– Я многое рассказывал вам о том, каким был мир до Третьей мировой войны, из-за чего все началось, как погибло население планеты и о том, как оставшиеся выжившие собрались в этом городе и начали возрождать жизнь с нуля. Не всё из моих историй было правдой. И есть вещи, которых детям лучше не знать. Никому об этом не стоит знать. Кроме Совета. Из года в год, из поколения в поколение мы вынуждены передавать людям ложные сведения об истории разрушения и воссоздания мира. Советники – узники своих знаний. Мы знаем слишком много, но вынуждены молчать. Наверное, пришло время поделиться с вами настоящей правдой.

Олдос глубоко вздыхает и улыбается. Мы следуем его примеру. Показываем случайным и неслучайным наблюдателям, что нам весело, что старый сосед забавляет нас своими безобидными байками. А в это время все внутри переворачивается.

– Война, уничтожившая в конце двадцать первого века большую часть жизни на планете, шла пятьдесят лет. Тогда миром правили деньги. Я уже рассказывал вам о них. Эти бумажки позволяли тем, у кого их было больше, владеть теми, у кого их было меньше. Богачи приумножали свое богатство, а бедные беднели. Однажды несколько самых богатых людей на планете повздорили. В борьбе за лидерство и мировое господство они развязали войну между странами. Каждый пытался отнять у иноземного противника больший кусок пирога, и в результате это привело к массовым волнениям и протестам среди простого населения. Они повлекли за собой голод, нищету, болезни и смертельные эпидемии. Вскоре мировое правительство – группа богатейших людей на планете – было вынуждено вновь объединиться, чтобы подавлять неутихающие гражданские бунты. Но люди, у которых денежные мешки отобрали все до последней капли, продолжали бороться. Они шли против власти, и ей это не нравилось. Тогда богатеи начали применять различное оружие, в том числе и климатическое.

Олдос на секунду остановился, чтобы перевести дыхание, после чего продолжил рассказ.

– Они подчинили себе погоду и все природные стихии. Они насылали на бунтующие города и страны землетрясения и цунами, ужасные смерчи и природные пожары, уничтожающие все живое на своем пути. Большинство северных стран вымерло от адского холода в одночасье. Южные земли спалило нещадное солнце. Постепенно людей на планете оставалось все меньше. Животным, птицам и насекомым тоже пришлось несладко. После капитальной стерилизации – это был один из самых ужасных видов оружия массового поражения, к концу века в живых практически никого не осталось.

Олдос глубоко вздыхает и опускает вниз глаза. Берет в руки бокал с остывшим ароматным кипятком и делает глоток. Я уже слышала эту историю и не раз. Но снова и снова перед моими глазами возникают картины из того далекого прошлого и образы тех несчастных людей, ставших жертвами глупой денежной войны.

– Стеклянный город, в котором мы живем, был построен в самом конце войны. Он стал убежищем для всех, кто уцелел. Но дело в том, – дядюшка Олдос снова косится на соседские стены, – что наша Стекляшка – не единственный живой город на земле.

Из моего рта вырывается нервный смешок. Лицо Эль искажает изумление. Взгляд Виктора делается стеклянным. Кажется, никто из нас пока не осознает того, что нам только что рассказали. Я ожидала услышать нечто подобное. Я даже ждала этого откровения, но до последнего не верила в то, что такое возможно. И теперь мое сердце замерло в ожидании продолжения. Олдос натягивает улыбку, глазами напоминая нам, что пора поиграть на публику. Мы поддерживаем его и смеемся. Я улыбаюсь, как ни в чем не бывало, а в горле застрял нервный комок.

– Значит, это правда, – взволнованно шепчу я.

– Да, – кивает Олдос. – Но мы никогда не сможем говорить об этом открыто.

– Но почему? – спрашивает Эль. – Разве люди не должны знать о том, что не одиноки на этой планете?

– Что мир гораздо больше, чем нам говорят, – продолжает Виктор.

– Нет и еще раз нет, – отрезает Олдос. – Вы посвящены в эту тайну и обязаны хранить ее до последнего дня. Никогда не забывайте про свое обещание.

Мы переглядываемся и дружно киваем. Мы любим Олдоса и не хотим ему навредить, а это значит, что каждый из нас будет держать язык за зубами.

– Есть и другие города? – спрашивает Виктор.

– Один город, – отвечает Олдос. – Там тоже живут люди. Их гораздо больше, чем в Стекляшке. У них все немного иначе.

Олдос медленно глубоко вздыхает и также медленно и долго выдыхает. Словно раздумывает, стоит ли продолжать посвящать нас в эти тайны. Вероятно, он понимает, что без ответов мы не уйдем, поэтому продолжает.

– Вам будет тяжело это понять, но все же попытайтесь, – говорит он. – В нашем мире не все так просто, как хотелось бы. Главный город – так его называют в Совете, является нашим покровителем. Там живут члены мирового правительства, их семьи, а также ученые и изобретатели, лучшие умы, которые делают все возможное для возрождения жизни на планете. Элита. В своих лабораториях они пытаются восстановить то, что было уничтожено, разрушено, убито. Насколько я знаю, частично им это уже удалось, скорее всего, ваш голубь прилетел именно оттуда. Члены Совета вынуждены оберегать эту тайну до тех пор, пока власти не дадут отмашку. Когда это произойдет, стена Стеклянного города падет, и люди начнут вновь заселять планету. Но пока мы вынуждены оставаться в его границах, усердно работать и продолжать привычную жизнь.

Олдос улыбается нам, и на этот раз его улыбка искренняя, а не показательная. В его глазах я вижу мягкость и доброту. Я улыбаюсь ему в ответ. Наверное, получается у меня плохо. Никак не могу оправиться от шока, сейчас я просто не представляю, как смогу вернуться к привычной жизни, о которой говорит старый сосед. В одночасье моя планета сошла с орбиты и начала движение в обратном направлении. Чувствую, что меня подташнивает. Не могу произнести ни слова, хотя изнутри разрывают вопросы. Мне на помощь приходит Виктор. Он ошеломлен услышанным не меньше меня, как и Эль. Но они не подают виду и стараются выглядеть невозмутимо.

– Вы когда-нибудь были в том городе? – осторожно спрашивает Виктор.

– Ни разу. Это позволено лишь избранным членам Совета. Тем, кто следит за продовольствием, – говорит дядюшка.

Мы непонимающе переглядываемся.

– За продовольствием? – шепчу я.

– Большая часть урожая, который мы выращиваем здесь, отправляется в Главный город. Мы кормим его жителей, пока они занимаются подготовкой нашей планеты к возрождению, – отвечает Олдос.

От неожиданности опрокидываю бокал с вишневой водой себе на платье. В кружке оставалось меньше половины, поэтому можно сказать, что мне повезло. Скрываю свое недоумение и возмущение за очередным притянутым за уши смешком, что-то говорю о том, какая я неосторожная, вытираю юбку салфеткой и вновь возвращаюсь к своим открытиям. По мере поступления новой информации, мое сердцебиение учащается.

– Не может быть, – судорожно произносит Эль. Ее губы дрожат. – Если бы это было правдой, мы бы наверняка знали. Урожай с грядок и полей хранится на складах, в овощехранилище.

– Они бутафорские, – тяжело вздыхает Олдос.

– Что это значит? – спрашивает Виктор.

– Городская овощебаза – единственное место в Стекляшке, спрятанное за стенами из темного стекла. Туда не проникает солнечный свет, и нет доступа обычным людям. А все из-за того, что большую часть времени склады пустуют. Все знают о том, что там хранятся запасы еды для города, которые ежемесячно выдаются жителям по талонам. Но правда в том, что после очередного сбора урожая фрукты, овощи и зерно расфасовываются по мешкам и свозятся в Главный город. И лишь малую часть из того, что мы производим, можем оставить себе.

– Поэтому мы вынуждены жить впроголодь? – возмущенно выпаливаю я. Кажется, довольно громко.

– Ария, тише, – взгляд Олдоса вновь становится строгим, а голос суровым.

Мы оглядываемся по сторонам, и на этот раз я замечаю, что на нас с любопытством смотрят соседи снизу и сбоку. Мой отец подошел к прозрачной стене в нашей квартире и устремил на меня свой взволнованный взгляд. Сердце уже практически вырвалось из груди и упало на пол. Неужели я привлекла внимание? Ненавижу себя за несдержанность, но мое поведение сейчас вполне оправданно, хоть и неуместно. Несколько секунд в моем мозгу длится солнечное затмение, после чего появляются просветы, и я пытаюсь найти выход из сложившейся неловкой ситуации.

Ничего умнее, кроме как громко засмеяться, в голову не приходит. Поэтому открываю рот и хохочу от души, хватаясь руками за живот для пущей убедительности. Моему примеру через мгновение следуют Эль и Виктор. Наш смех настолько заразителен, что волна веселья захлестывает и Олдоса, и соседей, которые все еще пялятся. Ненавижу прозрачные стены. Ненавижу чужие глаза и уши. Ненавижу правду, которую только что узнала. Пытаюсь казаться счастливой, но в то же время ощущаю, как в душе появляются черные пятна.

– Получается, что мы рабы? – тихо говорю я, не убирая поддельной защитной улыбки с лица. Все внутри меня полыхает огнем ужаса. – Они используют наш рабский труд, паразитируя на этом?

– Мы не можем так говорить, Ария, – отвечает Олдос. – Все это делается во благо будущей жизни на земле.

Отчаянно пытаюсь вновь не сорваться на крик и подавляю душащий меня слезливый порыв.

– Нас убивают во имя жизни? – шиплю я. – Все эти казни, все запреты, все ограничения. Все это во благо? Вы и правда так считаете?

– Неважно, что я об этом думаю, – спокойно отвечает он. – Другой жизни у нас нет.

– Но это неправильно!

Олдос улыбается, но его глаза выдают скопившуюся в душе горечь.

– Многое в мире неправильно, Ария.

– Нас держат под колпаком, запугивают с самого детства. Мы думаем, что свободны, но это не так.

Взгляды Виктора и Эль поочередно перемещаются с меня на Олдоса.

– Зачем все эти казни? Чтобы мы не вышли из-под контроля? – не унимаюсь я. – Людей в мире по пальцам пересчитать, а Совет ежегодно истребляет их, словно не хочет, чтобы население разрасталось. Казнят за всякую ерунду, за все эти годы погибло множество невинных горожан. Родителей моей сестры убили за то, что они хотели накормить свою дочь, припрятали для нее горсть ягод. Главный город обеднел бы без нескольких вишен?

Эль грустно опускает вниз глаза и нервно растирает свои пальцы. Я вижу, как по ее щеке скатывается слезинка, которую она незаметно смахивает. При виде ее страданий мое сердце пронзает ядовитая стрела отчаяния.

– Жителей Стекляшки убивают по двум причинам, – произносит Олдос. – Жизни лишают тех, кто узнал закрытую информацию о реальном положении вещей, как мы с вами. Тех, кто может представлять опасность для Совета, кто может нарушить привычные устои и порядок нашей жизни. И тех, кто стал неугоден властям. Именно поэтому я умоляю вас молчать и не вызывать ни у кого подозрений.

Он делает глоток ароматной вишневой воды из кружки и продолжает.

– Родителей Эль казнили не за ягоды, – Олдос нежно гладит по голове сидящую рядом с ним девочку. – Это официальная версия для народа. Я знал Августа и Марию. Они были хорошими людьми, и однажды они стали неугодны Совету.

Глаза сестренки округляются от удивления.

– Им удалось проникнуть на склад и выяснить, что запасов продовольствия там нет. У них стали появляться вопросы. Они попытались докопаться до истины, но Совет пресек эти порывы на городской казни. Твои родители нашли дверь в стене, и за это поплатились своими жизнями.

– Значит, мама и папа погибли за правду, – молвит Эль.

Ее глаза сияют. В них появляется что-то вроде облегчения и надежды. И в этот миг, глядя на сестру, мне хочется зареветь.

– За правду, – повторяет Олдос ее слова.

– Так все-таки дверь существует? – спрашивает Виктор.

Дядюшка кивает, косясь на соседей.

– А виноградник на самом деле не ядовитый? – интонация моего голоса больше утвердительная, чем вопросительная.

На этот раз Олдос молчит.

– Почему вы не отвечаете? – хрипло произношу я.

Молчит.

Мы с Виктором настороженно переглядываемся.

– Олдос, – повторяю я.

Он резко меняется в лице, становится недовольным и нервно трет руками глаза.

– Ребята, я устал, – говорит он. – Думаю, нам пора закругляться.

– Не выгоняйте нас, – молю я.

На душе становится тревожно. Он встает из-за стола и начинает убирать кружки.

– Я зря вам все рассказал, – испуганно шепчет он. – Бес попутал старого дурака. Забудьте обо всем, что только что услышали, прошу вас. И, пожалуйста, никогда не вспоминайте. Ради своей же безопасности.

В этот момент на улице из громкоговорителей раздается традиционная вечерняя мелодия, сообщающая о наступлении комендантского часа. В течение десяти минут, пока она играет, люди должны закончить все дела и лечь в свои постели.

– Вам пора, уходите, – взволнованно просит он.

Мы поднимаемся со своих мест и спешно покидаем его квартиру. Через несколько минут я уже лежу в кровати. Отец выключает свет, его примеру следуют и остальные соседи. Когда мелодия заканчивается, город погружается во тьму.

Не знаю, сколько времени прошло с начала ночи, думаю, что новые сутки уже официально заступили на свой пост. Из стеклянных квартир доносятся глухие сонные звуки: храп, сопение, вздохи, бормотание. Я завидую этим людям, потому что сама уснуть никак не могу. Попытка пересчитать звезды на небе в очередной раз завершается неудачей. И не потому, что сделать это не под силу ни одному живому человеку, а потому, что сон упрямо игнорирует мои отчаянные зазывания.

Вместо того чтобы погрузиться в приятную дрему, лежу на спине и смотрю на луну. Сегодня она полная и особенно яркая. Лунный свет заливает комнату и квартиры соседей. Глаза давно привыкли к темноте, и возникшее на небе ночное светило добавляет каких-то волшебных бело-голубых красок нашему жилищу. Сквозь прозрачную стену в отдалении вижу кровать дядюшки Олдоса. Присматриваюсь и замечаю, что бессонница мучает не одну меня. Он ворочается и никак не может принять удобное положение.

Ночью Стеклянный город окутывает не только темнота, но и тишина. Все замирает, и приглушенные звуки, раздающиеся в квартирах соседей, становятся слышны отчетливее. Мы привыкли к такому коллективному сну, и никого не беспокоит чужой храп или лунатизм. Никого кроме меня. Сегодня чужие звуки не дают мне заснуть и выводят из себя. Впервые в жизни мне хочется встать с кровати, выйти на улицу и прогуляться. Вдохнуть свежесть теплого ночного воздуха, ощутить на коже легкий ветерок. Просто стоять посреди улицы в гордом одиночестве, задрать голову вверх и смотреть на небо. Стеклянные стены давят на меня все сильнее, мысли в голове путаются, я запрещаю себе думать о страшной тайне, что рассказал нам Олдос, предпочитая оставить тяжелые размышления до утра. Но тот факт, что мы не одни на нашей планете, и что вся моя жизнь – большой обман, не дают мне покоя.

До моего слуха доносится какой-то шорох. Приподнимаю голову и вижу крадущуюся ко мне на цыпочках сестренку. Отодвигаюсь к стене, освобождая ей место. Эль ложится ко мне в кровать и крепко обнимает. Я ощущаю ее всхлипывания.

– Мне страшно, Ария, – едва слышно шепчет она. – Я боюсь завтрашней казни. Что, если нас убьют?

Ее слова охлаждают кровь в моих венах. Мы накрываемся одеялом с головой, чтобы не быть услышанными.

– О чем ты? – стараюсь успокоить ее я. – Мы не сделали ничего плохого. Тебе не стоит волноваться об этом.

– А если Совет узнает о том, что Олдос проболтался нам о Главном городе?

– Не узнает, – уверенно шепчу я. – Мы никому об этом не скажем. И Олдос не скажет. В Викторе я тоже уверена, так что бояться нам нечего.

Какое-то время мы лежим молча. Дыхание Эль становится ровным и спокойным, она больше не плачет. Надеюсь, что сестра уснула. Рядом с ней чувствую себя комфортно и уютно. Защищено. Мои веки становятся тяжелыми, не смотря на то, что мысли о других выживших людях не покидают моего сознания, ощущаю, как надвигается сон. Но внезапно он вновь прерывается шептанием Эль. Она не спит.

– Ты еще здесь? – спрашивает сестренка.

– Да, – тихо отвечаю я.

Несколько секунд она молчит, затем продолжает.

– Я не хочу жить так, как он сказал, Ария, – шепчет Эль. – Я не хочу быть ничьим рабом.

Глажу Эль по голове, даже не представляя, что ей ответить. И внезапно она выдает сумасшедшую идею.

– Давай сбежим! – внезапно говорит она.

Сонное состояние мгновенно улетучивается.

– Мы не можем, – отвечаю ей.

Эль всего двенадцать лет, но сейчас мне кажется, что она гораздо старше меня.

– Почему?

– Это очень опасно.

– Ну и что, – упрямо говорит сестра.

– Это палка о двух концах, – шепчу я как можно тише. – Пойми, мы не можем подвергать такому риску своих родных. Если мы даже найдем дверь в стене и попытаемся сбежать, а нас поймают, то казнят на месте. Думаешь, члены совета такие глупые и не охраняют выход из города?

Эль обреченно вздыхает.

– Родных, – горько произносит она. – У меня больше нет родных.

– Не говори так, – прошу я. – А как же я, мой отец, Виктор и Олдос. Мы – твоя семья. И мы тебя очень любим.

В подтверждении своих слов еще крепче обнимаю Эль и чувствую, как увлажняются мои глаза. Сердце снова сжимает жалость к сестренке и ее трагичной судьбе. Не замечаю, как засыпаю.

В следующий раз открываю глаза уже утром. Сквозь стеклянную крышу пробиваются первые солнечные лучи. Эль сопит на моем плече. Окидываю взглядом комнату и замечаю папу. Он уже встал и сидит на стуле ко мне спиной. В его руке кружка с горячим напитком. Отец смотрит на пробуждающийся от спячки город, а, может, на виднеющуюся вдалеке глухую виноградную стену. С пятого этажа хороший обзор. Кто-то из соседей уже готовит завтрак, но большинство жителей Стекляшки еще спит. Сегодня нам не нужно идти на работу, в единственный на неделе выходной мы можем хорошенько выспаться.

Заниматься домашними делами или ничегонеделанием можно до обеда. Потом мы должны собраться на городской площади, чтобы стать свидетелями ежегодной церемонии казни. Кого-то ждет участь непосредственного участника. Для кого-то из нас этот день станет последним днем жизни. Сегодня кто-то лишится своих родных и близких. Они уйдут навсегда и больше никогда не вернутся. При мысли об этом мое сердце начинает учащенно биться. Что, если этим кем-то будут я?

Судорожно перебираю в голове все важные события за последний год. Пытаюсь вспомнить, нарушала ли какие-либо запреты и правила, опаздывала ли домой к комендантскому часу, съела ли лишнее яблоко со своего дерева, прогуляла ли ежемесячный городской праздник или собрание, ослушалась ли охранника, попыталась ли отгородиться от соседей и создать крошечный уголок приватности? Кажется, ничего из этого не было. Единственное, что меня немного беспокоит, так это Питер. Вчера он видел, как мы с Эль стояли у стены, и я практически трогала виноградник. Не знаю, что в голове у этого мальчишки, но его неприязнь ко мне может сыграть со мной недобрую шутку. И все-таки сомневаюсь, что он что-нибудь кому-нибудь рассказал: в его глазах вчера я заметила неуверенность и страх. Думаю, на самом деле он ничего не видел. Но на всякий случай решаю, что стоит быть с ним более дружелюбной. Врагов нужно держать на коротком поводке. Хотя лучше их вовсе не заводить.

Пытаюсь встать с кровати, не нарушив сна сестры, но от моих неуклюжих движений она просыпается.

– Доброе утро, – шепчет она.

– Привет, – улыбаюсь я.

Услышав нас, отец поворачивается.

– Доброе утро, девочки, – говорит он.

Папа улыбается, но что-то в его взгляде настораживает меня. Когда я замечаю, что его глаза увлажнены, чувствую, как щемит мое сердце. Эль идет умываться, я подхожу к папе и сажусь рядом. Он видит мою взволнованную физиономию и заметно нервничает, пытаясь скрыть глаза за кружкой с горячим напитком. Внутри меня все переворачивается. Я не понимаю, что происходит. Но ощущаю, что он словно пытается что-то скрыть. Ничего хорошего.

– Что-то случилось? – тихо спрашиваю я папу.

– Нет, с чего ты взяла? – отец пытается выглядеть невозмутимым, делает удивленный вид, продолжая смотреть на город.

– Давно ты не спишь?

Он пожимает плечами.

– Я не смотрел на часы.

– Почему ты нервничаешь?