Читать книгу «За стеной стеклянного города. Антиутопия» онлайн полностью📖 — Елены Митягиной — MyBook.
cover



Несколько секунд мы молчим, я пытаюсь всмотреться в его глаза, но папа старательно их от меня скрывает. Он разглядывает квартиры соседей из дома напротив, смотрит на город, вдаль, на зеленую стену. Солнце встает все выше, мир вокруг становится ярче и красочнее. Лучи проникают в нашу квартиру, даря приятное тепло. Стекло, из которого построены все здания в Стекляшке, имеет в своем составе специальное вещество, которое защищает помещения от перегрева, а людей от ожогов. Особенно это актуально для таких, как мы, жителей верхних этажей.

Кладу свою руку на руку отца, останавливаю его кружку на полпути ко рту. Он вновь возвращает свое внимание на меня и поворачивается. Глаза больше не блестят от слез, взгляд становится серьезным и настороженным. Он осторожно оглядывается по сторонам на комнаты соседей. Семья Виктора под нами и Олдос сбоку еще спят. Эль увлечена утренними процедурами пробуждения.

– Ария, – папа полностью разворачивается ко мне. – Нас ждет страшный день.

Чувствую, как волнение подступает к горлу, кружится голова. Понимаю, что боюсь услышать то, что он скажет. В сознании вырисовываются ужасные картины казни, в которых главными действующими лицами являемся мы. Усилием воли подавляю панические настроения в душе. Но отец и не думает меня пугать.

– Я действительно нервничаю, – говорит он. – Как и все жители Стекляшки в день казни. Это естественно. Неизвестно, кого выберут на этот раз, кто попадет под влияние решающего перста.

– Но ведь тебе нечего бояться, да? – перебиваю его я.

– Нет, а тебе? – перебрасывает он мой вопрос.

Пожимаю плечами и понимаю, что мои глаза устраивают кругосветное путешествие по комнате. Они бегают, выдавая мое волнение. Снова вспоминаю запутавшуюся в лианах птицу, вредного Питера, рассказы Олдоса о другом городе.

– Папа, – мой голос дрожит. – Я видела голубя.

Это совершенно не входило в мои планы. Ощущаю, как лицо искажает гримаса удивления. Я изумляюсь тому, как легко слова-предатели слетают с моих губ. Но отступать поздно. Думаю, что отец должен узнать мою тайну. В конце концов, в этом мире он самый главный для меня и единственный родной человек.

– Голубя? – удивленно повторяет он за мной.

– Да! Белую птицу, которую мы видели в книгах дядюшки Олдоса. Она запуталась в винограднике стены, а потом пошла ко мне в руки.

Сердце замирает в ожидании реакции отца. Он смотрит мне в глаза изучающе, словно пытается увидеть в них что-то еще. В этот момент рядом с нами садится сестренка.

– Мы были у стены вместе с Эль, – говорю я.

Сестра кивает. Тоска в ее взгляде никуда не исчезла.

– Папа, мы говорили с Олдосом, и он рассказал нам невероятную историю, – шепчу я. – О других людях.

Последнюю фразу я произнесла едва слышно. Глаза отца округляются, в них замечаю неподдельный ужас.

– Никогда не говори об этом, – просит он взволнованно.

– Ты что, тоже знаешь? – от изумления моя челюсть отвисает.

Отец закрывает глаза и отрицательно вертит головой. Мы с Эль в недоумении переглядываемся. Что это значит?

– Дети, – говорит он, шумно выдохнув. – Вы не должны были об этом узнать. По крайней мере, не сейчас и не таким образом.

– Что вы имеете в виду? – спрашивает Эль.

– Старому Олдосу не следовало вам рассказывать. Какие тайны он вам открыл?

– Он рассказал о Главном городе и о том, что наши склады с продовольствием в действительности пусты, – произношу я как можно спокойнее. – Он использовал слово «бутафорские». Олдос говорил, что урожай, который мы выращиваем, отправляется другим людям, а нам остаются лишь крохи. Папа, что ты знаешь еще?

Он грустно улыбается.

– Ария, Эль, – говорит он. – Вы взрослые девочки, невероятно, как быстро летит время. Я обещаю, что вы обо всем узнаете, когда придет нужный час. Но пока это все, что я или Олдос можем вам рассказать. Вы должны хранить эту тайну, как самое дорогое сокровище. Ни одна живая душа не должна услышать от вас о других, – папа закашлялся, – о другом городе. Вы обещаете мне хранить молчание?

Мы с сестренкой переглянулись.

– Обещаем, – в один голос отвечаем мы с Эль.

Понимаю, что не стоит докапываться до правды сейчас. Отец категоричен, как и Олдос. Конечно же, они знают намного больше, чем пытаются выдать. Но не хотят рассказывать нам об этом. Решаю, что пока следует отступиться. Но я обязательно вернусь к этому вопросу чуть позже.

– Папа, все будет в порядке? – с надеждой спрашиваю я.

Он подвигается поближе и обнимает нас.

– Обязательно, – шепчет он. – Иначе и быть не может. Что бы ни случилось, помните, что я люблю вас, девочки.

– И мы любим тебя, папа, – Эль впервые называет моего отца папой.

Вижу, как по щекам сестры катятся слезы. После смерти родителей, она перебралась к нам. Мой отец всегда относился к ней, как к родной дочери. Он знал Августа и Марию, многие годы они были добрыми друзьями. В память о них он не мог поступить иначе. Все наши с Эль пожитки всегда делились поровну, все наказания за домашние непослушания мы разделяли на двоих. Папа старательно пытался доказать Эль, что любит ее также, как и меня, чтобы девочка не чувствовала себя чужой. Иногда он специально ругал меня на глазах сестры почти без причины, а ее восхвалял и поощрял. Таким образом давая понять, что мы для него равны. Я понимала это и никогда не обижалась. Вообще-то в нашем доме ссор и споров практически не бывает. Мы живем душа в душу, и если бы не горькое прошлое, мы могли бы назвать себя идеальной семьей.

Отец крепче прижимает нас к себе, и в этот момент мы втроем сливаемся в единое целое. Сидим так некоторое время, пока не слышим стук по стеклу. Из соседней комнаты машет Олдос. Жестом он зовет отца к себе. Он улыбается и даже подмигивает нам. Пытаюсь прочесть в его глазах настроение, но ничего не вижу. Старый сосед улыбается, но его взгляд непроницаем. Да, он умеет вести себя неподозрительно, даже если что-то скрывает. Настоящий партизан.

Папа поднимается со стула, отдает мне распоряжение насчет завтрака и уходит к соседу. Мы с Эль готовим яичницу с тонкими кусочками вареной говядины. Конец месяца, мы можем позволить себе небольшой пир. К тому же наша экономия дает свои результаты. Мы научились довольствоваться малым, и перед выдачей ежемесячных продуктовых талонов у нас остается еще немало провизии. Иногда мы перекидываем ее на следующий месяц, а иногда наедаемся до отвала. В основном именно так и поступают все жители Стекляшки. Надо же иногда хоть как-то себя баловать.

Сегодня днем в городском парке после казни будет большой пикник с пирожками и компотами. Это традиционные угощения на массовых стекляшкинских собраниях. Наверное, на этот раз нас ждут пироги с яблоками. Вчера мы собрали внушительный урожай этих фруктов. Хотя¸ с учетом того, что я знаю теперь о том, что происходит с нашей провизией, я не могу ни в чем быть уверена.

Бутафорские склады. И почему никто об этом не догадывается? Нас контролируют на каждом шагу, как настоящих рабов. Разве что не бьют розгами и не бросают в темницы. Олдос говорил, что в древнем мире бывали наказания и похуже. Да, сегодня для усмирения рабов безвольных придумана ежегодная городская казнь, которая напрочь отбивает все желание перечить. Тем, кто ухаживает за плодовыми деревьями, не позволено знать о том, сколько урожая картофеля нынче собрано с полей. Те, кто выращивают овощи, не подозревают о количестве собранного зерна. Ягодники не знают о достижениях коровников и свинарей, курятники – о выполнении плана пчеловодов и так далее. У рабочих нет четкого представления о том, насколько богат собранный нами урожай. А цифры, приводимые Советом на городских собраниях, являются в высшей степени недостоверными. Теперь я это знаю.

Пока готовим завтрак, город полностью просыпается. Люди суетятся в своих стеклянных квартирах-коробочках, так же, как мы готовят еду, кто-то делает зарядку, некоторые принимают солнечные ванны, стоя у прозрачных стен. Все заняты собой и своими семьями. Сегодняшний выходной переживут не все, и те, кто имеет какие-либо подозрения на свой счет, стараются провести это утро на максимуме.

Яичница готова, чайник кипит и ждет, когда его опустошат. Эль заваривает травяной сбор, а я решаю позвать папу к столу. Он все еще в гостях у Олдоса. Пока я крутилась у плиты, не заметила, как в квартиру соседа пришел его старший сын, Кас. Сейчас они втроем что-то оживленно обсуждают. Судя по лицу Олдоса, он недоволен вестями, которые принес Кас. Он ругает его, но голос дядюшки очень тих, и я никак не могу разобрать его слов. Делаю вид, что даже не замечаю их, а сама все ближе подхожу к стене, разделяющей наши квартиры. Беру в руку тряпку и начинаю вытирать пыль с поверхностей. Занятие это глупое, так как пыли у нас практически не бывает. Но я не обращаю внимания на этот факт и продолжаю свое робкое, но в то же время уверенное движение вперед.

Бросаю взгляд на отца и замираю. Наши глаза встречаются, он выглядит подавлено. По телу пробегает паническая волна. Он что-то говорит Олдосу и Касу, разводит руками, пожимает плечами, затем делает взмах рукой, разрезая воздух надвое, и выходит из квартиры.

– Что-то случилось? – спрашиваю я, когда папа заходит домой.

– Пустяки, – отвечает он, стараясь говорить уверенно, но его голос подрагивает. – Сегодня Кас будет распорядителем на городской казни. Его рукой Совет будет выбирать новых жертв этого года. Для Каса это первый подобный опыт, раньше он работал в отделе организации массовых мероприятий, а сегодня ему поручено быть вершителем судеб. Он очень взволнован.

– Но ведь это не он решает, кому жить, а кому уйти навсегда, – говорит Эль. – На его руках не будет крови.

– Решает Совет, – отвечает отец. – Вернее, все уже давно решено. Но пока о том, кого выберут сегодня, знают всего три человека: глава Совета и два его ближайших помощника. Но у Каса есть некоторые подозрения о том, кого ждет смертельный яд, и он пришел, чтобы поделится с отцом.

Мы с сестрой синхронно поворачиваем головы к стеклянной стене, разделяющей наши с Олдосом квартиры, и смотрим на старика и его сына. Оба они выглядят напряженно и о чем-то спорят.

– Не пяльтесь на них, – просит папа. – Это неприлично.

Эль и я виновато опускаем глаза.

– Завтрак готов, – произношу я.

– Тогда нам следует приступить к нему, – отвечает отец. – Кажется, я проголодался.

Утро закончилось так же неожиданно, как и началось. За окном стоит солнечный яркий полдень, и если бы не страшное, отвратительное мероприятие, которое ожидает нас впереди, этот выходной мог бы оказаться вполне симпатичным. Сегодня немного теплее, чем обычно. Выйдя на улицу, практически сразу ощущаю выступившие капельки пота на коже. Вместе с тем меня обдувает свежий ветерок, даря прекрасную прохладу. Изумительное сочетание.

Время близится к казни, и жители Стекляшки начинают покидать свои квартиры и направляются в городской парк, где должно произойти действо. Я, папа и Эль вышли заранее, чтобы насладиться хорошей погодой и немного побыть втроем. В выходные мы любим гулять всей семьей, ходить на пикники и играть в игры на свежем воздухе. Сегодня именно такой день. Ну, почти такой.

На полпути к парку понимаю, что мы забыли взять плед. На траве сидеть неудобно: зелень плохо отстирывается с одежды. А сидеть на земле нам придется не один час. Поэтому решаю вернуться домой. Эль занята тем, что рвет одуванчики и делает из них венок на голову. Она просит разрешения остаться на лужайке, и я возвращаюсь в квартиру одна.

Почти все соседи уже ушли, лишь на первом этаже вижу молодую пару – Антонию и Сергея с маленьким ребенком. Они пытаются собрать малыша, но он все время капризничает и вертится, и это значительно усложняет процесс. Кроме них в доме остается Олдос. Захожу в свою квартиру и беру с дивана плед. Я приготовила его заранее и оставила на видном месте, но почему-то забыла взять. Поворачиваю голову и замечаю на себе пристальный взгляд Олдоса. На его лице грустная улыбка.

Не говоря ни слова, закрываю за собой дверь и без стука и без разрешения захожу к соседу. Дядюшка сидит на кровати и улыбчиво приветствует меня.

– Почему вы не идете? – спрашиваю я.

– Пытаюсь оттянуть неизбежное, – говорит он.

– Это не в наших силах.

Он задумчиво смотрит на меня.

– А знаешь, – молвит он, – в действительности многое в наших силах. И даже то, что кажется невозможным.

– Человек прибегает к философии, когда его жизнь перестает ему подчиняться, – говорю я. – Этому вы меня учили.

Олдос улыбается.

– Присядь, Ария.

Послушно сажусь рядом с ним на кровати. Эмоции Олдоса вновь невозможно прочитать. Уголки его губ устремлены вверх, но брови нахмурены. Лоб изрезали глубокие морщины, которые становятся видны отчетливее, когда на его лице возникает подобная мимика.

– Твоя жизнь должна сложиться определенным образом, как и жизни всех жителей Стеклянного города. Так было установлено пару веков назад, и так должно быть всегда. Но смысл в том, что любая эволюция подразумевает прогресс. И если его нет, человечество, да и весь мир, деградирует. Сейчас мы находимся в стадии этой самой деградации, которая обязательно приведет к саморазрушению. Мир уже разрушен, но им этого мало. Они вовсе не хотят все исправить. Они хотят лишь подавлять и властвовать, держать все под контролем и запрещают рабам свободно дышать. Любая попытка проявления собственного «я» пресекается на корню. Многие знали эту правду, но теперь посмотри, что с ними стало. Их уничтожили, стерли с лица земли. Знать больше, чем полагается – опасно, Ария. Поэтому пообещай мне одно: никогда и никому не говори о том, что знаешь. Если тебе дорога твоя жизнь, сдержи свое слово. Будь смиренна и покорна, и тогда твоя жизнь будет спокойной и легкой.

Монолог Олдоса сбивает меня с толку.

– Вы о людях из Главного города? – спрашиваю я.

Олдос кивает.

– Но вчера вы говорили, что они пытаются помочь нам, восстановить все с нуля и…

– Так и есть, Ария, – обрывает он меня. – Но это восстановление мира не касается нас и никогда не коснется. Они воссоздают его для себя. Исключительно для тех, кто называет себя высшим классом. Есть два типа людей: элита и рабы. И теперь ты понимаешь, к какой категории принадлежим мы.

– Олдос, почему вы мне об этом говорите? Я видела вашего сына, Каса. Он рассказал вам что-то нехорошее, да? Он знает, кого казнят в этом году?

Сосед горько ухмыляется и по-отечески гладит меня по голове.

– Нет, – говорит он. – Кас мне ничего не сказал.

– Но после его визита вы очень изменились, – не отступаю я.

– Не слишком приятны споры отцов и детей, – отвечает Олдос. – Когда у тебя появятся свои дети, ты поймешь, как мало знаешь об этом мире.

Я не совсем поняла суть его ответа. Олдос так и не раскрыл цель визита своего сына и смысл их разговора. Он просто свернул с этой темы, подменив ее другой.

– Если что-то со мной случится, – говорит он, но я не выдерживаю и вскрикиваю, обрывая его на полуслове.

– Да что происходит? – напугано воплю я. Соседей в доме не осталось, поэтому своей выходкой я не привлекаю ничье внимание. – Откуда у вас такое настроение? Вы явно что-то не договариваете.

Как ни странно, Олдос не укоряет меня за эту вольность.

– Ария, – тихо говорит он. – Произойти может всякое. Казнь – как русская рулетка. Вся наша жизнь – игра с судьбой, и иногда мы проигрываем. И если сегодня проиграю я, пообещай мне, что будешь вести себя безопасно. Ты молода и темпераментна, и твоя юная горячая кровь может вывести тебя не на ту дорогу. В погоне за правдой ты можешь потерять все и всех, кто тебе дорог. Ты можешь потерять саму себя. Поэтому, если у меня все же не получилось отговорить тебя, а я знаю, что внутри тебя, возможно, уже зарождаются бунтарские планы, будь осторожна.

Потрясенно смотрю на Олдоса. Бунтарские планы. Нет, планов пока я не строила. Но с этой самой минуты я начинаю об этом всерьез задумываться. Внутри меня все перевернулось с ног на голову, и речи Олдоса, отдающие самым настоящим прощанием перед казнью, заставляют содрогнуться от ужаса.

– С вами ничего не случится, – уверенно говорю я. – И я обещаю, что буду вести себя безопасно. Только, пожалуйста, не надо больше этих траурных монологов.

Олдос улыбается и кивает. В эту секунду из уличного громкоговорителя раздается мелодия, призывающая на городское собрание. На казнь. В течение десяти минут мы должны быть в парке и занять места в зрительной зоне. Хватаю плед, Олдоса подмышку и вместе мы бежим к моему отцу и Эль, которые, вероятно, меня уже заждались. Несмотря на свой возраст, дядюшка бегает довольно быстро. Вскоре мы уже нагоняем толпу и находим папу. Он удивленно смотрит на нас, и кивком головы призывает идти за ним. Находим свободное место на траве и стелим плед. Через минуту на парковой сцене возникает Кас.

В парке собрались все до единого жителя Стекляшки. Пять тысяч и три человека. Вскоре нас станет меньше, но пока мы в полном составе. Вначале мероприятия нам рассказывают о достижениях города за прошедший месяц, о количестве собранного урожая, о том, кто родился и кто умер. За прошедшие тридцать дней демография Стекляшки не изменилась ни в ту, ни в другую стороны. И это приятные новости в преддверии неприятных.

После подведения сухих итогов месяца, наступает очередь озвучивания итогов года. Кас рассказывает со сцены через микрофон о том, кого и за какие поступки пришлось казнить в прошлый раз. Зачитывая имена с бумаги, он заметно нервничает. Его глаза то и дело отрываются от трактата и гуляют по толпе. Он осматривает собравшихся с тревогой, и когда, наконец, находит среди тысяч лиц в ближайших рядах своего отца, его поиски завершаются. Теперь его внимание нацелено лишь на Олдоса. Слова, которые он произносит, адресуются всем нам, но его взгляд, молчаливое послание адресовано лишь ему одному.

Как правило, мы предпочитаем занимать места, расположенные на приличном удалении от главной сцены. Смотреть на то, как убивают человека, довольно страшно, хоть наша казнь и считается гуманной. Однако находятся и такие, кто любит поглазеть на происходящее из первого ряда. В этот раз мы оказались в их числе из-за моей нерасторопности. Мне пришлось возвращаться за забытым дома пледом, и чтобы успеть к началу церемонии, нам пришлось занять ближайшие свободные места. Практически без вариантов.

Эль, Папа, я и Олдос расположились рядом друг с другом. Осматриваю ближайших соседей и замечаю неподалеку Виктора. Пристально смотрю на него в течение минуты, и он, наконец, ловит мой взгляд. Виктор радостно машет, отвечаю ему тем же. В это время со сцены продолжает литься речь Каса о том, как важно соблюдать установленные Советом правила. Снова идет перечисление всех пунктов из списка, чего нам делать нельзя. При упоминании запрета на приближение к стене, снова вспоминаю вчерашний вечер и волшебную белую птицу. Слова Олдоса о другом городе, других людях не дают мне покоя. Посмотреть бы на реальный мир хотя бы одним глазком. Ощущаю в душе тревогу и непонятное жжение. Словно внутри меня эта тайна обрастает колючими шипами, защищаясь от света, и до боли царапает мои внутренности.

Эти странные мысли сменяются другими, еще более загадочными. Вспоминаю слова папы о том, что я не должна никому говорить о том, что узнала. Ему вторит Олдос. Но как на самом деле устроен наш мир, и почему застенную жизнь держат от нас в тайне, опутанной густым и ядовитым виноградником?

Со сцены доносятся слова Каса о том, что мы должны быть благодарны Совету за свою жизнь. За то, что наши предки были спасены и поселены в этот город первыми правителями. Я знаю все, что он говорит, почти наизусть. Интересно, они хоть иногда переписывают эту речь? Одно и то же каждый год, каждый месяц, каждый день. Надоело до безумия. Больше не хочу это слушать. Мой взгляд вновь гуляет по сидящей на траве толпе. Кажется, никто, кроме меня не игнорирует речи члена Совета.

Жители Стекляшки внимательно слушают то, чем их потчуют со сцены. Лица большинства горожан не выдают особых эмоций, все выглядят почти так же, как обычно. Ни тревоги в глазах, ни страха во взгляде, ни нервной дрожи в коленях или заметного волнения. Ничего этого не вижу. Вероятно, каждый уверен в завтрашнем дне. В том, что переживет сегодняшний. Или же мы настолько привыкли к ежегодным убийственным церемониям, что обросли тройной кожей, как снаружи, так и изнутри, и уже нас не трогает насильственное отбирание чужих жизней? Мы живем одной большой коммуной, и все же в ней каждый сам за себя.