…

– Арайя, – Раферти слегка отодвинулся, поднялся с бревна и протянул мне руку. – Пойдем, прогуляемся. Заодно расскажу тебе об одной легенде, которую мало кто слышал из ныне живущих – возможно, она кое чем окажется тебе полезной.

Я с готовностью ухватилась за протянутую ладонь и поднялась, ощущая легкое головокружение от выпитой наливки. И хоть голова почему-то оставалась совершенно ясной, шла я, покачиваясь, несмотря на то, что придерживалась за отставленный локоть старого бродяги.

– Скажи мне, – наконец начал он, когда мы спустились к дороге, ведущей вдоль берега реки к новому, пару лет как построенному мосту. – Как ты собиралась поймать и привязать к себе фэйри? Ведь избежать этого нельзя – вряд ли кто-нибудь из «молодого народа» придет к тебе служить просто так, по доброте душевной. Они, конечно, существа непредсказуемые, но на такую благотворительность ни у одного из них ума не хватит. Дури, впрочем, тоже.

– Уже скоро, – я запнулась, потому что умудрилась споткнуться о камешек и едва не рухнула на изъезженную сотнями телег дорогу лицом вперед – счастье, что Раферти успел ухватить меня за пояс платья, встряхнуть и поставить на ноги. К горлу подкатила тошнота, но шум в голове, как ни странно, слегка поутих. Я сглотнула ставшую противно-горькой слюну, шумно вздохнула и продолжила. – Скоро я смогу накопить достаточно сил в амулетах, много больше, чем имела бы про запас даже в самый благоприятный для солнечной колдуньи день, и тогда я пойду искать того, с кем смогу заключить союз. Фэйри сейчас отыскать не так трудно, их много чем можно приманить. Мне хватит сил, а если не хватит – воспользуюсь резервом, – я провела кончиками пальцев по теплым, приятно согревающим кожу бусам у себя на шее. – Мне надо торопиться, ведь лето уже на исходе, день идет на убыль. Еще месяц – и придет осень, а за ней и зима, время, когда я слабее всего, когда дни сумрачные и очень-очень короткие. Я хотела изловить фэйри до того, как закончится лето…

– И тогда ты совершишь самую большую глупость, на которую только окажешься способна, – с какой-то неожиданной веселостью произнес Раферти, крепко сжимая пальцы на моем плече. – Видишь ли, малая, таким способом, каким ты описала, привязать к себе можно только раба, слабого, плохо одаренного фэйри, который будет подчиняться каждому твоему слову, будет следовать за тобой по пятам – но ровно до того момента, пока ты не оступишься или не утратишь бдительность. Это все равно, что взять охранять дом ленивую, беспородную, полуголодную шавку, которая пропустит грабителя за кусок мяса. Нет, девочка моя, так ты себе защитника не получишь, только слугу, который будет тихо и незаметно копить в себе ненависть, которая рано или поздно выплеснется наружу и, скорее всего, уничтожит тебя.

– Разве слабый фэйри – обязательно подлый? – изумилась я, подходя к деревянному мосту и ступая на чуть скрипящие под ногами доски. От воды поднимался легкий туман, тянуло холодом, острым запахом осоки и кувшинок. Я остановилась на середине моста, опираясь о гладко оструганный, выглаженный непогодой и человеческими руками поручень, и посмотрела вдаль, туда, где над макушками деревьев, чернеющими на фоне темно-синего звездного неба, виднелась острая маковка Одинокой Башни.

– Не совсем, – Раферти тяжело оперся о поручень рядом со мной, и дерево протестующее скрипнуло. – Видишь ли, малая, у волшебных существ все устроено иначе. Не так, как у людей. Человек может быть мал ростом, слаб телом или немощен в старости, но душа его может быть огромна в своей величественности и милосердии, а воля крепче железа и тверже камня. В тщедушном тельце ребенка будет сокрыта столь яростная и несгибаемая тяга к жизни, что он выживет там, где погибнут десятки, а то и сотни его соплеменников. Речи немощного старца способны воспламенить дух целого народа и отправить его на войну или же на возрождение погибающей страны из руин и пепла. Мать вынесет свое дитя из горящего дома, не чувствуя боли, гонец со стрелой в боку доскачет до гарнизона, чтобы передать важную весть и умрет, лишь только когда долг его будет исполнен.

Старый бродяга неожиданно мечтательно улыбнулся, резкий порыв ветра взметнул буйные седеющие кудри, приподнял полы тяжелого потрепанного плаща. На мое плечо осторожно легла широкая теплая ладонь, и на меня будто бы снизошло спокойствие и чувство безопасности. Здесь, посреди летней ночи, на мосту через реку Ленивку, по берегам которой еще сияли редкие лепестки костров, я ощутила себя так беззаботно, как когда-то давно, в детстве.

Пока еще были со мной море, солнце, небольшая рыбацкая деревня. Матушка с ее сухими, мозолистыми руками, и сестра Ализа, яркая, ласковая – будто весеннее солнышко…

– А у волшебных созданий – что у ши-дани, что у фэйри, что у фаэриэ, все совсем наоборот, – продолжил Раферти, расправляя плечи. – Им мироздание колдовских сил дает по мере твердости и благородства их характера. Чем тверже воля волшебного существа, чем яснее его разум и благороднее сердце, тем больше силы ему дается в руки, тем большей властью он обладает. А тому, кто слаб духом, кто труслив, мелочен и жалок в глубине души, тому и сил дается так мало, будто бы взаймы. Потому сильный ши-дани или фэйри никогда не опустится до предательства, до подлого удара в спину. Он либо с гордостью назовет тебя своей госпожой и будет оберегать тебя до последнего вздоха, либо убьет в открытом бою, стоя перед тобой лицом к лицу. Так, чтобы ты совершенно точно знала, кто забирает твою жизнь, чтобы он был последним, кого ты увидишь перед тем, как уйти за грань в вечность. Но чтобы он признал тебя достойной своего служения, придется заплатить высокую цену. Ты уверена, что хочешь ее знать?

Я кивнула, зачарованная его голосом, его словами, и тогда старый бродяга поведал мне еще одну легенду. Он говорил долго – я успела замерзнуть, хоть ночь была теплой, и меня слегка колотило от того, что мне предстояло сделать. Не сейчас – поздней осенью, когда от летнего тепла не останется и следа, а зима будет дышать в лицо первыми порывами ледяного северного ветра.

В ту единственную ночь в году, когда не только простой люд, но и опытные волшебники покрепче запирают ставни, окованные холодным железом, и без острой необходимости даже не выглядывают за порог.

В канун Самайна, когда миром правит холодный седой король в острой железной короне…