Наша группа абитуриентов-архитекторов высыпала из вагона трамвая на каменную мостовую набережной. Шествие возглавлял совсем молодой преподаватель Матеаш. Гуськом мы пересекли проезжую часть в направлении маленького скверика напротив того самого необычного дома. Софи охарактеризовала его, как “Сто процентов надо посмотреть!” Подруга, в отличии от меня, всерьез была настроена поступать в академию. У нее глаза загорались, когда начинала рассуждать об экоустойчивой архитектуре.
Оказавшись на зеленом пятачке, мы с Софи приземлились на ступеньку постамента какому-то известному только местной публике деятелю и начали доставать из сумок принадлежности для рисования. Матеаш тем временем распинался об истории и архитектурном стиле здания, выдавая давно заученный текст. Он заметно нервничал и поминутно дергал себя за жидкую бороденку.
– Напротив вас располагается так называемый Танцующий Дом – яркий представитель деконструктивизма. Этот стиль являет собой деформацию стандартных строительных конструкций до максимальной необычности. Кривые формы вызывают легкое головокружение, кажутся нескладными и создают иллюзию движения. Однако достаточно лишь приглядеться внимательней…
– Какой он нудный, – шепнула я Софи.
Она возмущенно фыркнула и посмотрела на меня своими ясными кукольными глазами.
– Да ладно! Смотри какой он милый. Так старается! И все еще волнуется, хотя мы уже три дня с утра до вечера вместе по Праге болтаемся. Я бы с ним замутила…
– Тебя послушать, ты бы с каждым вторым замутила.
– Конечно! А ты думаешь, зачем я сюда приехала?
– Мне казалось, ты обожаешь архитектуру.
– Одно другому не мешает.
Матеаш, наконец, иссяк. Теперь он залез на самую верхнюю ступеньку постамента и чуть повизгивающим голосом озвучил наше задание на сегодня:
– Я предлагаю зарисовать общий план здания, а потом сосредоточиться на одной конкретной детали и хорошенько ее проработать.
Мы принялись за дело. Софи старательно вычерчивала «элегантность и красоту кривых линий». Мне хватило десяти минут, чтобы заскучать. Еще и сели мы на самом солнцепеке. Я сделала небрежную зарисовку архитектурного шедевра, наскоро набросала пару кривых окон и сообщила Софи, что хочу сменить ракурс. Спрятавшись в тени памятника, начала рисовать своих одногруппников.
К концу второго часа у меня уже собралась полная коллекция. Два парня из Швеции, Эрик и Ларс, сидели спина к спине, держа на коленях альбомы с жесткой основой. Один левша, другой правша. Очень удобно. Можно время от времени тайком браться за руки, не оборачиваясь и не прекращая рисовать. Такими я их и изобразила. Потом Мария – альбиноска из Германии, болтливые итальянцы – Энзо, Зигии и Марио, ужасно скромная Мина из Марокко, и последняя композиция – Софи, и ее тайный воздыхатель Франсуа из Парижа. Кажется, он втрескался в мою подругу с первого взгляда.
Вчера я намекнула, что кое-кто из нашей группы оказывает ей знаки внимания. Софи метнула заинтересованный взгляд, но тут же отмахнулась. Франсуа попал в немногочисленную компанию парней не в ее вкусе. Хотя с нее станется и передумать. Ведь у Франсуа было явное преимущество, он говорил по-французски.
Не удивительно, что мой Танцующий Дом оказался хуже всех. Даже итальянцы умудрились детальнее проработать рисунки. Хотя они, кажется, занимались делом не дольше меня.
– Ну что ж, ребята, сейчас у нас будет перерыв, – объявил Матеаш. – Можете пообедать и отдохнуть. Встречаемся в пять у метро Малостранска. Оттуда все вместе идем на Пражский град12. Продолжим там.
Мы с Софи собрали вещи и отправились на поиски недорогой господы. Так здесь называли маленькие ресторанчики, в которых обычно обедали местные. Мне понравилось это слово. От господы веяло чем-то старославянским, родным. Там всегда вкусно пахло сосисками, пивом и немного квашеной капустой. А если мимо пробегал официант с тарелкой знаменитой свичковы13, я была готова проглотить язык! В господах не было и следа бельгийской чопорности с тонко-нарезанной сырой говядиной под одуванчиками в центре огромных тарелок. Такого аппетита, как в Праге, я не помнила с детства.
……
Он отдавался игре на виолончели с такой бешеной страстью, какую можно ожидать лишь от совсем молодого парня. Его черные длинные волосы метались в урагане музыки. Веки плотно сомкнуты. Губы шевелились, хватали воздух и беззвучно выкрикивали что-то надрывно яростное. Волос смычка рвался от напряжения, когда музыкант набрасывался на струны, словно желая ужалить инструмент побольнее. Тонкие пальцы летали по грифу дрожа на каждой ноте. Виолончель под его натиском неистово стонала, срывалась на визг, и в следующую секунду звучала еще пронзительнее. Создав своей игрой такое напряжение, что дальше, казалось, невозможно, парень начал выстукивать ритм ногами, заражая толпу зевак следовать его примеру. Музыкант подчинил себе всех случайных свидетелей уличного концерта. Вот и мы с Софи застряли на Карловом Мосту14.
Все закончилось так же внезапно, как началось. Парень раскрыл глаза, обвел толпу случайным взглядом и вдруг отбросил инструмент. Смычок выскользнул из его рук и раскололся о камни мостовой. Парень согнулся пополам, будто от резкого спазма, и прижал руки к глазам. Его рот распахнулся, но ни звука не вырвалось оттуда.
– Пойдем! Нам пора. – Софѝ потянула меня за рукав. – Voyons15!
– Подожди, с ним что-то не так…
Музыкант медленно убрал ладони от лица. Казалось, он был чем-то потрясен и выглядел настолько безумно, что зрители сразу потеряли интерес. Толпа быстро начала редеть. Кто-то кидал монеты в раскрытый футляр виолончели, но музыкант не обращал на это внимания. Он дрожал и таращился вокруг.
– Надѝ, концерт закончен. Allons!16
– Но…
– Ты видишь, он не в себе. И музыка у него странная.
– Музыка замечательная!
– Ну надо же! Она в кои-то веки заценила музыку. – Софи опять потянула меня прочь. – Нас давно ждут. Скоро пять. Где мы с тобой будем искать группу?
– Bien, – сдалась я, позволяя увлечь себя в кривые улочки старой Праги.
Несколько минут мы молча бежали в сторону метро.
– Слушай, я а поняла, чем он так цепляет.
– Кто?
– Ну музыкант этот. Любое искусство привлекает внимание силой и искренностью эмоций. От этого парня просто шквал энергии прет. А музыка его – это имитация секса.
– Софи, тебе не кажется, что ты немного сдвинута на этой почве?
– А что в этом плохого? – невозмутимо отозвалась подруга.
Софи вдруг резко остановилась и выпустила мою руку.
– Eh, merde!17 – Закричала она. – Мерзавцы!
– Что случилось?
– Порезали! – Она начала шарить в своей огромной сумке. – Eh, voilà!18 Нет кошелька и Nokia пропала. Совсем новая. Черт! Черт! Черт! – Софи бросила сумку на тротуар, уселась рядом и спрятала голову в коленях.
– Ну перестань, – я присела на корточки рядом. – Может быть, еще проверишь? Твоя сумка, как черная дыра. В ней не первый раз пропадают вещи.
Софи еще раз залезла в сумку и принялась выкладывать на камни мостовой ее содержимое. Выудив фотоаппарат, она многозначительно посмотрела на меня. Нашла косметичку.
– Ну хоть ее не украли, – проворчала Софи, доставая оттуда паспорт и личное удостоверение. – Придется звонить в банк и блокировать карточки!
– Не переживай, у меня достаточно денег. Протянем как-нибудь, пока все не уладится. Тем более, мои скоро приедут.
Подруга посмотрела на меня глазами грустного котенка и хлюпнула носом.
– В кошельке был талон на двадцатипроцентную скидку в Zara19. Я как раз присмотрела себе там юбку! Что я теперь скажу родителям? – запричитала Софи, поднимаясь с тротуара и отряхивая джинсы. – Они не поверят, что меня обокрали. Подумают, я напилась до беспамятства и потеряла кошелек и телефон.
– Ну с чего бы им так думать? – Я поправила ей волосы, и мы зашагали к метро.
– Потому, что в прошлый раз именно так я их и потеряла. Меня предупреждали, на мосту надо быть внимательной. Не заглядываться по сторонам. Мне говорили, что здесь полно карманников. И все из-за этого музыканта! А он симпатичный, да?
Я только покачала головой в ответ.
Как я завидовала ее способности легко отпускать неприятные моменты.
– И не просто симпатичный, он прямо жуть какой красивый! Я бы с ним замутила, не будь он психом.
– Почему ты так думаешь?
– А ты видела его глаза?
– Что не так с его глазами?
– Они у него фиолетовые! Или нет! Как называется этот цвет? – Она остановилась и посмотрела на меня. – Такой ядовито синий.
– Ультрамарин?..
– Точняк! Никогда таких не видела.
– Ты уверена, что глаза у этого парня были цвета ультрамарина?
– Э-э?
– Скажи, ты уверена? Ты точно видела?
– Ну, не знаю, – она остановилась. – Ннаверное, все-таки показалось. Таких глаз не бывает. Может, солнце так упало?
– Мне надо вернуться!
– Что? Куда?
Софи схватила меня за руку.
– Мне нужно вернуться на мост!
– Зачем?
– Я должна еще раз увидеть этого парня.
Вдруг это он!
– Ты сдурела?! Чтобы меня там еще раз ограбили? И потом, мы совсем опоздали, – она вскинула руку, показывая на часы.
– Нет, ты иди, а мне нужно вернуться.
– Eh, merde! Ну как я тебя оставлю? Пошли искать твоего сумасшедшего.
Я помчалась назад. Софи еле поспевала за мной.
На мосту странного музыканта уже не было. Его место занял продавец с лотком бижутерии.
В зале библиотеки пахло пылью. Воздух был абсолютно неподвижен, как будто время в этом огромном помещении остановилось так давно, что никто уже и не вспомнит, когда. Потемневшие корешки фолиантов слились в монолит. Книги растворились сами в себе. Старая библиотека напоминала богато украшенный, вызолоченный изнутри склеп, где вечным сном спят книги.
Нашу сбитую группу провели в глубь помещения, шагов на двадцать-тридцать. Дальше идти не разрешалось. Лучи света из редких окон прорезали мутное пространство. Чудилось, стоит их задеть, сработает сигнализация.
Матеаш торжественно пробормотал задание. Мы расселись на раскладные стулья и принялись рисовать, кто сводчатый потолок, кто старинную лестницу ко второму ярусу стеллажей, кто длинную перспективу полок с деревянными спиральными колоннами.
– Нади, дай мне точилку, я свою потеряла, – попросила Софи.
Вечно она все теряла, а к вещам относилась, «как к вещам». Вчера, выронив мою любимую ручку из окна, она заявила: «А, забей! Это ж не твой друг, а всего лишь ручка.»
А если они и вправду мои друзья?.. Ну как ей объяснишь?
Я нехотя порылась в пенале.
– Держи. Только верни потом, у меня больше нет.
– Зануда.
Софи старательно крутила карандаш в точилке.
– Ты соришь, – зашептала я.
– Да и ладно, – отмахнулась Софи.
– Ты знаешь, сколько этому полу лет?
– Не знаю и знать не хочу!
Она взялась за новый карандаш. Стружка опять полетела на пол.
– А я тебе сейчас скажу.
Я отложила альбом, нашла в сумке рекламную брошюрку.
– Клементинум – комплекс барочных зданий… бла-бла-бла… Где это было? А вот: Библиотека в барочном стиле создана в 1722 году. То есть ты мусоришь на пол, которому почти триста лет! Этот пол даже туристы не топчут.
– Зануда, – повторила Софи, но все-таки начала собирать очистки. – И куда их теперь?
– Давай сюда, я все равно в туалет собиралась.
Софи высыпала мусор мне на ладонь. Я встала и тихонько направилась к выходу.
– Нади, – я оглянулась. – Принеси чего-нибудь попить.
– Здесь пить нельзя!
Вдруг я наткнулась на что-то спиной. Я резко повернулась и увидела огромный глобус. Тот пошатнулся, накренился и начал падать. Я схватилась за раму и попыталась его удержать, но он был слишком тяжелый. На счастье подоспел Зигги. Вдвоем мы кое-как водрузили глобус на место.
– Спасибо, Зигги! – выдохнула я.
У нас обоих дрожали руки.
– А знаешь, сколько ему лет? – послышался издевательский голос Софи. – А я тебе скажу. Небесный Глобус 1725 года… бла-бла-бла.
– Ты так оригинальна!
– Мусор подбери!
Я только махнула рукой.
Надо же было чуть не раздолбать старинный глобус!
Сердце разогналось так, что в ушах забарабанило. Щеки горели, руки, холодные и липкие, все еще дрожали, а в туалет резко расхотелось.
Из мрака библиотеки я вышла в небольшой светлый холл и только там перевела дух. Здесь, в украшенной фресками комнатке, около часа назад наша группа ждала позволения войти в старинную библиотеку, чтобы порисовать интерьер. Матеаш сто раз повторил, чтобы мы ничего не трогали. А провожатый прочитал целую лекцию о дорогущем Вышеградском Кодексе – большой потертой книге, застрахованной аж на целый миллиард крон.
Я подошла к стенду и взглянула на реплику книженции ценой в пару моих почек.
Талмуд уставился на меня разворотом с изображением судного дня.
Ничего так… Картинки веселенькие, хотя готику никогда не любила.
Сейчас в маленькой зале никого не было. В луче света плясали пылинки. Хотелось вдохнуть свежего воздуха. Я направилась к окну в стенной нише, с силой нажала ручку резной проржавевшей щеколды. Та скрипнула, но поддалась.
Наверняка это запрещено. Ведь здесь все древнее и застрахованное. Может даже эта щеколда.
Какой смысл во всех этих вещах и книгах, если нельзя потрогать, разглядеть, прочесть?..
Я чуть приоткрыла окно и вдохнула прохладный уличный воздух.
Внизу, во дворе люди в форменных футболках возили на тележках телевизионное оборудование. Это из-за них все перегородили. Документалку снимают про свою реликвию.
Вдруг послышались шаги. Я поежилась. Сейчас придется извиняться за открытое окно. Я выглянула из своего укрытия и увидела мужчину в белом халате и матерчатых перчатках. Он привез на тележке продолговатую серую коробку и остановился спиной ко мне.
О проекте
О подписке